(Ίσοκράτης) — афинянин, сын Феодора, ученик Горгия и других софистов, знаменитый учитель красноречия и ритор (436-338 г. до Р. Х.). Из 28 его речей дошло до нас 21, а также 9 писем к нескольким историческим личностям: царю македонян Филиппу, тирану Дионисию и т. п. Судебные речи, числом 6 (XVI-XXI), относятся к первой поре деятельности И. (402-390 гг.) и составлены для произнесения на суде одной из сторон, если только это не школьные образцы, сочиненные учителем в руководство ученикам по поводу действительных или даже вымышленных процессов: по крайней мере, И. в более поздние годы настойчиво отвергал всякую прикосновенность свою к судебному красноречию и о составителях подобных речей говорил с явным пренебрежением (XV, §§ 24-41). Изобилуя общими местами и софистическими измышлениями, не выдаваясь в стилистическом отношении, судебные речи И. содержат в себе некоторые бытовые черты и намеки на исторические события, особенно на тиранию тридцати и следовавшие за падением ее перемены. Славу и богатство доставила И. преподавательская деятельность, сначала на Хиосе, потом в Афинах, а также составление сочинений наставительно-политических. В "Панафенейской" речи (XII), в речи "Против софистов" (XIII) и в "Обмене состояниями" (XV) имеются некоторые автобиографические известия; здесь же преподаны правила декламации его речей (XV, 10-12). Из так назыв. речей только немногие (IV, VI, VII, VIII, XII, XV) заслуживают это название; все прочие — или обращения к царям и правителям с наставлениями и похвалой, или упражнения в модном тогда стиле софистов. Самая ранняя и вместе замечательнейшая из речей И., "Панегирик", стоила автору 10 лет труда (390-380); наиболее поздняя, "Панафенейская" речь, начата им на 94 и кончена на 97 году; обе речи названы так от праздников, к которым приурочивал автор их произнесение. На самом деле сочинения И. назначались для чтения дома или в кружке друзей и ни одно из них не произносилось ни в суде, ни в народном собрании. До конца дней своих, однако, И. стремился направлять события к определенной цели посредством воззваний к народам и царям и никак не мог понять, почему никто не пользуется его уроками в политике. Зато в роли мастера и учителя литературной прозы И. не имел соперников; слава его привлекала в его школу многочисленных учеников из разных мест Эллады европ. и азиатской. Цицерон сравнивал дом И. с гимназией и с открытой для всей Эллады мастерской; школу его он называл троянским конем, из которого толпой вышли герои, ученики; число слушателей И. доходило, по словам его биографа, до ста. Из его школы вышли историки Ефор, Феопомп, Андротион, ораторы Ликург, Леодамант и др. Подобно софистам, И. учил за деньги, получая до 2 5 0 р. с. с ученика за курс; получал он иногда деньги и за свои сочинения — напр. за панегирик Евагору, саламинскому царю на Кипре, около 30000 р. сер. Ученикам частью преподавались правила построения речи, начиная с подбора отдельных слов и кончая образованием длинных периодов, частью читались, с комментариями, собственные сочинения учителя. Об одном и том же предмете говорить на разные лады, подновлять старое, новому придавать печать старины, великое уничтожать, ничтожное превозносить — таково, по словам И., назначение речи (IV, 8); то же говорили софисты, когда учили неправое дело сделать правым, и наоборот. Период увлечения чудесной силой слова ознаменовался быстрыми успехами в разработке грамматики, в выяснении различных стилей и т. п. Усилиями И. завершено было развитие аттической прозы и приспособление ее для разнообразнейших видов литературы не одних афинян, но и всех эллинов. Влияние Исократа перешло в Рим, отразившись на цицероновской прозе, а через последнюю проникло в книжную речь новых народов. Не обращаясь за украшениями к поэтической речи, избегая всего вычурного и напыщенного, И. довольствовался в своих уроках риторики и в составлении образцовых произведений теми средствами языка, какие были для всех