(Леон Мишель Gambetta) — род. 2 апреля 1838 г. в южной Франции, в Кагоре. Отец его был мелким торговцем, родом из Генуи, мать же его вышла из чисто французской семьи, принадлежавшей к старинной буржуазии. Детские годы Г. ознаменовались лишь несчастным случаем, вследствие которого он навсегда лишился зрения на один глаз. Учился он сначала в семинарии соседнего города Монтобана, потом в кагорском лицее; очень рано обратил на себя внимание своими выдающимися способностями. В Париже в течение трех лет, проведенных в Ecole de droit, Г. усердно работал, изучая, помимо юридических наук, историю и литературу. Страстный интерес к политической жизни очень быстро выдвинул его из толпы его современников. Его молодые товарищи охотно признавали его авторитет. По окончании курса Г. тотчас же записался в число avocats stagiaires и никогда не покидал адвокатского сословия, хотя в действительности его адвокатская деятельность была кратковременна. В качестве адвоката, не окончившего еще даже своего искуса, Г. выступил защитником по некоторым политическим процессам, и его ораторский талант почти с первого раза привлек к нему внимание если пока еще не толпы, то во всяком случае лиц, интересующихся судебными делами. Вместе с тем Г. посещал лекции Сорбонны и Collège de France, изучая политические и административные науки, и проводил дни в законодательном корпусе, следя за политическими дебатами. Возвращаясь из палаты, он набрасывал на бумагу свои свежие впечатления, и такие наброски появлялись в печати в виде корреспонденции из Парижа в французской газете, издававшейся во Франкфурте. Разделяя с огромным большинством молодого поколения того времени ненависть к империи, Г. не стеснялся развивать в кругу своих сверстников свои республиканские идеи. Положение, которое он завоевал на левом берегу Сены, в студенческом квартале Парижа, доставило ему возможность в период выборов 1863 г. выступить энергичным борцом против империи. Он весь отдался избирательной деятельности, поддерживая кандидатуру одного из самых талантливых оппозиционных журналистов, Прево-Парадоля. Энергия, такт, презрение ко всякому страху, горячее воодушевление, проявленные им в этот период, укрепили за ним довольно уже видное место в рядах либеральной оппозиции. Г. стал все чаще и все успешнее появляться в Palais de Justice в качестве защитника как по политическим процессам, так и по делам печати. Для того, чтобы имя его разнеслось по всей Франции, нужно было только какое-нибудь дело, которое позволило бы ему показать во всем блеске всю таившуюся в нем ораторскую мощь. Таким делом был процесс журналистов, открывших подписку на памятник народного представителя Бодена, убитого на баррикадах во время декабрьского переворота 1851 г. Избранный в защитники одним из обвиняемых, Делеклюзом, Г. произнес речь, каким-то громовым раскатом раздавшуюся во Франции. Никогда еще с такой неустрашимостью империя не призывалась к ответу; никто еще не произносил над правительством Наполеона III такого беспощадного обвинительного приговора. "И вы осмеливаетесь утверждать, — воскликнул он, — что вы спасли общество, тогда как вы занесли над ним вашу преступную руку". Империя встретила в Гамбетте непримиримого врага, сумевшего воскресить в памяти нации преступное дело 2 декабря 1851 г. Имя Гамбетты было теперь у всех на устах. Громкая известность, созданная ему процессом Бодена, открыла перед ним широкую арену уже не судебной, а политической деятельности. Как раз в это время марсельский избирательный округ утратил своего славного представителя; скончался Беррье, и Марсель тотчас же предложил Г. депутатские полномочия в законодательный корпус. Правительство Наполеона, встревоженное процессом Бодена, решило отсрочить все частные выборы и таким образом отдалить, по крайней мере, момент вступления на политическую сцену своего молодого, но опасного противника. Не прошло и года, как общие выборы 