(Einbruch, effraction, breaking) — в обширном смысле означает в уголовном праве всякое разрушение или повреждение хранилища или помещения для противозаконного проникновения в них или выхода из них. В. как самостоятельное преступное деяние известен англо-американскому праву, которое наказывает всякое посредством В. проникновение ночью в обитаемое помещение или примыкающие к нему контору, лавку или склад товаров, для убийства, грабежа, кражи или иного преступления (Stephen, "History of the criminal law of Englan d ", III, 150; Wharton, "Treat. on the criminal law of the United States", III, 1715). Подобное же правило занесено в финляндское уголовное уложение 1889 г. В русском законодательстве как самостоятельное преступление предусматривается взлом тюрьмы для освобождения арестантов (ст. 308, 309 Улож. о нак.). Наибольшее значение имеет взлом как обстоятельство, квалифицирующее наказуемость других преступлений, преимущественно кражи. Effractores, как опасные воры, предусматриваются уже правом римским (Rein, "Krimina lrecht der Römer", 319). С редневековое право Запада наказывало domus invasio, из которого выработалось burglary современного английского права и которое вошло в основание постановления Каролины (см. это сл.) об опасной краже, обнявшей и кражу со взломом. Под влиянием Каролины понятие В. перешло в позднейшие законодательства, причем содержание его постепенно расширялось, распространяясь, кроме обитаемых помещений, и на все прочие хранилища, ограждавшие похищаемое имущество.

По современной доктрине кража со взломом есть похищение чужого движимого имущества из запертого хранилища посредством проникновения в него с нарушением целости самого хранилища или его запоров. Хранилищем признается всякое искусственное сооружение, служащее для ограждения вещи. Его отличают от вместилища, означающего сооружение, необходимое по самой природе вещи для существования ее в данном виде, каковы, напр., бутыль для жидкости, коробка для сардинок, ящик для сыпучих тел. Труднее провести грань между хранилищем и приспособлением укупорки, служащим для одной лишь перевозки вещей; такие приспособления нередко в то же время признаются и хранилищами, напр. заколоченный ящик. Хранилище должно быть искусственное, устроенное для помещения вещей в сохранности; естественные преграды, образованные стихийными силами и препятствующие доступу к вещи, — напр. лед, затянувший прорубь, где скрыто имущество, — не устанавливают понятия хранилища. Это последнее предполагает сооружение, окружающее вещь со всех четырех сторон (шкаф, сундук, дом) или только со стороны обычного доступа (забор кругом двора), для ограждения вещи. Сооружения и приспособления, хотя и служащие для ограждения вещи, но не окружающие ее (напр. запертые на замок железные путы у лошади, ошейник с запертой на замок цепью у дворовой собаки и т. д.), не составляют хранилища, и повреждение их, даже для похищения ограждаемого при их посредстве имущества, не дает места понятию В. По различию хранилищ В. распадается на В. зданий, или наружный, и В. движимых помещений, или внутренний. Одни законодательства (английское) придают квалифицирующее значение только В. наружному, другие (французское, германское) — и В. внутреннему, но в более слабой степени. В свою очередь, различаются здания жилые, здания нежилые и огороженные дворы, с установлением наиболее строгой охраны для зданий жилых; к последним закон иногда приравнивает и некоторые нежилые здания, главным образом церкви.

Действие виновного при взломе должно состоять в проникновении в хранилище посредством нарушения целости его или его запоров. Проникновение требуется, насколько это необходимо для взятия вещи. Для этого в одних случаях нужно, чтобы виновный вошел вполне в хранилище, в других — достаточно, чтобы он просунул туда свою руку или какое-нибудь орудие. Так, напр., взлом будет налицо, если виновный, желая похитить зерно из запертого деревянного сарая, просверлил стену его и зерно сыпалось из сарая через образовавшееся отверстие. Во всяком случае для взлома нужно нарушение целости хранилища или его запоров; похищение хотя бы из запертого хранилища, но без нарушения такой целости — напр. из запертого сундука через щель между крышкой и кузовом, из запертого двора посредством перелезания — не составляет кражи со взломом. Наконец, взлом должен быть средством похищения, т. е. предшествовать ему и служить для его выполнения. Иногда понятие взлома распространяется на следующие способы действия, прямо им не обнимаемые.