доступны в живой речи современных ему афинян. Образцы предложений Аристотель в своей "Риторике" заимствует из И. Периодическая речь, гармоническая, тщательно отделанная в своих составных частях, была впервые создана И. и преподана многочисленным его ученикам. На афинян, в высшей степени чувствительных к красотам слова, да и на прочих эллинов подобные сочинения производили чарующее впечатление (XII, 2; XV, 38-40). Но слава ритора не удовлетворяла И.; он желал учить современные поколения "не только красноречию, но и добродетели", т. е. морали и политике. Ему казалось, что только незвучный голос и робость перед толпой мешала ему играть роль вдохновителя народов и царей (XII, 9. 10). На самом деле больше, нежели голоса, недоставало И. верности понимания людей и событий, силы воли и решимости, страстного увлечения идеей и неутомимого изыскания живой действительности в ее сокровенных мотивах и причинах — тех именно качеств, которые обеспечивали великим ораторам греч. и римским успех в многолюднейших собраниях. Вместо фактов, приуроченных к данному месту и времени, вместо неотразимых заключений из фактов И. обыкновенно предлагает своим читателям несколько общих положений о желательном порядке вещей и облекает эти мысли в изящную форму многоречивых советов в том убеждении, что народы или цари только дожидались благонамеренных указаний ритора и готовы согласовывать с ними свои поступки. В совершеннейшем из своих сочинений, "Панегирике", изданном после Анталкидова мира (387), И. советует эллинам прекратить раздирающие их распри и войны и соединенные силы Эллады направить на общего врага, царя персов, с предоставлением морской гегемонии афинянам, а сухопутной — спартанцам. Предлагая повторить старый, много раз не удававшийся опыт, И. в то же время перечислением заслуг Афин перед эллинами только раздражал лакедемонян и затруднял полюбовное соглашение между двумя государствами. С этого времени И. не переставал проповедовать мир в среде эллинов, борьбу эллинов против персов и завоевание Востока, где могли бы поселиться многие нуждающиеся эллины (XII, 11 сл., 74-76, 119-1 2 1 и др.). В умиротворителя Эллады и национального вождя эллинов И. пытался обратить то царя спартанского Архидама, то сиракузского тирана Дионисия Старшего, то царя македонян Филиппа. В 346 г., когда Филипп владел уже многими городами Фракии, разрушил Олинфский союз, держал в своих руках Фермопилы и разорил Фокиду, И. приветствовал в беспощадном завоевателе благородного рыцаря, которому оставалось только опровергнуть клеветы афинских демагогов и стяжать себе вечную славу покорением Востока для свободных эллинов. Та же наивная вера в Филиппа проходит через всю "Панафенейскую" речь, выпущенную в свет в 339 г. Года за три до этого И. убеждал Филиппа беречь свою жизнь, столь необходимую для славы Эллады. Сохранился рассказ, будто И. не перенес роковой вести о поражении союзных эллинских сил при Херонее и уморил себя голодом; но на самом деле И. оставался до конца верным своему самоослеплению. Ко времени после Херонейской битвы относится письмо И. к Филиппу, в котором ритор с радостью оповещает, что теперь, когда умиротворение эллинов наступило само собой, царю легко исполнить заветную мечту своего советника. И. был ритор, бедный оригинальными идеями, мечтатель без точных сведений о положении вещей. Несравненный мастер формы, он был лишен энергии, энтузиазма и творчества мысли. Историческая роль его сводится, помимо выработки общеэллинского литературного языка, к распространению раньше приобретенных понятий, гуманных и цивилизующих, далеко за пределы Афин; многочисленные ученики и читатели И. тем легче усваивали эти понятия, чем меньше изложение их носило на себе печать сильной, оригинальной личности. Издания И.: Baiter (1846); Benseler (Л., 1852); Benser-Blass (1891). См. Blass, "Attische Beredtsamkeit" (1892); Jebb, "Attic orators" (1880); Havet, "Introduction au d iscours d'I. sur l'antidosis" (П., 1863).