— совокупность правил, определяющих, законы какого государства должны нормировать частное юридическое отношение, в котором участвуют иностранцы или которое возникло за границей. Каждое государство, в силу своего суверенитета, могло бы, по-видимому, в пределах своей территории, допускать применение только своих законов, но на практике все культурные государства признают у себя, в силу юридической необходимости, действие иностранных законов. Если нельзя требовать, чтобы наши законы соблюдались за границей лицами, которые вовсе не рассчитывали когда-либо иметь с ними дело, то уже по этой причине необходимо признавать иностранные законы. Иначе отношения, законно возникшие за границей, должны бы считаться незаконными у нас: супруги — незаконно сожительствующими, законные дети — незаконными, долги — ничтожными, договоры — необязательными и т. д.; это сводилось бы к ограблению иностранцев, а часто и собственных подданных, как преемников прав иностранцев — а затем неизбежны были бы репрессалии между государствами. Кроме того, если бы судья в гражданском процессе обсуждал юридические отношения, в известных случаях, не по иностранным законам, а по своим, он тем самым часто создавал бы новые права, тогда как задача процесса — только выяснять существующие права. Поэтому каждое культурное государство имеет свои нормы М. частн. права. Благодаря обычаю и теоретическим исследованиям, эти нормы более или менее однообразны если не во всех странах, то, по крайней мере, в Европе и Америке. Систематическое изложение норм М. частн. права содержится в немногих законодательствах (итальянский кодекс, проект германского улож. во 2-й редакции); обыкновенно кодексы дают только отрывочные постановления. Главным источником норм М. частного права является обычное право (им, напр., объясняется возникновение правила locus regit actum), судебные решения, труды юристов, индивидуальные и коллективные (институт М. права) и М. конвенции по специальным вопросам (литературные, судопроизводственные, о наследствах и т. д.). В новейшее время интернациональная кодификация М. частного права подготовляется на материке Европы конференциями представителей отдельных государств (в Гааге, 1893 и 1894); в Южной Америке она достигнута между семью государствами (Аргентина, Боливия, Перу, Парагвай, Уругвай, Бразилия, Чили) в 1889-1891 гг. Руководящую роль для кодификации играют положения науки М. частного права. Эта наука ведет свое начало от теории статутов (см. Коллизия прав). Термин М. частное право удачнее других (учение о коллизии или конфликте законов, учение о территориальных границах законов), но и он несколько односторонен, потому что вопрос о применении разных законов существует не только для государств, но и в пределах одного и того же государства, для местностей с разными законами (напр. для С.-Ам. Соед. Шт. — между отдельными штатами, в Швейцарии — между кантонами, в России — между внутренними губерниями и Бесарабией, Польшей, Прибалтийским краем, Финляндией).

Со второй половины XIX века две школы спорят о теоретических основаниях международного частного права. Первая господствует в немецкой литературе; ее учение представляет только развитие замечаний Савиньи и детальные поправки к ним. Савиньи находил, что для определения того, какой из территориальных законов должен быть применен, нужно исследовать природу данного отношения и выяснить, в какой юридической сфере оно имеет свое пребывание (seinen Sitz); если окажется, что сфера эта — известное иностранное законодательство, то необходимо еще справиться, не столкнется ли применение иностранного закона с так наз. принудительными законами страны, имеющими экономическое основание и стремящимися к нравственному и общественному благосостоянию. Поправки к этим замечаниям (Бар) сводятся к тому, что выяснению юридической сферы отношения должно предшествовать изучение фактических отношений лиц и вещей к территории и цели территориальных законов; категория же принудительных законов слишком неопределенна, так как многие законы, имеющие экономическую подкладку (напр. порядок наследования), свободно уступают место иностранным законам; правильнее, поэтому, говорить, что иностранные законы не применяются, когда это противоречит цели туземных законов или когда туземные законы считали бы это безнравственным, или когда это прямо запрещено ими. Воззрения Савиньи усвоены в Голландии (Asser), а также в Англии и Америке (Westlake, Wharton), хотя там больше интересуются практическими казусами, чем теорией. Другое теоретическое обоснование М. частного права принадлежит итальянцам (Манчини); оно