1869 г. открыли Г. двери законодательного корпуса. Избранный Марселем и Парижем Г. появился в палате и быстро завоевал себе выдающееся положение. Империя переживала критический период. Сознание утраченного престижа заставило правительство Наполеона III сделать пробужденному общественному мнению несколько уступок. Тяжелая задача призрачного обновления политического строя Франции возложена была на перебежчика из республиканского лагеря, Эмиля Оливье. Демократическая оппозиция не доверяла искренности обращения правительства и Г. явился выразителем настроения, не допускавшего никаких компромиссов с империей. Наступила пора, — говорил он в своей знаменитой речи 5 апреля 1870 г., — чтобы империя уступила свое место республике; если она не уступит его добровольно, то "явится кто-то, кто заставит ее уступить, и этот кто-то... революция". К насильственному перевороту Г., однако, никогда не стремился. Он был убежденным сторонником мирной, бескровной революции — революции, совершаемой избирательным бюллетенем. Империя, чувствуя как почва под ней начинает колебаться, стала искать какой-либо диверсии, чтобы отвратить общественное мнение от вопросов внутренней политики. Такой диверсией явилась война с Германией. Патриотические усилия Г. и Тьера предотвратить войну между Францией и Германией остались бесплодными. Тогда Г., забывая все, кроме достоинства, чести и спасения Франции, отделяется от своей партии, вотирует все необходимые кредиты и поддерживает все меры, предложенные министрами Наполеона с целью организации защиты. Все было тщетно. Седанская капитуляция схоронила вторую империю. Ввиду наступающих неприятельских полчищ Г. напрягает последние усилия, чтобы поддержать законный порядок, опасаясь, что революционное движение вызовет еще больший хаос, благоприятный для врага. Он предлагает законодательному корпусу избрать правительство народной обороны и тем предупредить революцию; но династические чувства большинства взяли верх над патриотизмом, и призыв Г. не был услышан. Тогда Г. всходит на трибуну и перед растерявшимся большинством громко произносит: "Луи Наполеон Бонапарт и его династия навсегда перестали царствовать во Франции". Час спустя на площади городской ратуши была провозглашена республика. Поспешно избранное правительство народной обороны поручило Г. трудный пост министра внутренних дел. Прежде чем новое правительство успело принять какие-либо меры, Париж был обложен и отрезан от остальной страны. Г. на воздушном шаре вылетает из Парижа и через два дня появляется в Туре, весь проникнутый одной лишь мыслью о спасении своей родины. Франция находилась в это время в состоянии полной дезорганизации. Без армии, без оружия, без крепостей она казалась беспомощной и беззащитной; но Г. не поддался охватившим все население ужасу и отчаянию. Облеченный диктаторской властью, он сумел пробудить все живые силы страны, приподнять поникший дух народа и в какой-нибудь месяц организовать дело народной обороны. Все, что было в пределах человеческих сил, было сделано Г. Созданные его усилиями молодые французские армии в продолжение целых четырех месяцев выдерживали натиск далеко превосходивших их и численностью, и боевой готовностью германских войск, и если им не суждено было спасти Францию от погрома, то они спасли по крайней мере ее национальную честь, веру в ее жизненную силу. Наступил момент, когда дальнейшее сопротивление казалось невозможным. Лишь немногие патриоты с Г. во главе предпочитали войну до последней капли крови, "la guerre à outrance", потребованному победителями расчленению Франции. Голос их был подавлен огромным большинством национального собрания, избранного под давлением страха. 1 марта 1871 г. национальное собрание в Бордо большинством 516 голосов против 107 приняло тяжелые мирные условия. Лишь только результат голосования сделался известен, Г. сложил с себя депутатские полномочия и покинул залу заседаний.

