— Под уголовными Д. подразумеваются те фактические данные, которые служат основанием к заключению о том, совершено ли преступление и виновно ли в нем данное лицо. Всякая эпоха имеет свой метод обнаружения на уголовном суде материальной истины, свою систему доказательств, на которой отражается господствующее направление мыслей и чувств общества. Сообразно этому, параллельно с тремя пережитыми в Европе типами уголовного процесса — обвинительным, следственным (инквизиционным) и господствующим поныне следственно-обвинительным — менялась и система уголовных Д. В эпоху преобладания первого по времени, обвинительного типа уголовного процесса (см. Обвинительный процесс) особенное значение имели две силы — сила физическая и сила предрассудков. Естественно, что именно в них человеческий ум, еще не привыкший к отвлечению и критике, искал средств к раскрытию преступления и к борьбе с ним. Суеверный человек того времени полагал, что Бог непосредственным вмешательством своим обнаружит виновного при испытании крестом, водой, огнем или ядом и доставит невинному победу в физической борьбе заподозренного с обвинителем. Установившиеся таким образом суд Божий и судебный поединок (см.) представлялись излюбленными доказательствами того времени. Следовавший за тем и перешедший из церковных судов в светские суды следственный тип уголовного процесса отстранил эти доказательства и выдвинул на первый план системы пытку (см.), под влиянием окрепшего в обществе сознания, что в уголовном суде речь идет о чем-то большем, чем о благе отдельных лиц, и что государство, принявшее на себя из рук частных обвинителей дело уголовного правосудия, должно изыскать более энергичные средства действия, чем прежние. Другим обстоятельством, благоприятствовавшим развитию пытки, была бедность объективных данных к обнаружению истины. Казалось, что виновник лучше, чем кто-либо другой, может обнаружить суду истину. Его сознание представлялось самым совершенным и наиболее драгоценным для суда доказательством, а коль скоро этого сознания не было, нужно было добыть его, хотя бы путем пытки. Несмотря на всю жестокость, опасность и неразумность пытки, она просуществовала вплоть до франц. революции, будучи в полном согласии с нравами и чувствами эпохи. При той громадной власти, которой пытка облекала суд, выяснилась необходимость создать хоть какие-либо гарантии против ошибок и злоупотреблений судьи. В постановлениях закона развита была целая теория формальных доказательств, определявшая по внешним признакам, силу и достоинство каждого доказательства и низводившая роль судьи в степень деятельности механической. Настало время, когда эта роль сделалась невыносимой для судей; они стали искать и находить средства ускользать из-под деспотизма теории. Во Франции, напр., перед наступлением великой революции судьи решали уголовные дела более по началам, преподанным Беккарией, нежели по закону. Нечто подобное замечалось и у нас в последнее время действия формальных доказательств. Для того, чтобы окончательно покончить с устаревшей теорией, потребовалась, однако, замена следственного процесса ныне господствующим следственно-обвинительным процессом (см.), ставящим на место формальной теории уголовных Д. начало свободного внутреннего убеждения. В последнее время замечается стремление ввести в уголовный процесс позитивный метод исследования вины и усилить значение научной экспертизы. Тард, сводя общие результаты истории эволюции уголовного процесса, замечает, что процессу этому известны четыре характеризующие его фазиса развития: фазис религиозный — с судом Божьим и судебным поединком, фазис легальный — с пыткой, фазис политический — с внутренним убеждением и судом присяжных, и фазис научный — с экспертизой, основывающейся на экспериментальных данных, методическое собрание и оценка которых составляет задачу нового позитивного направления.