усвоено французской литературой. Частное право существует для пользы индивидов, и притом тех именно, для кого его нормы изданы; но этим лицам оно сопутствует всюду, куда бы они не двинулись, как кровь в жилах и мозг в костях. Частное право есть отражение национальности и ее конкретного представителя — личности. Так, закон о возрасте для совершеннолетия есть результат национальных и культурных воззрений, и потому необходимо следует за личностью и за границу. В принципе, к иностранцу всегда следовало бы применять его национальное право. Но этот принцип наталкивается на исключения. Во 1-х, национальное право (личный статут) отступает перед интересами местного общественного порядка, которые защищаются законами публичного права. Во 2-х, в силу автономии воли в частном праве лица могут, в конкретном случае, подчинить свое отношение не национальному, а чужому закону. В 3-х, вследствие правила locus regit actual формы сделок подчиняются не национальному, а местному закону. Против учений итальян. школы возражают (Фузонато, Стризовер, Бар), что категория законов публичного права так же неопределенна, как и принудительные законы Савиньи; так, нормы семейственного права не зависят от свободы распоряжения частных лиц — однако, все отношения семейственного права подчиняются личному статуту. Эти возражения вызвали поправку (Brocher), в виде разграничения двух публичных порядков — ordre public interne, обязательного только для подданных, и ordre public international, обязательного и для иностранцев. Деление это очень популярно во французской литературе; но определить общей формулой, на каких соображениях основан "международный публичный порядок", невозможно. — Несмотря на разногласие школ в исходных пунктах, практические выводы обеих мало разнятся между собой; "принципы" служат там и здесь только ярлыками для группировки частных положений, в существе одинаковых; это сходство выводов служит для некоторых (Бар) основанием думать, что кодификация М. частного права совершенно излишня и даже скорее опасна.

Составляя часть действующего права страны, нормы М. частного права обязательны для суда; поэтому, когда они предписывают применить иностранный закон, суд обязан это сделать ex officio, независимо от ссылки сторон. От судей нельзя требовать знания всех иностранных законов; посему тяжущийся, который ссылается на иностранный закон, должен доказать его существование; но суд не вправе довольствоваться тем, что представит сторона, а должен проверить ссылку. Важнейший предварительный вопрос международного частного права — что есть отечественное право или личный статут — разделяет законодательства и юристов на две большие группы. В Пруссии (по ландрехту), в Австрии (по уложению 1811 г.), в Англии и обеих Америках личный статут определяется местожительством (lex domicilii), независимо от подданства. Наоборот, франц., бельг., итал., сакс., голл., рус. законодательства держатся принципа подданства или национальности; под влиянием итальянской литературы на эту точку зрения переходит литература и в Германии, и ее усвоил проект герм. уложения. Принцип подданства особенно выдвинут в последние десятилетия вследствие новых запросов со стороны государства к населению (всеобщая воинская повинность; см. Натурализация). В старых нем. законодательствах принцип местожительства есть наследие римск. права; америк. же юриспруденция находит, что принцип национальности вовсе не применим к местным условиям, что при федеративном устройстве Сев.-Ам. Соед. Шт. иного принципа, как lex domicilii, и не может быть, и его необходимо применять и к новым пришельцам; теперешние эмигранты, мирные рабочие, не походят на гордых германских варваров, дороживших своим "личным правом", а при массе и разноплеменности эмигрантов признание их "личного права" угрожало бы американским республикам потерей национальной независимости. Главным юридическим аргументом в пользу lex domicilii служат соображения об интересах гражданского оборота, так как недобросовестный контрагент всегда может сослаться на свой национальный закон, чтобы опорочить заключенную им сделку. Против этой опасности сторонники принципа подданства указывают, однако, на коррективы иного рода. Несмотря на господство в данном праве принципа подданства, отношения, в которых участвуют жители провинций или территорий с местными законами (напр. отношения коренных жителей в водворенных в Польше и Финляндии перед судами центральной России), все же должны регулироваться принципом местожительства. Правоспособность иностранцев всюду обсуждается по местным законам, а не по их личному