Измученный шестимесячной судорожной деятельностью и удрученный гибелью своих надежд, Г. оставил Францию и на несколько месяцев отказался от всякого участия в политических делах. Месяцы, проведенные им почти на границе Франции, в испанском городе Сан-Себастиане, совпали со страшным периодом междоусобной войны, вызванной Парижской коммуной. Страсти были слишком воспалены, чтобы голос Г. был услышан; вмешательство его было бы бессильно образумить враждующие партии. Частные выборы в июле 1871 г. снова открыли Г. доступ в национальное собрание. Он понял, что только умеренная, сдержанная политика способна привлечь к республике сельское население Франции и склонить национальное собрание, или по крайней мере ту часть большинства, которая интересы родины ставит выше династической преданности, к тому, чтобы оно решилось дать окончательное признание республиканским учреждениям. Чуждый мелкого самолюбия Г. забывает враждебное отношение к нему Тьера, прозвавшего его fou furieux за его патриотическую деятельность по народной обороне, и решительно присоединяется к политической программе испытанного государственного человека. Тьер провозгласил, что власть будет принадлежать той из борющихся партий, которая окажется самой мудрой и самой достойной. Нужно, говорил Г., чтобы республиканская партия сделалась наиболее мудрой. Преследуя такую цель, Г., с одной стороны, сдерживал нетерпеливые порывы республиканской партии, с другой — вел осторожную, но упорную борьбу с монархическими партиями, не скрывавшими своего намерения восстановить во Франции монархический образ правления. В этой борьбе Г. выказал себя редким парламентским тактиком, искусно пользовавшимся каждой ошибкой противников и всегда умевшим обращать к выгоде молодой республики, существовавшей тогда только фактически, все направленные против нее замыслы. Вместе с тем Г. добивался осуществления двух новых задач республиканской программы: реформы народного образования и реформы военной организации. Народное невежество, — говорил он, — это общий источник и деспотизма и демагогии, обманов, влекущих нацию к конечной гибели; а повторение обрушившегося на Францию чужеземного нашествия может быть предупреждено только могущественной военной организацией. Всегда готовый к борьбе и к защите идей республиканской партии, Г. является ее истинным представителем, ее лидером, авторитету которого охотно подчинилось республиканское меньшинство палаты. Озлобление против Г. постоянно растет, но он не смущается ожесточенными нападками. Он неутомимо заботится о политическом воспитании народной массы, стараясь действовать на нее непосредственно своим убежденным и пламенным словом. Он объезжает Францию из конца в конец, всюду пропагандируя умеренную, но твердую республиканскую политику. Труд его не был напрасен. Каждые новые частные выборы доказывали, что население все больше и больше примыкает к республике. Монархическое большинство национального собрания, опасаясь быстрых успехов республиканской партии, руководимой Г. и энергично поддерживаемой Тьером, переходит в наступление; место Тьера занимает Мак-Магон, и новое правительство ведет решительную атаку против республики, на страже которой стоит Г. Сам граф Шамбор расстроил в последнюю минуту замыслы своих сторонников, предпочитая скорее отказаться от престола, чем пожертвовать белым знаменем. Монархисты решились продолжить, насколько возможно, неопределенное переходное состояние, чего всего более опасалась республиканская партия. Г., преследуя политику "результатов", склонил тогда свою партию признать за национальным собранием права учредительной палаты в надежде, что в национальном собрании образуется большинство в пользу окончательного установления республиканской формы правления. Эта политика увенчалась успехом. 31 января 1875 г. национальное собрание большинством одного голоса провозгласило республику, как законную форму правления Франции. Дело не обошлось без уступок. Республиканская партия, в значительном большинстве враждебная учреждению второй палаты, должна была согласиться на учреждение сената, защиту которого взял на себя Г., предсказывая, что он превратится в "великий совет французских общин". Сознавая, что от исхода выборов в новую палату зависит будущее республики, Г. весь отдается избирательному движению. Не проходило почти дня, чтобы он не появлялся в том или другом городе Франции и не произносил речи, проповедуя единство республиканской партии, объясняя республиканскую программу. "Балаганный оратор", "путешествующий приказчик" — так иронически обзывали его враги молодой республики. Да, отвечал он, "я приказчик республики, и я горжусь этим". Несмотря на избирательную победу республиканцев, монархическая коалиция была весьма далека от мысли сложить оружие. Г. предстояла еще продолжительная борьба с ожесточенными врагами нового