— один из главных поэтов послепушкинского периода, сын Николая Аполлоновича М. (см.), род. 23 мая 1821 г., первоначальным своим развитием обязан В. А. Солоницину и И. А. Гончарову, преподававшему ему русскую литературу. Стихи стал писать с 15-ти лет. Поступив в 1837 г. в СПб. унив. по юридич. факультету, М. мечтал о карьере живописца, но лестные отзывы Плетнева и Никитенко о его первых поэтических опытах в связи с слабостью зрения побудили его посвятить себя литературе. В 1842 г. М. предпринял заграничное путешествие, около года жил в Италии, затем в Париже, где вместе с своим братом Валерианом Николаевичем слушал лекции в Сорбонне и Collège de France; на обратном пути близко сошелся с Ганкою в Праге. Результатом этой поездки явились, с одной стороны, "Очерки Рима" (СПб., 1847), а с другой — кандидатская диссертация о древнеславянском праве. Служил М. сначала в министерстве финансов, затем был библиотекарем Румянцевского музея до перенесения его в Москву, в настоящее время состоит председателем комитета иностр. цензуры. Поэзия М. отличается ровным, созерцательным настроением, обдуманностью рисунка, отчетливостью и ясностью форм, но не красок, и сравнительно слабым лиризмом. Последнее обстоятельство, кроме природных свойств дарования, объясняется отчасти и тем, что поэт слишком тщательно работает над отделкой подробностей, иногда в ущерб первоначальному вдохновению. Стих М. в лучших его произведениях силен и выразителен, но вообще не отличается звучностью. По главному своему содержанию поэзия М. определяется, с одной стороны, древнеэллинским эстетическим миросозерцанием с явно преобладающим эпикурейским характером, с другой — преданиями русско-византийской политики. Темы того и другого рода, хотя внутренне ничем не связанные между собою, одинаково дороги поэту. Как на второстепенный мотив, заметный более в первую половину литературной деятельности М., можно указать на мирные впечатления рус. сельской природы, которым поэт имел особенные удобства отдаваться вследствие своей страсти к рыболовству. М. сразу приобрел себе литературное имя стихотворениями "в антологическом роде", из которых по ясности и законченности образов выдаются: "Сон", "Воспоминание", "Эхо и молчание", "Дитя мое, уж нет благословенных дней", "Поэзия"; выше всяких похвал в своем роде "Барельеф". Одна из "эпикурейских песен" начинается редким у М. лирическим порывом:

Мирта Киприды мне дай!

Что мне гирлянды цветные?

но затем во второй строфе грациозно переходит в обычный ему тон:

Мирта зеленой лозой

Старцу, венчавшись, отрадно

Пить под беседкой густой,

Крытой лозой виноградной.

Характерно для поэзии М. стихотворение "После посещения Ватиканского музея". Скульптурные впечатления этого музея напоминают поэту другие такие же впечатления из раннего детства, сильно повлиявшие на характер его творчества

Еще в младенчестве любил блуждать мой взгляд

По пыльным мраморам потемкинских палат.

..............................................................

Антики пыльные живыми мне казались

И властвуя моим младенческим умом,

Они роднились с ним, как сказки умной няни,

В пластической красе мифических преданий...

Теперь, теперь я здесь в отчизне светлой их,

Где боги меж людей, прияв их образ, жили

И взору их свой лик бессмертный обнажили.

Как дальний пилигрим, среди святынь своих,

Средь статуй я стоял...

В превосходном стихотворении "Розы" (отдел "Фантазии") мгновенное впечатление переносит поэта из современного бала в родной ему античный мир

...Ах, вы всему виною

О розы Пестума, классические розы!..

Там же замечательно стихотворение "Импровизация" — единственное, в котором пластическая поэзия М. весьма удачно входит в чуждую ей область музыкальных ощущений:

Но замиравшие опять яснеют звуки...

И в песни страстные вторгается струей

Один тоскливый звук, молящий, полный муки...

Растет он, все растет, и льется уж рекой...

Уж сладкий гимн любви в одном воспоминанье

Далеко трелится... но каменной стопой

Неумолимое идет, идет страданье

И каждый шаг его грохочет надо мной...