статуту. Если бы допустить обратное, то иностранцы, только потому что они иностранцы, имели бы в одном случае меньше прав, чем туземцы, в другом — больше (см. Права иностранцев). Отсюда, персидский раб пользуется в России всеми правами свободного человека; наоборот, французский еврей имеет здесь не больше прав, чем туземный; лишенный в России всех прав состояния правоспособен в Германии, где нет института гражданской смерти. Гражданская правоспособность есть отражение культуры страны и ее законодательной политики; поэтому, если бы в этом отношении иностранцу сопутствовал его личный статут, католики-иностранцы могли бы неожиданно оказаться неправоспособными в католической стране. Наоборот, дееспособность иностранцев на материке Европы обсуждается по их личному статуту. Ограничения дееспособности обыкновенно вызываются попечением государства об интересах данного лица или его близких; простирать это попечение на иностранцев тогда, когда о них не печется их собственное государство, нет основания; так, нет причины, по которой в Австрии (где возраст для совершеннолетия — 24 лет) 22-летнего русского можно было бы признавать несовершеннолетним. Не так единодушны законодательства относительно правила, которое, однако, имеет за себя вековой обычай — что недееспособность иностранцев также обсуждается по их отечественному закону; напр. 24-х-летний датчанин несовершеннолетен всюду, где для туземцев совершеннолетие наступает в 20, 21, 23 года. Против этой нормы обычного права сильно восстают, указывая на опасность для туземного кредита, так как туземцы обыкновенно не знают отечественных законов своих контрагентов-иностранцев; поэтому, уже прусский ландрехт и австр. улож., а из новых законодательств — швейцарское, герм. вексельный устав и проект гражданского уложения, объявляют иностранца дееспособным, если он дееспособен по местным законам. На этой точке зрения lex loci contractus искони стояла юриспруденция в Англии и Сев.-Ам. Соед. Штатах. Против нее возражают, что она дает несовершеннолетним. возможность уклоняться от ограничений со стороны опеки; стоит только уехать на короткое время за границу и совершить сделку там. Новая французская юриспруденция выработала средний принцип, которому, и по мнению немецких писателей, принадлежит будущее: иностранец не вправе ссылаться для опорочения сделки на свою недееспособность тогда, когда туземцу нельзя сделать упрека в неосмотрительности. Если восторжествует этот принцип, то сама собой устранится контроверза, которая еще разделяет писателей — следует ли признавать внетерриториальную силу так наз. специальных ограничений дееспособности. напр. способности обязываться векселями; разумеется, в Германии не обязаны знать, что русский крестьянин не имеет этой способности, и поэтому, если бы у нас исполнялись решения германских судов, наш суд обязан был бы привести в исполнение решение о взыскании по такому векселю. Относительно ограничения дееспособности женщин необходимо различать свойство ограничения; в одном случае согласие мужа требуется как условие действительности сделки (поэтому француженка и в России может действовать только с согласия мужа); в другом случае участие попечителя есть только обряд (поэтому курляндская уроженка может во внутренней России договариваться без него, в силу правила locus regit actum). Ограничение дееспособности расточителей на европейском материке обсуждается обыкновенно по личному статуту иностранца, так как объявление лица расточителем есть только один из видов попечения о нем; но в Англии, где вовсе не известно ограничение дееспособности на этом основании, объявленный у себя дома расточителем является вполне дееспособным. Существование юридического лица, как субъекта прав, должно признаваться и за границей независимо от каких-либо соглашений, если только это лицо не преследует целей, не дозволенных местными законами; независимо от соглашений должно принадлежать ему и право искать и отвечать на суде. Однако, обыкновенно признание иностранных юридических лиц составляет предмет трактатов, на почве взаимности (у нас с Бельгией 1865, Италией 1866, Австрией 1867, Германией 1885, Грецией 1887) или специальных законов (у нас относительно французских компаний 1863, во Франции относительно русских 1865), особо выговаривающих право судебной защиты. Как и правоспособность физических лиц, права юридических лиц на производство торговли и промышленности, на приобретение недвижимостей, наследств и т. д., определяются местными законами. В наших трактатах с Австрией и Италией содержится правило о непризнании иностранных страховых обществ.