строя государственной жизни. Избранный громадным большинством новой палаты в президенты бюджетной комиссии, Г. стал лицом к лицу к самым важным вопросам государственной жизни. Пятнадцать речей, посвященных бюджетам военному, морскому, внутренних дел, иностранных дел, дали ему возможность определить, какова должна быть республиканская политика и в каком направлении должны быть произведены необходимые реформы. Указав на необходимость введения подоходного налога, Г. крупными штрихами обрисовал финансовую политику, основанную на демократических началах. Но чем больше доверия приобретал Г., а с ним и вся республиканская партия, тем сильнее становилась вражда монархических партий против нового порядка вещей. Главной их опорой был клерикализм. Далекий от того, чтобы отождествлять клерикализм с религией, Г. не только не был врагом церкви — он был противником разделения церкви и государства и отстаивал неприкосновенность конкордата. Он требовал только, чтобы церковная кафедра не превращалась в политическую трибуну, чтобы духовные лица одинаково со всеми гражданами подчинялись существующим законам. Но если с чем-либо клерикальная партия не желала мириться, то именно с утратой своего политического влияния. Подчиняясь ее внушениям, Мак-Магон удалил (16 мая 1877 г.) умеренно-республиканское министерство Жюль Симона и призвал к власти самых заклятых врагов республики. Главенствующая роль в борьбе между реакцией и республикой принадлежала Г. Он явился в палате депутатов выразителем чувств и настроения значительного большинства страны, когда в речи, неподражаемой по своему красноречию, осветил положение Франции и показал, как реакционная партия, вдохновляемая бонапартистами и клерикалами, пускает в дело самые недостойные средства, чтобы помешать осуществлению великой задачи национального возрождения. Он предложил палате мотивированный переход к очередным занятиям, в котором выражен был резкий протест против нарушения конституционных прав палаты и против насильственных и беззаконных действий правительства. Правительство отсрочило на месяц заседания палаты, и эта отсрочка послужила лишь прологом роспуска республиканской палаты, избранной всего год назад. Прежний административный персонал был заменен новым, набранным по преимуществу из людей, привыкших во времена империи не стесняться законами и целой системой злоупотреблений и насилия доставлять торжество официальным кандидатам. По инициативе Г. республиканская партия обратилась к населению с манифестом, подписанным 368 депутатами и приглашавшим население, сохраняя порядок, протестовать избирательными бюллетенями против покушения на свободу и республику. "Сила должна преклониться перед правом" — таков был лозунг Г., с которым он объезжал Францию, громко заявляя, что республиканское большинство вернется в палату нетронутым, несмотря на все злоупотребления "правительства борьбы". В ответ на прямое вмешательство в борьбу маршала Мак-Макона, выразившего свою решимость не отступать ни перед чем для "водворения порядка", Г. в речи, произнесенной в Лилле, произнес пророческие слова: "Когда Франция возвысит свой державный голос, верьте мне, нужно будет или подчиниться, или покинуть свой пост". Правительство почувствовало, что сжатая формула Г. "se soumettre ou se d é mettre" нанесла ему смертельную рану. Оно возбудило против Г. уголовный процесс; но приговор суда, присудивший его к трехмесячному тюремному заключению и к штрафу в 2000 франков, способствовал только увеличению его популярности. Приговор этот не был приведен в исполнение; он был кассирован выборами 14 октября 1877 г., оправдавшими лозунга Г.: право подавляет силу.

Президент республики должен был для удержания власти "подчиниться" власти народной воли. Строгое применение парламентаризма требовало бы, чтобы после возвращения республиканского большинства президент республики поручил Г. составление нового кабинета. Если Г. никогда не добивался власти, то он точно так же никогда от нее и не отказывался. Понимая истинное значение главы партии, Гамбетта в одной из своих речей, произнесенных уже после победы республики над реакцией, подробно изложил свою политическую программу. Это была программа государственного человека, не задающегося утопическими надеждами, не преследующего неосуществимых в данный момент реформ, как бы они ни были желательны, и вполне сознающего, что мерное и ровное движение вперед плодотворнее опасных и слишком часто неверных скачков в неизвестное. Реформа народного образования, реформа военной организации, установление правильных отношений между церковью и государством, реформа судебная, реформа законодательства, касающегося ассоциаций, рабочих союзов, реформа финансовая, меры, направленные к обеспечению рабочих классов на случай болезни, старости, несчастных случаев — вот что вписал в свою программу