1) Похищение запертого в хранилище имущества вместе с самим хранилищем; при этом предполагается, что взлом хранилища все-таки должен будет иметь место после похищения.

2) Открытие запертого хранилища отмычками или подобранным ключом.

3) Самовольное открытие его настоящим ключом, но похищенным.

Наконец, 4) ко взлому некоторые законодательства приравнивают влезание в запертое строение и перелезание через окружающую его ограду (escalade, Einsteigen, Einbruch — система французского и германского права) и даже проникновение в такое строение посредством обмана или хитрости (так наз. взлом предполагаемый — английское право).

Вопрос об основаниях, по которым взлом усиливает наказуемость кражи, породил в доктрине права множество воззрений; одни объясняют это объективной природой таких прав, другие — их субъективной стороной.

Объективные направления, в свою очередь, различаются на теории совокупности, личной опасности деяния и оскорбительности его для потерпевшего.

Теория совокупности видит в краже со взломом два преступления: повреждение и похищение чужого имущества, и объясняет усиленную наказуемость такой кражи присоединением к ней другого преступления. Но 1) повреждение может присоединяться к краже не только при взломе, но также в других случаях (напр. похищение яблок с чужой яблони, при чем взлезший на нее сломал ветви); 2) кража со взломом остается квалифицированной, хотя бы взломанное хранилище принадлежало самому виновному; 3) если бы взлом квалифицировал кражу по началу совокупности, то и в других случаях присоединения к краже какого бы то ни было преступного деяния (напр. неосторожного обращения с огнем) должно бы иметь место такое же квалифицирование, чего в действительности не замечается.

Теория личной опасности деяния для потерпевшего опирается на Каролину, относившую кражу со взломом к кражам опасным. Но далеко не все кражи со взломом сопровождаются опасностью для личности потерпевшего . Видоизменение этой теории представляет воззрение (Гейба), по которому основание квалификации этого вида кражи лежит в нарушении взломом неприкосновенности или безопасности обитаемых помещений или их дворов, требующих особого ограждения для обеспечения личных благ в них пребывающих людей. Легко видеть, однако, что неприкосновенность таких мест, кроме взлома, в одинаковой с ним степени может быть нарушаема и иными способами деятельности — влезанием, проникновением посредством обмана и т. под.; притом очень часто в законодательствах квалифицируется не только взлом обитаемых, но и необитаемых зданий и даже не только зданий (взлом наружный), но и движимых хранилищ, сундуков, шкафoв и пр. (взлом внутренний).

Теория оскорбительности взлома для личности потерпевшего (Спасович) обращает внимание на то, что, помимо посягательства на имущество, взлом содержит в себе посягательство на особые меры охраны, принятые потерпевшим и составляющие как бы продолжение личной защиты имущества; в этом усматривается неуважение к личности. Но, следуя этой теории, нужно было бы наряду с кражей со взломом поставить кражу всякого особо охраненного потерпевшим имущества, напр. запертой на цепь лодки, спрятанной в карман вещи и т. под.

От таких объективных направлений отличается направление субъективное (Шварце), по которому виновный тем опаснее и преступнее, чем более энергии или дерзости обнаруживается в его преступной деятельности. Степень такой энергии определяется значительностью преград, которые преодолены или насилием, или хитростью; вследствие придатка насилия квалифицируются кражи со взломом и вооруженная, вследствие придатка хитрости — кражи со влезанием или перелезанием, с похищенными или подделанными ключами и отмычками. Несомненно, что эта теория значительно шире теории личной опасности; она, подобно теории оскорбительности, объясняет квалифицирование взлома не только наружного, но и внутреннего. Но 1) энергическое усилие возможно и без взлома (напр. выкапывание похищаемого фруктового дерева, похищение тяжелого предмета); 2) при взломе степень усилия может быть самая ничтожная (разобрание соломенной крыши, разорвание запечатанного конверта); 3) одно и то же усилие в одних случаях установляет взлом, а в других не установляет (похищение запертого замка посредством снятия его, похищение запертой на замок собаки посредством разбития цепи или замка); 4) степень наказуемости кражи со взломом в законодательствах определяется не степенью употребленного виновным усилия, как бы следовало по этой теории, а другими обстоятельствами, главным образом различием помещений, из которых произведена кража.