Семейственные права иностранцев в Европе определяются их личным статутом. В частности, им обусловливается способность ко вступлению в брак и наличность препятствий к заключению данного брака; законы того места, где иностранец желает вступить в брак, вообще значения для него не имеют. Отсюда, 12-летняя испанка может выйти замуж во Франции, где туземки должны быть для этого не моложе 15 лет, а 80-летний русский не вправе жениться во Франции, хотя там нет такого ограничения для туземцев. Ставить законность брака в зависимость от законов места его заключения считают в Европе опасным, потому что это значило бы облегчить обход законов своей страны. С другой стороны, в пользу применения местных законов говорит то соображение, что туземцы, не знающие иностранных законов, легко могут быть введены в заблуждение; но на это возражают, что при браке, ввиду серьезности этого акта, можно требовать большей, чем обыкновенно, осмотрительности. В Сев.-Амер. Соедин. Штатах и в южно-американских республиках действует только закон места заключения брака (lex loci), личный же статут значения не имеет; в Англии до 50-х гг. XIX в. было то же, но затем началось приближение к европейскому принципу. Только швейцарский закон 1874 г. признает действительным брак, заключенный за границей по местным законам. Господствующий в Европе принцип санкционирован на 1-й гаагской конференции, постановившей, что право вступления в брак регулируется национальным законом каждого из супругов, за исключением случаев, когда самый этот закон признает действие закона местожительства или закона места заключения брака. Если супруги — разных национальностей, то брачная правоспособность должна быть у каждого из них по его личному статуту. По общему мнению, причины недействительности брака, которые, в интересах невесты (известный возраст, ошибка, импотенция мужа), установлены ее законодательством, не устраняются от того, что с выходом замуж она переходит в подданство мужа; падают только те препятствия, которые носят публичный характер (близкие степени родства, смешанные в религиозном отношении браки и т. д.). Но если для самих брачущихся обязателен их личный статут, то для должностного лица, которое совершает брак, обязательно не игнорировать нравы своей страны: он должен отказаться от совершения брака между малыми детьми или близкими родственниками первых двух степеней, каков бы ни был их личный статут, а также брака, который нарушал бы запрещение бигамии. Обыкновенно иностранцы обязываются представлять удостоверения своих национальных властей, что условия, требуемые национальным законом, ими исполнены, так что брак будет признан в их отечестве. Форма заключения брака всюду подчиняется правилу: locus regit actum. В европейской литературе спорят, имеет ли это правило, как и во всех других случаях, факультативное значение, т. е. стороны не лишены права заключить брак по форме своего отечества, или же территориальный закон о форме брака относится к числу полицейских и потому обязателен и для иностранцев. Это последнее мнение, высказанное Лораном, имеет сторонников в Германии и Франции, заботящихся, однако, преимущественно о том, чтобы осуществить строгую обязательность гражданского брака (см.); французские юристы допускают, что американцы могут вступить в брак во Франции solo consensu (путем простого бесформенного соглашения), но два православных русских не могут быть обвенчаны во Франции православным священником прежде заключения гражданского брака. За это мнение высказался и институт М. права (1887), но в законах оно пока не имеет почвы. Весьма многие государства, которые ввели у себя гражданский брак, уполномочивают своих консулов и дипломатических агентов совершать браки между лицами их национальности, т. е. дают своим подданным, в странах, где господствует церковный брак, возможность обращаться к гражданскому браку. Право консулов совершать браки не нуждается в санкции со стороны трактатов, так как обыкновенно оно ограничено случаями, когда обе стороны — одной национальности; некоторые законодательства (английское, бельгийское) признают, впрочем, законными и браки, совершенные консулами между подданным и иностранцем, но это может вести к замешательствам, потому что государство другой стороны может такой брак не признать. Поэтому для смешанных (в смысле подданства) браков местная форма становится обязательной; если эта форма — церковный брак, а брачущиеся принадлежат к странам, где введен гражданский брак, то это не может составлять препятствия, так как священник при совершении брака есть также представитель светской власти. Спорно в западной литературе, распространяется ли правило locus regit actum на гражданский брак, заключенный за границей между подданными страны с господствующим церковным браком. Гаагская конференция 1893 г. нашла, что государство может такой брак не признать.