Г., вызвавший против себя обвинения в умеренности, в "оппортунизме". Он восставал против утопий тех реформаторов, которые "веруют в какую-то панацею", способную в 24 часа облагодетельствовать человечество. Разрешение социального вопроса, или, как он выражался, "целого ряда социальных задач", может быть достигнуто лишь постепенным разрешением одной задачи за другой, "а не какой-то единой формулой". Умеренностью отличалось и отношение его к внешней политике Франции. Если идея реванша никогда его не покидала, то борьба с Германией ради возврата Эльзаса и Лотарингии рисовалась ему в относительно далеком будущем, когда Франция окончательно воспрянет и приобретет неуязвимую крепость; до тех же пор он рекомендовал никогда не произносить вызывающего слова, никогда не говорить о победителе, но "постоянно думать о нем". Как ни сдержанна, однако, была его политическая программа, обращение к Г. означало бы для президента республики не только признание, что монархические надежды схоронены навсегда, но и осуществление возвещенного Гамбеттой появления в политике "новых социальных слоев". Мак-Магон предпочел обратиться к республиканцу по рассудку — к Дюфору, и тем создал для главы республиканской партии невозможное в политическом отношении положение. Г. играл слишком видную роль, чтобы министерство во всех серьезных вопросах не интересовалось его мнением и не обращалось к нему за советом. Этого было вполне достаточно, чтобы его враги стали обвинять его в пользовании "подпольной властью" без соединенной с властью ответственностью. К враждебному ему монархическому стану начали присоединяться враги из лагеря прямо противоположного — крайних республиканцев. Не отвечающее истинному парламентаризму положение Гамбетты, должно было, по-видимому, прекратиться, когда Мак-Магон решился, наконец, покинуть свой пост (1879). Кандидатура Г. благодаря достигнутой им популярности представлялась вполне естественной; но Г., зная, что она может вызвать раздор в республиканской партии, поспешил устранить саму мысль о ней и указал на Греви как на человека, на котором должны соединиться все республиканцы. Г. сделался в истинном смысле слова "великим избирателем" Греви, и последний занял пост президента. Вся Франция была уверена, что новый президент тотчас же призовет Г. к власти; но Греви, по-видимому, полагал, что время вождя республиканской партии еще не настало. Палата депутатов большинством 314 голосов из 405 избрала его тогда своим президентом. Как ни почетна была эта роль, но она не устраняла аномалии в положении Г. Враждебные крики о "подпольном правительстве" Г. раздавались все сильнее и компрометировали как его собственное положение, так и положение каждого нового министерства. В многократных заявлениях Г., что он никогда не отказывался от ответственности, сопряженной с постом главы министерства, что он примет власть, как только она ему будет предложена, враги его усматривали лишь одно лицемерие. Влияние его действительно было очень велико, но оно проистекало не из "подпольного" источника, а из убеждения, что его политика отвечает насущным интересам страны. Вот почему, занимая пост президента палаты, Г. по-прежнему оставался истинным вождем республиканского большинства, голос которого имел наибольший вес при разрешении самых важных политических вопросов. Ему волей-неволей часто приходилось покидать президентское кресло, вмешиваться в дебаты, и речи его в большинстве случаев имели решающее значение. Возвращение палаты из Версаля в Париж и затем амнистия, покрывшая забвением дела коммуны, были вотированы главным образом благодаря влиянию Г. Зато и клевета против него росла не по дням, а по часам. Г. был горячим сторонником выборов по спискам, а не по округам, убежденный, что только выборы по спискам способны образовать такую палату, которая, отвлекаясь от местных мелких интересов, будет на высоте своей задачи — возрождения Франции. Один из его друзей, Барду, внес в палату проект закона, заменяющего выборы по округам системой выборов по спискам. Тотчас же поднята была искусственная буря, и враги его начали упорно распространять слух, что Г. стремится к изменению выборной системы, преследуя одну только цель — свою диктатуру. При выборе по спискам, — говорили они, — он заставит себя выбрать в двадцати, тридцати департаментах, и тогда захватит власть в свои руки. Великолепная речь Г., посвященная выборной системе, была ответом его на лживые пророчества, и палата еще раз увлечена была силой его логики и красноречия. Враги его не смущались и продолжали свое дело, наводняя страну брошюрами, доказывавшими, что Г. влечет страну к гибели, замышляя новую войну с Германией. В ответ на это Г. выражал твердую уверенность, что нация всегда сумеет различить между теми, кто "стремится только ее ввести в заблуждение и обманывать, и теми, кто любит ее до смерти".