Один какой-то вопль в пустыне беспредельной

Звучит, зовет к себе... увы! надежды нет!..

Он ноет... и среди громов ему в ответ

Лишь жалобный напев пробился колыбельный.

Из "Камей" выдаются "Анакреон", "Анакреон y скульптора", "Алкивиад", "Претор" и особенно характерное выражение добродушного и невинного эпикурейства "Юношам":

И напиться не сумели!

Чуть за стол — и охмелели!

Чем и как — вам все равно!

Мудрый пьет с самосознаньем

И на свет, и обоняньем

Оценяет он вино.

Он, теряя тихо трезвость,

Мысли блеск дает и резвость,

Умиляется душой,

И владея страстью, гневом,

Старцам мил, приятен девам,

И — доволен сам собой.

Из "Посланий" первое к Я. П. Полонскому очень метко характеризует этого поэта; прекрасно по мысли и по форме послание к П. А. Плетневу ("За стаею орлов двенадцатого года с небес спустилася к нам стая лебедей"). Простотой чувства и изяществом выдаются некоторые весенние стихотворения М. В отделе "Мисс Мери. Неаполитанский альбом" действительно преобладает альбомное остроумие весьма относительного достоинства. В "Отзывах истории" истинным перлом можно признать "Емшан". Стихотворные рассказы и картины из средневековой истории ("Клермонтский собор", "Савонарола", "На соборе на Констанцском", "Исповедь королевы" и др.), сделавшиеся самыми популярными из произведений М., заслуживают одобрения особенно за гуманный дух, которым они проникнуты. Главный труд всей поэтической жизни М. есть историческая трагедия, в окончательном своем виде названная "Два мира". Первый ее зародыш, забытый, по-видимому, самим автором (так как он о нем не упоминает, когда говорит о генезисе своего произведения), мы находим в стихотв. (1845) "Древний Рим" (в отделе "Очерки Рима"), в окончании которого прямо намечена тема "Трех смертей" и "Смерти Люция".

Ты духу мощному, испытанному в битве,

Искал забвения, достойного тебя.

Нет, древней гордости в душе не истребя,

Старик своих сынов учил за чашей яду:

Покуда молоды, плюща и винограду!

................................................

В конец исчерпай все, что может дать нам мир!

И выпив весь фиал блаженств и наслаждений,

Чтоб жизненный свой путь достойно увенчать,

В борьбе со смертию испробуй духа силы, -

И вкруг созвав друзей, себе открывши жилы,

Учи Вселенную, как должно умирать.

В 1852 г. на эту тему был написан драматический очерк "Три смерти", дополненный "Смертью Люция" (1863), и, наконец, лишь в 1881 г., через 36 лет после первоначального наброска, явились в окончательном виде "Два мира". Произведение, над которым так долго работал умный и даровитый писатель, не может быть лишено крупных достоинств. Идея языческого Рима отчетливо понята и выражена поэтом:

Рим все собой объединил,

Как в человеке разум; миру

Законы дал и мир скрепил.

И в другом месте:

Единство в мире водворилось.

Центр — Кесарь. От него прошли

Лучи во все концы земли,

И где прошли, там появилась

Торговля, тога, цирк и суд,

И вековечные бегут

В пустынях римские дороги.

Герой трагедии живет верою в Рим и с ней умирает, отстаивая ее и против надвигающегося христианства; то, во что он верит, переживет все исторические катастрофы:

О, Рим гетер, шута и мима, -

Он мерзок, он падет!.. Но нет,

Ведь в том, что носит имя Рима,

Есть нечто высшее!.. Завет

Всего, что прожито веками!

В нем мысль, вознесшая меня

И над людьми, и над богами!

В нем Прометеева огня

Неугасающее пламя!

...........................

Мой разум, пред которым вся

Раскрыта тайна бытия...

.........................................

Рим словно небо, крепко сводом

Облегший землю и народам,

Всем этим тысячам племен

Или отжившим, иль привычным

К разбоям лишь, разноязычным

Язык свои давший и закон!