Личные отношения супругов определяются в Европе отечественным законом мужа, но, разумеется, муж не может осуществлять за границей такие права, которые не признаются местными законами (напр. насильственное водворение). В вопросе об имущественных отношениях, когда они не регулированы договором, прежде исходили из воззрения, что между супругами существует молчаливый договор о подчинении этих отношений закону местожительства мужа в момент заключения брака или закону места совершения брака. Новая литература отвергает фикцию молчаливых соглашений. Судебная практика во Франции и Сев.-Амер. Соед. Штатах держится взгляда, что решает закон места, где находится имущество (lex rei sitae); в Англии замечается переход от этого воззрения к принципу lex domicilii мужа; за последний принцип стоит и южно-американский конгресс. В Германии литература допускает еще применение lex rei sitae к тем из недвижимостей, которые следуют особому порядку наследования (лены и др.); но господствует и принята теперь проектом гржд. улож. точка зрения, выдвинутая итальянско-французской школой — что решает отечественный закон мужа, а отнюдь не lex rei sitae. С этой точки зрения, русская жена имеет раздельную собственность на недвижимость и в тех странах, где существует система общности имуществ. За исключением судебной практики С.-А. С. Шт., можно считать общепризнанным правило, что ни перемена местожительства супругов, ни натурализация не меняют их имущественных отношений; иначе положение жены подвергалось бы величайшим опасностям. Брак может быть расторгнут разводом (или прекращен разлучением от стола и ложа), в зависимости от того, дозволено ли это как отечественными законами супругов, так и законами суда, где предъявлен иск (lex fori). Так, итальянцы, закон которых не допускает развода, не могут развестись во Франции, где развод существует; с другой стороны, итальянский суд не может развести супругов-французов, потому что не имеет этого права и относительно туземцев. Точно так же и вопрос о законных основаниях для развода и разлучения разрешается одновременно обоими законодательствами. Так, в Голландии основанием для развода служит злонамеренное оставление супруга в течение 5 лет; голландский суд может на этом основании развести французов, но такое решение не будет признано во Франции, а французский суд не может развести на этом основании голландцев, потому что он не вправе этого сделать относительно туземцев. Конфликт, возникающий, таким образом, между двумя законодательствами, устраняется на практике тем, что в делах о разводе всюду признается исключительная компетенция отечественных судов; стороны не могут избрать, по взаимному согласию, какой-либо другой суд. Принцип компетенции отечественного суда некоторые писатели проводят так далеко, что подчиняют ему и тех, кто постоянно живет за границей, несмотря на проистекающие отсюда неудобства; другие — и к этому мнению присоединилась 2-я гаагская конференция — стоят за компетенцию суда местожительства наравне с судом национальным. Только для церковного брака признаются компетентными исключительно национальные суды. Бывает, что супруги нарочно натурализуются в другой стране, чтобы там развестись, а затем возвращаются на родину; англо-американская и французская юриспруденция объявляют такой развод недействительным; правильнее, по мнению немецких писателей, не принимать вновь в подданство. Бывает и так, что один из супругов натурализуется в стране, где нет развода, после того, как он создал повод для развода по прежнему своему закону; в таком случае прежний закон продолжает быть обязательным для супругов. Право разведенного супруга на вступление в новый брак обсуждается по закону, которому он был подчинен в момент развода. В Англии и С.-А. Соед. Шт. расторжимость брака определяется по lex domicilii мужа; но южно-американский конгресс требует, чтобы развод был дозволен и по закону места, где заключен брак.