Таким образом, понятие взлома слагается из признаков недостаточно точных, а сами основания, приводимые для объяснения усиленной наказуемости краж, взломом сопровождаемых, не выдерживают критики. Закон 18 мая 1882 г., вызванный желанием уменьшить количество труда окружных судов с участием присяжных заседателей, склонился на сторону более узкой теории личной опасности. Он расчленил взлом на два вида, из которых только более тяжкий, посягающий на целость обитаемых зданий, оставлен в значении квалифицирующего наказание обстоятельства, обусловливающего подсудность дел о краже суду присяжных (1647 Улож. о нак.). На один ряд с обитаемыми зданиями, их дворами и находящимися на дворах постройками поставлены из необитаемых зданий только казенные или общественные, охраняемые стражей. Необходимым условием тяжкого взлома по способу деятельности признается нарушение целости "преград, препятствующих доступу во двор, в обитаемое строение или из одной его части в другую, либо находящихся на сих преградах запоров". От него отличен простой взлом (1659 ¹ Улож. о нак., 170 ¹ уст. о нак.), хотя и возвышающий наказуемость кражи, но не в роде, а лишь в степени или размере, и не изменяющий подсудности. От квалифицированного он разнится по месту и по способу деятельности. Понятие о простом взломе, кроме насильственного нарушения целости преград и запоров, обнимает собой открытие находившихся на хранилищах замков посредством: 1) отмычек или иных орудий или 2) ключей поддельных или подобранных, нарочно для того принесенных виновным, а не найденных им на самом месте кражи. Случаи похищения запертого и открытия его ключом украденным, относившиеся прежде ко взлому, закон 1882 г. окончательно выделил из этого понятия.

Положительные законодательства, склонявшиеся прежде на сторону теории насильственности, мало-помалу ограничивают квалифицирующее значение взлома направлением его против обитаемых зданий, т. е. склоняются на сторону теории опасности деяния для личности ввиду возможности личного столкновения между виновным и живущими в здании. Английское право ограничивается лишь такими случаями, приравнивая к обитаемым зданиям лишь немногие другие, особо законом указываемые. Французское законодательство предусматривает не только наружный взлом всякого рода зданий и оград их, но и внутренний взлом находящихся в них хранилищ, хотя бы движимых, — впрочем, только при условии, чтобы хранилища эти находились в зданиях или оградах. Общегерманское законодательство через посредство прусского примкнуло к французскому праву. Кодексы венгерский и итальянский, а также финляндское уголовное уложение 1889 г. стоят на почве прежнего германского права, квалифицируя кражу при взломе как зданий и оград, так и отдельных движимых хранилищ, и не требуя в последнем случае, чтобы хранилища эти были похищены из здания или огороженного пространства. Почти все эти законодательства приравнивают ко взлому перелезание, влезание, похищение запертого и открытие его поддельными или украденными ключами или отмычками.