Помимо этой основной идеи, императорский Рим вдвойне понятен и дорог поэту, как примыкающий к обоим мирам его поэзии — к миру прекрасной классической древности, с одной стороны, и к миру византийской государственности — с другой: и как изящный эпикуреец, и как русский чиновник-патриот М. находит здесь родные себе элементы. К сожалению, идея нового Рима — Византии — не сознана поэтом с такой глубиною и ясностью, как идея первого Рима. Он любит византийско-русский строй жизни в его исторической действительности и принимает на веру его идеальное достоинство, не замечая в нем никаких внутренних противоречий. Эта вера так сильна, что доводит М. до апофеоза Ивана Грозного, которого величие будто бы еще не понято и которого "день еще прийдет". Нельзя, конечно, заподозрить гуманного поэта в сочувствии злодеянием Ивана IV, но они вовсе не останавливают его прославления, и в конце он готов даже считать их только за "шип подземной боярской клеветы и злобы иноземной". В конце своего "Савонаролы", говоря, что у флорентийского пророка всегда был на устах Христос, М. не без основания спрашивает: ""Христос! он понял ли Тебя?" С несравненно большим правом можно, конечно, утверждать, что благочестивый учредитель опричнины "не понял Христа"; но поэт на этот раз совершенно позабыл, какого вероисповедания был его герой, — иначе он согласился бы, что представитель христианского царства, не понимающий Христа, чуждый и враждебный Его духу, есть явление во всяком случае ненормальное, вовсе не заслуживающее апофеоза. Стихотв. "У гроба Грозного" делает вполне понятным тот факт (засвидетельствованный самыми благосклонными к нашему поэту критиками, напр. Страховым), что в "Двух мирах" мир христианский, несмотря на все старания даровитого и искусного автора, изображен несравненно слабее мира языческого. Даже такая яркая индивидуальность, как апостол Павел, представлена чертами неверными: в конце трагедии Деций передает слышанную им проповедь Павла, всю состоящую из апокалиптических образов и "апологов", что совершенно не соответствует действительному методу и стилю Павлова проповедания. Кроме "Двух миров", из больших произведений М. заслуживают внимания: "Странник", по превосходному воспроизведению понятий и языка крайних русских сектантов; "Княжна", по нескольким прекрасным местам, в общем же эта поэма отличается запутанным и растянутым изложением; наконец, "Брингильда", которая сначала производит впечатление великолепной скульптурной группы, но далее это впечатление ослабляется многословием действующих лиц. М. — прекрасный переводчик (напр. из Гейне); ему принадлежит стихотворное переложение "Слова о Полку Игореве". В общем поэзия М. останется одним из крупных и интересных явлений русской литературы.

В печати первые стихотворения М. ("Сон" и "Картина вечера") появились в "Одесском альманахе" на 1840 г.; за ними последовал ряд стихотворений в "Библиотеке для чтения" и "Отеч. записках", а в 1842 г. "Стихотворения Ап. М." вышли отдельной книжкой (СПб.). По поводу Восточной войны М. написал ряд стихотворений, тогда же вышедших особой книжкой под заглавием "1854 год". В 1858 г. "Стихотворения Ап. М." издал гр. Г. А. Кушелев-Безбородко, в 1879 г. — князь В. П. Мещерский. "Полное собрание сочин. А. Н. М." - 1884 и 1893 г. Критические отзывы о поэзии М.: Белинского — о стихотворении "Сон" ("Собрание сочин.", т. IV, стр. 477) и о первом собрании стихотворений в "Отечеств. записках" 1842 г. (соч. VI, 102). Некрасова в "Современнике" 1855 г. (по поводу сборника " 1854 год"), Дружинина в "Библиотеке для чтения" 1859 г., Страхова в Отчете о присуждении пушкинских наград за 1882 г., К. Арсеньева в "Вестн. Евр." за 1883 г. (№ 12; перепеч. во 2 т. "Крит. этюдов"), Ор. Миллера в "Русской мысли" 1888 г., №№ 5 и 6. Ср. М. Златковский, "А. Н. М., биографический очерк" (СПб., 1888).