Формальная теория уголовных Д. обязана происхождением своим влиянию схоластики, господствовавшей в средние века. Характерной ее чертой была склонность принимать субъективные элементы познания за объективные и отожествлять мысль, возникающую по поводу вещи, с самой вещью. Обнаруживалось также большое пренебрежение к наблюдению и чрезмерное доверие к дедукции и силлогизму вместе со стремлением к систематизированию материала, основанному на случайных и произвольно установленных признаках. Основная идея сложившейся под этими влияниями теории доказательств заключалась в том, что можно путем априорным определить объективные признаки искомой судом истины. Как доктрина, так и положительные законодательства прибегали с этой целью к делению Д. на прямые и косвенные, совершенные и несовершенные, обвинительные и оправдательные и т. п. Определялось, при наличности какого числа и каких видимых свойствах той или другой категории доказательств вина подсудимого должна быть признана доказанной. У нас в наиболее полном виде теория формальных Д. развита была в Своде Законов (т. XV, ч. 2, ст. 304-348 по изд. 1857 г.), который извлек ее преимущественно из Наказа имп. Екатерины II. Падению теории формальных Д. предшествовала, в некоторых законодательствах З. Европы, попытка улучшения ее введением так называемой отрицательной теории формальных Д., исчислявшей те признаки, при наличии которых предъявленные Д. должны были быть признаваемы несостоятельными. Раз судья не усматривал этих признаков, его совесть была свободна при разрешении вопроса о виновности. Но и эта теория, определявшая minimum потребных для обвинительного приговора Д., не удержалась перед началом свободной оценки Д. По справедливому замечанию Глазера, отрицательная теория вращалась в круге непримиримого противоречия: с одной стороны, она верила в абстрактные правила, определяющие силу Д., с другой — сомневалась в них и искала решающего момента во впечатлении, которое Д. производят на судью. По мере проникновения в общество и законодательство под влиянием философии XVIII ст. сознания в необходимости преобразования и гуманизирования уголовного процесса, становилось все более и более ясным, что только руководящийся свободным своим внутренним убеждением судья может в надлежащей мере обеспечить интересы уголовного правосудия. По удостоверению составителей наших Судебных Уставов, теория формальных Д. колебала и уничтожала в народе доверие и уважение к уголовному суду, так как нередко заставляла суд, несмотря на сложившееся в нем внутреннее убеждение, за отсутствием признаваемых законом Д. оставлять явного преступника в подозрении.

Сначала французское законодательство конца прошлого и начала нынешнего столетия, затем, постепенно, остальные западно-европейские законодательства (в Германии — в особенности с 1848 г.), и наконец, и наши Судебные Уставы 20 ноября 1864 г. отменили законную теорию формальных Д., заменив ее внутренним судейским убеждением в оценке уголовных Д. С этой переменой самым непосредственным образом связан был вопрос о введении суда присяжных. Одни высказывались против введения этого суда потому, что он несовместим с теорией формальных Д.; другие, наоборот, из невозможности дальнейшего существования законных правил о силе Д. заключали о необходимости введения суда присяжных. В германской литературе проводилась даже мысль (Dernburg), что внутреннее убеждение, на основании которого решают дело присяжные и коронные судьи, не одно и то же. По этому воззрению, истина бывает двух родов — познаваемая чувством (gefühlte Walrheit) и познаваемая умом (raisonnirte Wahrheit); первую истину обнаруживают с успехом присяжные, вторую — коронные судьи. В настоящее время в науке права господствует воззрение, что внутреннее убеждение, как основа уголовного приговора, не должно быть безотчетным. Оно должно быть разумным, а не инстинктивным, и вытекать из оценки совокупности всех обстоятельств дела. Доказательная сила должна быть признаваема за той степенью вероятности, при которой благоразумный человек считает доказываемый факт достоверным. Еще Беккария заметил, что достоверность, требуемая для осуждения виновного, ничем не отличается от той, которой руководствуются все люди во всех важнейших делах своих. Эту же мысль высказал Бентам, справедливо заметив, что вопросы о достоверности представляются человеку каждый день, на каждом шагу, ежеминутно. Существенную важность получает, таким образом, вопрос о том, свободна ли судейская совесть от руководительства таких правил о Д., которые, не имея обязательной силы закона, вырабатываются судебной практикой и наукой? На этот вопрос французская доктрина и доктрина английского права дают разные ответы. Во французском уголовном процессе, равно как в процессах, построенных по его типу, признается, что внутреннее судейское убеждение (conviction intime) составлял продукт безотчетного чувства. В инструкции, которая прочитывается французским присяжным их старшиной (art. 342 Code d'instr. crim.), прямо говорится, что "закон не требует от присяжных отчета в данных, послуживших основанием для их убеждения;.. он ставит им только один вопрос, обнимающий всю меру их обязанностей: имеете ли вы внутреннее убеждение?". Действующие в английском суде правила о Д. хотя и не определяют их силу, но, выясняя основания, по которым определяется достоверность, тем самым превращают судейское убеждение в продукт логической работы. Эти правила о доказательствах, созданные судебной практикой в течение многих столетий, руководят деятельностью как сторон, так и коронного судьи, который сообщает их присяжным в напутственном слове. При разработке наших Судебных Уставов первоначально предполагалось внести в них особую главу "О силе доказательств"; но предположение это было отвергнуто, главным образом из опасения, что правила эти будут сменять внутреннее убеждение судей и присяжных. Проект составленной инструкции нашел место лишь в законодательных материалах по составлению уставов (см. суд. уст. в изд. Госуд. Канц.) Приняв свободное внутреннее убеждение за единственное основание к оценке доказательств, закон возложил, тем не менее, на председательствующего в суде присяжных обязанность объяснять им "общие юридические основания к суждению о силе доказательств, приведенных в пользу и против подсудимого... не в виде непреложных положений, но лишь в смысле предостережения от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого" (ст. 801 и 803 У. У. С.). Ввиду этого необходимо признать, что составители Судебных Уставов не предполагали вводить у нас то безотчетное судейское убеждение, которое господствует во французском процессе. Они отказались только от попытки законодательного вмешательства в эту сторону судейской деятельности, в расчете на то, что судебная практика, с помощью науки, создаст основания для развития внутреннего судейского убеждения, в достаточной мере отличного от судейского произвола. Современный уголовный суд не имеет ничего общего с тем семейным судом, о котором мечтал Бентам, как об идеальном суде. Судом должен руководить просвещенный разум; только он может дать судебным приговорам те справедливые основания, наличностью которых обусловливается их нравственная сила. Выработка в судебной практике таких правил о судебных доказательствах представляется и желательной и, как свидетельствует пример Англии, возможной. В Судебных Уставах имеется, притом, немало постановлений, определяющих условия и способы пользования уголовными доказательствами и ограничивающих в этом отношении судейский произвол; практика угол. кассац. д-та сената немало сделала в смысле дальнейшего их развития.

Существуют различные виды Д.: письменные и вещественные Д., протоколы, составленные органами судебной власти, дознание через окольных людей, сознание подсудимого, улики, показания свидетелей и экспертов, или сведущих людей. Исследование, производимое через посредство свидетелей и экспертов, закон обставил особыми гарантиями, заключающимися в увещании допрашиваемого лица показывать правду, в предупреждении о наказании за лживые показания, в присяге и заменяющих ее мерах.

В сложившемся при господстве современной формы процесса учении об уголовных Д. обращают на себя наибольшее внимание следующие, установленные частью законом и судебной практикой, частью теорией, моменты. 1) Уголовный суд стремится к обнаружению материальной истины в интересах публичных и не только имеет право, но обязан подвергать исследованию все Д., которые признает подлежащими поверке, не ограничиваясь теми, на которые указывают стороны. Уклонения от этого общего правила допускаются в случаях, указанных законом; так, напр., у нас, по делам, начинаемым в порядке частного обвинения, мировые учреждения ограничиваются рассмотрением тех только доказательств, которые представлены сторонами (Уст. Уг. Суд. ст. 104), а судебная практика распространила действие этого правила и на общие судебные установления. Ввиду упорядочения процессуального порядка, законодательства устанавливают сроки для представления Д., причем дают возможность представлять Д. вновь открывшиеся и по истечении этих сроков. Даже после вступления судебного приговора в законную силу, вновь обнаружившиеся доказательства могут служить основанием к возобновлению дела (см.). 