Отношения между родителями и детьми определяются в Европе личным статутом. Он определяет пределы родительской власти, осуществление которой, однако, ограничено нормами территориального права; поэтому, напр., русский отец не может в Германии посадить своего сына в тюрьму. Личный статут определяет законность рождения и презумпции этой законности, а также условия легитимации незаконных детей. Если отец и узаконяемое дитя — подданные разных стран, то легитимация, по мнению одних (Вейсс), должна соответствовать обоим законодательствам; по другому воззрению (Бар), достаточно соответствия с законом отца. Личным статутом определяются, далее, права родителей на имущество детей; при этом, в отличие от супружеских отношений, перемена статута влечет за собой и изменение в правах родителей на вновь приобретаемое имущество. В Англии и С.-А. Соед. Шт. имущественные отношения родителей и детей определяются по lex rei sitae; этот принцип доводится до таких крайностей, что лицо, узаконенное своим отцом в соответствии с его личным статутом, не может наследовать в недвижимости, находящейся в Англии, где легитимация не допускается. За принцип lex rei sitae стоит и южно-американский конгресс, который вообще отношения между родителями и детьми подчиняет не личному статуту, а закону того места, где совершен брак, вопрос же о законности рождения решает по lex domicilii в момент рождения. Права незаконного дитяти на алименты некоторые писатели выводят из деликта и потому обсуждают их или по закону места обольщения, или по закону суда, где предъявлено требование; другие обращаются к личному статуту незаконного отца, третьи — к статуту матери. Личный статут опекаемого определяет нормы, которыми регулируется опека над ним; положение это пользуется всеобщим признанием, в принципе — даже в Англии и С.-А. С. Шт. Вследствие этого законно назначенный опекун имеет право заведовать и имуществом, находящимся за границей, и представлять опекаемого в иностранном суде, не нуждаясь для этого в особом разрешении со стороны иностранного государства. Однако, во многих законодательствах для управления недвижимым имуществом малолетнего иностранца необходимо утверждение опекуна со стороны местной государственной власти; это — остаток средневекового воззрения на опеку, как на учреждение в интересах опекуна предполагаемого наследника, а не в интересах опекаемого. Это изъятие из принципа личного статута чуждо проекту германского уложения, но оно допущено 2-й гаагскою конференцией.

В теории М. частного права не вызывает споров положение, что вещные права на недвижимости определяются законом страны, где эти недвижимости находятся (lex rei sitae); спорят только об основаниях такого положения. Однако, доведение принципа lex rei sitae до крайностей встречает в нем. литературе возражения; находят, что этим законом должны нормироваться только вещные отношения, но отнюдь не вопросы, специально к области вещного права не относящиеся, напр. вопрос о праве лица распоряжаться недвижимым имуществом, дарить или завещать его, т. е. вообще вопросы дееспособности. Менее единодушны мнения о том, какому закону должны подчиняться вещные права на движимости. У старых писателей до половины XIX в., а в большинстве законодательств — и теперь еще, эти права определяются законом местожительства правообладателя (lex domicilii). Mobilia, говорили юристы-статутарии, ossibus inhaerent или personam sequuntur. Местонахождение движимостей — дело случая; где правообладатель, там и они, а если их там нет, то удобнее предположить, что они там. Но принцип этот не выдерживает критики, когда вещь находится не у правообладателя (собственника или владельца), а у неправомочного третьего лица, личный статут которого другой, чем у правообладателя (напр. не у собственника во Франции, а у третьего лица в Англии). Современная немецкая литература стоит за применение lex rei sitae и к движимостям; на сторону этого принципа постепенно перешла англо-американская судебная практика; за него высказался южно-американский конгресс и, наконец, проект германского уложения. Итальянско-французская литература также стоит за применение одного и того же закона к вещам недвижимым и движимым, но не lex rei sitae, а личного статута; из этого правила делается, однако, столько исключений, во имя публичного интереса, что практические результаты получаются те же, что и в выводах немецкой литературы. С точки зрения этих выводов вещные права должны определяться по закону того места, где вещь находилась в момент установления права; поэтому виндикация движимости не допускается, если вещь куплена в Германии на рынке, хотя бы по lex domicilii ее владельца это ограничение виндикации не было известно. Далее, при перенесении движимой вещи в другую страну и в другое юридическое отношение, все прежние права, поскольку они стоят в противоречии с вновь приобретенными, погашаются. В области вещных прав не применяется правило locus regit actum, т. е. форма вещных сделок должна соответствовать закону места, где находятся вещи, а не места, где находятся контрагенты; это необходимо в интересах третьих лиц.