Проект закона об изменении выборной системы был отвергнут сенатом. Новые выборы, происходившие в августе 1881 г., ввели в палату депутатов значительное республиканское большинство, но большинство плохо сплоченное и вовсе не расположенное вступить на путь демократических реформ, входивших в программу Г. Большинство это очень скоро, при обсуждении тунисских дел, ясно обнаружило свою разрозненность, и нужно было вмешательство Г., чтобы палата с честью вышла из дебатов, продолжавшихся несколько дней. Она с радостью ухватилась за мотивированный переход к очередным занятиям, предложенный Г. и выражавший твердую решимость соблюдать договор, подписанный именем французской нации. На другой день министерство Ферри удалилось со сцены, и указание палаты на Г. как на главу нового министерства было слишком определенное, чтобы Греви не поручил ему составление кабинета. Г. очень хорошо понимал, при каких неблагоприятных условиях ему приходится принимать власть, но не счел себя вправе отклонить предложение образовать министерство. Лишь только сделалось известно, что Г. принимает власть, тотчас же выросла легенда об образовании "великого министерства", из всех бывших президентов совета министров с Гамбеттой во главе. Легенда эта была так сочувственно встречена общественным мнением, что Г. должен был уступить его натиску. Попытка образовать "великое министерство", однако, не удалась: многие из бывших президентов совета не разделяли всех взглядов Г. на необходимые реформы. Тогда он образовал министерство 14 ноября 1881 г., тесно сплоченное, однородное, твердо решившееся или провести в жизнь политическую программу Г., или покинуть власть. Самым жгучим вопросом в эпоху образования министерства Г. был вопрос о пересмотре конституции. Г. требовал, чтобы пределы пересмотра конституции были точно определены, чтобы между палатой и сенатом состоялось предварительное соглашение относительно тех вопросов, которые будут подлежать решению конгресса. Вместе с тем он потребовал, чтобы в число этих вопросов был включен и вопрос об изменении системы выборов. Все, что было враждебного Г. в палате: партия монархическая, партия крайне радикальная, партия елисейского дворца, или, иначе, президента республики, не относившегося дружелюбно к Г., - все сложилось в одну оппозиционную группу, воодушевленную одним лишь желанием поколебать влияние великого оратора и свергнуть его министерство. Цель была достигнута. 26-го января 1882 г., меньше чем через три месяца после образования его министерства, Г. уступил власть своему сотруднику по делу народной обороны, Фрейсине. Г. покинул власть без всякого озлобления, без горечи. Он твердо верил, что наступят лучшие условия для осуществления его программы. Избранный тотчас же в президенты комиссии по пересмотру закона об армии, он вернулся к парламентской работе, а также к созданной им еще в начальный, острый период борьбы с монархической коалицией газете "R épublique Franç aise", главное руководство которой он никогда не покидал. Он не превратился во врага нового министерства, напротив, он поддерживал его, насколько мог, своим авторитетом, поколебленным, но не утраченным после крушения его эфемерного министерства. Неудачи нового министерства во внешней политике, шаткость и неопределенность во внутренней опять увеличили обаяние Г. Каждый день приносил ему, особенно из провинции, горячие заявления благодарности за его патриотическую деятельность, адресы, выражавшие негодование по поводу кабалы, заставившей его покинуть власть, и упования, что недалек тот день, когда он снова возьмет в свои руки управление делами республики. Всем таким надеждам и упованиям не суждено было сбыться. Как раз в то время, когда поблекнувшая было на время звезда Г. снова стала светить обычным блеском, пистолетный выстрел, сделанный, по всей вероятности, нечаянно самим Г. и не причинивший даже серьезной раны, вызвал тяжелое осложнение и повлек за собой 31 декабря 1882 г. преждевременную кончину человека, прочно и славно связавшего свое имя с историей третьей Французской республики. Собрание журнальных работ, речей и депеш Г. изданы Рейнаком под заглавием: "Discours et plaidoyers politiques" (1880-84) и "Depeches" (1886). См. Freycinet, "La guerre en province" (1871); Reinach, "Leon Gambetta" (1884); Neucastel, "G., sa vie et ses vues politique s " (1885) и друг.