2) Уголовные Д. представляются и проверяются на уголовном суде главным образом для разрешения вопроса о виновности подсудимого; но рядом с этим может встретиться надобность в Д. для разрешения частных, возникающих из производства вопросов, как, напр., вопроса о причине неявки вызывавшегося свидетеля, о возрасте или сословном состоянии подсудимого. В отношении к вопросу о виновности особенное внимание теории и судебной практики обратили на себя частные вопросы о том, могут ли подлежать доказательству в суде отрицательные положения, а также противоречащие естественному порядку вещей, равно как общепризнанные обстоятельства? Вообще признается, что подлежат доказательству все обстоятельства дела, наличностью которых исчерпывается законный состав данного преступления и обусловливается степень ответственности обвиняемого. Против этого господствующего ныне воззрения выступила новая итальянская школа, полагающая, что ввиду выяснения степени опасности, представляемой преступником для социальной жизни, задача уголовного суда сводится не к определению меры наказания, пропорциональной вине преступника, а к выяснению вопроса о том, подлежит ли он исключению из общественной среды ввиду страха (temebilità), внушаемого им обществу в качестве опасной личности. С перенесением, таким образом, центра тяжести судебного исследования с преступного действия на преступную личность виновника, значительно расширяется область действий суда и приобретают решительное значение такие доказательства и улики, которые при господствующем судебном порядке не имеют такого значения — напр. данные, представляемые очертаниями черепа и лица подсудимого, другими особенностями его организма, татуировкой и т. п. признаками. 3) Вопрос о том, на ком лежит обязанность представлять доказательства в подтверждение тех или других положений (onus probandi), встречает различное разрешение как в теории, так и в положительных законодательствах (см. Состязательность в процессе). Во всяком случае, представляется несомненным, что, за исключением дел об уголовно-частных преступлениях, участие, принимаемое судом в исследовании уголовных доказательств, гораздо шире и самостоятельнее того, которое принимает суд в исследовании Д. в порядке гражданского процесса. 4) Возникающие по оценке уголовных Д. сомнения должны быть толкуемы в пользу подсудимого. Хотя правосудию противоречит как безосновательное оправдание, так и безосновательное осуждение, но при судебных ошибках последней категории страдают не только интересы публичные, но, сверх того, и личные интересы неправильно осужденного. Указанное правило толкования вытекающих из дела сомнений хотя и не выражено в наших уставах в императивной форме, но вытекает из того, что при разделении поровну голосов судей, решающих вопрос о виновности по существу, принимается то решение, которое оказывается наиболее благоприятным для подсудимого (ст. 169, 769 и 813 У. У. С.). 5) В современном процессе особенную важность представляют принципы непосредственности в оценке уголовных Д. и состязательности в деятельности сторон. Принцип непосредственности выражается в требовании, чтобы между судьями и исследуемым событием преступления существовало по возможности меньше посредствующих элементов, так, чтобы внутреннее судейское убеждение могло выработаться через непосредственное испытание силы и достоверности Д. Этот принцип охраняет совесть судьи от вторжения в его суждение субъективного взгляда лиц, стоящих между судей и исследуемым событием. Он имеет самое близкое соотношение к принципу устности и только в последнее время иногда отделяется от него в науке уголовного процесса (см. Устность). Что касается принципа состязательности, то влияние его на проверку Д. зависит в значительной степени от тех отношений, в которых стороны, по закону, стоят к суду (см. Стороны в процессе).

Все вышеуказанные начала учения об уголовных Д. имеют назначением своим служить призванию уголовного суда, т. е. применению карательных норм уголовно-материального права к отдельным случаям виновности. Отсюда громадная разница между исследованиями судебным и научным. Судья не может откладывать разрешение дела на неопределенно долгое время; он не может, как научный исследователь, спокойно выжидать наступления благоприятных условий или обнаружения более совершенных и надежных доказательств. В Англии прямо допускается исключение доказательств в тех случаях, когда представление их на суд могло бы повлечь за собой ненужные расходы, проволочки и затруднения. Новая антрополого-позитивная школа уголовного права вносит новизну и в средства действия суда, сближая характер судебного исследования с исследованием научным. По ее воззрениям, уголовный приговор должен быть продуктом физико-психологического исследования подсудимого, а в случае надобности, по мнению Ферри, и свидетелей. Для достижения этой цели уголовный судья должен быть не юрист, как ныне, а статистик, социолог, психолог и антрополог, и должен разрешать судебную задачу как представитель науки, призывая, в случае надобности, экспертов — химиков, хирургов и психиатров. Вместе с тем предполагается предоставить суду (присяжным) право объявлять виновность подсудимого недоказанной, с допущением в этом случае нового судебного разбирательства.

Ср. Владимиров, "Учение о доказательствах"; Спасович, "О теории судебно-уголовных доказательств"; Бентам, "О судебных доказательствах"; Глазер, "Руководство по уголовному процессу" (т. I; второй том не переведен); Glaser, "Beiträge zur Lehre vom Beweis"; Best, "Grundzüge des Englischen Beweisrechts"; Bonnier, "Traité theorique et pratique des preuves".