— народный праздник в ночь с 23 на 24 июня, называемую Ивановскою, так как 24 июня церковью празднуется Рождество Иоанна Крестителя. Купальские песни поются особенным напевом, однообразным, протяжным и унылым. Большая часть песен содержанием своим напоминает свадебные. Небольшие по объему, они заключают в себе немало архаического. Обычаи и поверья, связанные с Ивановым днем и в общем сходные у всех европейских народов, несомненно древнего происхождения, У нас К. олицетворяется в виде соломенной куклы, которую сжигают или топят, или зарывают в землю. Иногда рядом с куклой, представляющей женское существо (Купалу, Марину-Марену), является и мужская кукла (Ярило, Кострома, Кострубонько). Эта пара купальских олицетворенных существ (Иван и К., Иван да Марья), встречающиеся и у других народов (нем. Ганс и Грета), дала начало названию известных цветков — Иван да Марья, в которые, согласно купальским песням, превратились брат и сестра, обвенчавшиеся по незнанию о родстве. Травы и цветы, сорванные на К., считаются особенно целебными. Широко распространены легенды о цветах папоротника (см.), появляющихся только в Ивановскую ночь. В эту же ночь ведьмы слетаются на Лысую гору. Почти повсеместно распространено возжение костров. В Германии и Франции XII — XVII вв. костры зажигались в селах и городах, в последних — мэром, перед ратушей. В Лондоне купальские огни запрещены в 1539 г. Этим огням (Johannisfeuer, le feu de St. Jean) придавалось очистительное значение, избавляющее от болезней, устраняющее всякую нечисть и, главное, ворожбу. По славянскому народному поверью, они имеют отношение к урожаю: кто выше скачет через купальский костер, у того уродится и хлеб выше. В России местами удержался архаичный обряд добывания, для возжения костров, живого огня, посредством трения сухого дерева. В позднейшее время, вследствие запрещения Ивановских огней духовными и светскими властями, явилась у нас символическая замена костра кучей крапивы, через которую перепрыгивают, как через костер. На Ивановских огнях, особенно на скатывании с горы зажженного колеса и сожигании изображения К., главным образом останавливались прежние исследователи — Сабинин (в "Ж. М. Н. Пр.". 1841 г., июль), О. Ф. Миллер в др. — для объяснения купальской обрядности, привлекая к этому миф о Бальдере, связанный в герм. поверьях с Ивановской ночью. Бальдер — это солнечное божество, прекрасное и преждевременно погибающее; К. — тоже солнечное божество, а праздник К. — праздник солнца, приуроченный к поре высшего солнцестояния, когда жизненные силы природы достигли своего апогея и должны идти на убыль. Отсюда и двойственность в характере обрядов, с одной стороны веселых и разгульных, с другой — оплакивающих потопляемые или погребаемые олицетворения празднества, некогда языческие божества. Обновителем этой чисто мифологической теории явился А. С. Фаминцын (в "Вестнике Европы", 1895 г., №№ 6 и 7), проводящий параллель между купальскими песнями и обрядами и греческим культом Деметры и Персефоны: К. или замещающий его Иван, являющийся в песнях похитителем и даже убийцей девушки, соответствует Плутону — похитителю Персефоны и вместе с тем подателю урожая, дарителю изобилия. Изучение купальской обрядности с точки зрения историко-бытовой едва лишь начато (Веселовский, в "Ж. М. Н. Пр." 1894 г. № 2; Сумцов). А. Н. Веселовский, не отвергая мифологического ее элемента, склоняется к мысли, что в основе своей праздник К. был в древности общинно-родовым, знаменовавшимся браками и принятием в род, и что на этой бытовой основе развился натуралистический миф об умершем боге. Проф. Сумцов полагает, что в день К. совершались "игрища межю селы", о которых повествует летописец, и заключались новые половые связи. Предположение это подтверждается тем изображением праздника К., какое дают послание игумена Псковского монастыря Памфила (1505) и Стоглав (1551). Согласно последнему, "о Иванове дни сходятся мужи и жены, и девицы на нощное плещевание и на безчинный говор и на бесовския песни и на плясание и на скакание и на богомерзкия дела". В насмешливых купальских песнях, где девушки издеваются над парнями, можно видеть остаток умыкания и обусловливаемого им враждебного отношения невесты и ее подруг к жениху и его родственникам. А. Н. Веселовский обращает внимание на обряды "Ивановского кумовства", всего ярче сохранившегося в Сардинии. Обряды эти представляют собой, с одной стороны, отклики древних форм фиктивного принятия в род, при замирании родовой мести, с другой стороны — отклик гетеризма, который, в символической форме, проявляется и в современных белорусских обрядах кумовства между девушками и хлопцами. В России обряды народного кумовства относятся не к Иванову, а к Петрову дню (29 июня); но раздробление обрядов, некогда единых, между несколькими праздниками наблюдается часто.

В настоящее время праздник К. отличается большим торжеством и разнообразием в Малой и Белой России, тогда как в Великороссии он почти совершенно вышел из употребления; здесь более празднуется день Аграфены-Купальницы (см.). В Малороссии купальские обряды сохранились не в одних только глухих деревнях (еще в конце 1880-х годов они совершались в предместьях Харькова), хотя местами и переходят к детям (купальские песни Уманского уезда, собранные Хр. Ящуржинским: "Киевская Старина" 1890 г. № 11).Термин К. не встречается ни в Стоглаве, ни в послании Памфила, ни в других великорусских памятниках; но что он был известен и в Великороссии — доказывается отрывком из рукописи XVII в. (напеч. М. Соколовым в "Живой Старине" 1890 г., вып. 11), где книжник пытается церковной легендой о чудодейственном купанье объяснить "что ради наречется Иван вечер Купальницею". Ипатьевская летопись под 1262 г. рассказывает о событиях "накануне Ивана дня на самые купалья ". В западно-русских актах 1350 и 1396 гг. говорится: "до Ивана дне — до Купал", "перед Купалы св. Ивана". Ф. И. Буслаев, в соответствие с мифологической теорией, производит слово К. от корня куп, или кып, в значении ярый, кипучий, горячий. По мнению Н. И. Костомарова ("Маяк", 1843 г., т. XI), К. есть замена слова Креститель: Иоанн Предтеча крестил, омывая в воде, т. е. купаньем. Лучший и наиболее полный сборник малорусских купальских песен и обрядов принадлежит г-же Мошинской, в "Zbi ò r wiadomosci do antropol. Krajowej". Ср. П. В. Владимиров, "Введение в историю русской словесности" ("Ж. М. Н. Пр." 1895 г. №№ 1 и 4), где указана литература предмета, а также польский журнал "Wisła" (1891 г. кн. I), где напечатаны материалы, собранные Ястржембовским по программе Любича.