Русское право, исстари выделявшее по наказуемости татьбу из клети, до последнего времени оставалось совершенно чуждо понятию взлома: последнее не было известно ни Русской Правде и судебникам, ни Соборному Уложению, ни узаконениям Петра I и Екатерины II, ни даже Своду Законов изданий 1832 и 1842 г. Впервые его вводит к нам уложение 1845 г., но в объеме чрезвычайно широком, соответствующем теории насильственности и суженном лишь законом 18 мая 1882 г. До этого закона уложение различало два вида взлома — наружный и внутренний, относя ко взлому не только нарушение целости хранилища и его ограды, но также открытие запертого поддельными орудиями или украденным ключом и похищение запертого; оба вида взлома имели последствием квалифицирование наказуемости кражи, хотя не в одинаковой степени. В 1866 г., при согласовании Уложения о наказаниях с Устав. о наказ., налагаем. мировыми судьями, В. сохранен в прежнем широком значении и всегда вел к изменению самой подсудности краж.

Проект Уголовного уложения, составленный высочайше утвержденной редакционной комиссией, предположил совершенно вычеркнуть понятие взлома из системы постановлений о воровстве (краже) по шаткости оснований квалификации наказуемости в силу этого условия и неопределительности самого понятия о взломе. Наше законодательство, до 1882 г. придерживавшееся теории насилия, сообщало квалифицирующему наказуемость взлому крайне широкий объем; во многих случаях оно приводило к чрезмерной тяжести наказаний, налагавшихся не во имя какого-нибудь реального интереса общежития, а во имя одного лишь формального подчинения закону. Закон 1882 г. смягчил зло, но не устранил его вполне. Примыкая к теории личной опасности, он значительно сузил понятие взлома квалифицированного; но, как замечено выше, и теория личной опасности лишена твердых устоев. Закон предполагает, что при взломе обитаемых зданий возможно личное столкновение виновного с потерпевшим, и потому квалифицирует наказание; но предположение это может и не оправдываться — напр. при отсутствии кого бы то ни было в здании во время кражи, — так что усиление наказания становится здесь выполнением одного лишь формального требования кодекса. С другой стороны, возможность личного столкновения может существовать и помимо взлома. Нужно притом заметить, что закон 1882 года в отношении квалифицированного взлома далеко не вполне выдерживает теорию личной опасности; проникновение в здания обитаемые и с ними сравниваемые признается взломом квалифицированным не при всяком преодолении препятствия, представляемого запором или преградой, так как открытие таких запоров отмычками или поддельными ключами отнесено к простому взлому. Таким образом, судебной практике не дано руководящей идеи, которая содействовала бы разъяснению точного смысла законодательного постановления. А это тем более важно, что само понятие взлома представляется в высшей степени неопределительным; образующие его признаки крайне условны, и значение, усваиваемое им в уголовных судах, весьма мало соответствует общепринятому. Вопросы, что следует считать огороженным двором, оградой, принадлежностью или частью обитаемого здания, до сих пор не получили твердого и окончательного решения даже в странах столь развитой судебной практики, каковы Англия, Франция и Германия. И можно ли признать отвечающим идее справедливости такой признак, при котором, напр., натиск на ворота, запертые на засов, объявляется или не объявляется квалифицированным взломом только потому, открылись ли ворота вследствие того, что замок оказался слаб и дужка его не выдержала напора (разрушение замка — взлом), или же вследствие того, что замок оказался прочен и засов выскочил из кольца под влиянием сжатия ворот (взлома нет)? При условиях русской и преимущественно сельской жизни с ее примитивными запорами, соломенными крышами и почти полным отсутствием оград понятие взлома оказывается наименее практичным.

Редакционная комиссия, устраняя это понятие, предполагает на место его поставить понятие ночного воровства из обитаемого помещения (будет ли то дом, палатка или землянка), в которое виновный проник без ведома хозяина или лица, ограждающего имущество; этим восстанавливается древнерусская клетная татьба.

Литература: Schwarze, "Das Verbrechen des ausgezeichneten Diebstahls" (1865); Белогриц-Котляревский, "Особые виды кражи" (1882); Спасович, "О воровстве-краже" ("Ж. М. Ю.", 1859, август); пр. Будзинский и Таганцев, "Комментарии к закону 1882 г."; Неклюдов, "Руководство к особой части" (II); Фойницкий, "Посягательства на личность и имущество" (1890, стр. 213 и сл.).