Нормы М. обязательственного права отличаются преимущественно диспозитивным характером, т. е. стороны, вступающие в договор, имеют возможность так регулировать свои отношения, что в одном случае решающее значение должен иметь закон одной страны, в другом — другой и т. д. Это не значит, что если стороны находятся в стране А, и сами они подданные или постоянные жители этой страны, и договор должен быть здесь же исполнен, то они вольны договориться, чтобы, в случае спора, их рассудили по закону страны Б; так понимает автономию воли итальянско-франц. школа, но это очевидное заблуждение. Мнения писателей расходятся по вопросу о главном принципе, который должен действовать в сфере обязательств из договора. А) Итальянско-французская юриспруденция находит, что должен действовать закон того места, где договор заключен (lex loci contractus), потому что всякий контрагент может легко о нем справиться; невозможны были бы, очевидно, сделки на ярмарках и т. д., если бы контрагент волен был ссылаться на свой личный статут или на закон того места, где случайно надлежит исполнить договор. С другой стороны, однако, принятие этого принципа влечет за собой подчинение одного из контрагентов или даже обоих совершенно незнакомому им праву; оно способствует обходу законов страны, к которой принадлежат контрагенты. Далее, совершенно невозможно определить место, где заключен договор, когда стороны заключили его в железнодорожном поезде или по переписке. Б) Савиньи высказал мнение, что решает закон той страны, где договор должен быть исполнен (lex loci executionis), и это мнение имеет много сторонников в немецкой литературе. Против него возражают, что место исполнения не всегда соответствует первоначальному намерению сторон, и случайное изменение в этом отношении было бы равносильно изменению самого обязательства, если закон нового места — другой. В) Весьма распространено воззрение, что в основание решения должен быть принимаем личный статут должника: при этом те самые писатели, которые вообще под личным статутом разумеют подданство (Бар), здесь, в области обязательственного права, разумеют под ним закон местожительства. Решение по личному статуту должника считают наиболее целесообразным потому, что в его интересе установлены абсолютные нормы обязательственного права; к тому же местожительство должника совпадает, в большинстве случаев, и с местом иска, и с местом исполнения договора. Но не всегда может быть применяема и lex domicilii (напр. если путешественник задолжал в гостинице или сдал свой багаж жел. дороге для отправки). Ввиду всего этого, Г) многие (Stobbe, Wharton) находят, что в сфере обязательственного права вообще не может быть определенного принципа, но другие (Бар) считают это крайностью: из того, что трудно размежеваться, еще не следует, что это невозможно. Невозможность формулировать единый принцип для обязательственного права признается и в кодексах; напр. южноамериканский конгресс признал применимым в принципе lex loci executionis, проект германского уложения — lex loci coutractus, но в зависимости от конкретных особенностей случая и конгресс, и проект допускают применение и всякого иного закона. В сфере обязательств, проистекающих не из договора, а из закона или из деликта, все признают применимым закон той страны, где случилось событие, из которого родилось обязательство (lex loci actus); напр. обязательство железной дороги вознаградить за вред определяется законом страны, где случилось несчастье.

В сфере наследственного права литература сильно расходится с положительными законодательствами. По большинству последних наследование в недвижимом имуществе определяется законом страны, где недвижимость находится (lex rei sitae); тогда как наследование в движимом имуществе следует личному статуту наследодателя — в литературе же господствует воззрение, что к порядку наследования должен применяться личный статут наследодателя, без различия между движимостями и недвижимостями. В пользу установления такого однообразного порядка приводят (Бар) соображение, что подчинение движимостей и недвижимостей разным законам противоречит идее универсальной сукцессии, в силу которой наследство переходит на наследника целиком, со всеми его активами и пассивами. В защиту принципа lex rei sitae в применении к наследованию в недвижимостях ссылаются на значение недвижимой собственности для политического и общественного строя государства; но противники возражают, что этот принцип есть только историческое переживание такой стадии юридического мышления, когда движимое и недвижимое имущества составляли предмет совершенно различных институтов гражданского права (как в средневековом германском и современном английском праве). Из числа действующих законодательств только саксонское и итальянское допускают действие личного статута, не различая движимости от недвижимости. Вторая гаагская конференция также выставила личный статут, как принцип, и действие lех rei sitae ограничила только нормами, касающимися вещного права, т. е. порядка укрепления имений за наследниками. Южно-американский конгресс хотя и не различает движимости от недвижимости, но как единый принцип выставил lex rei sitae, которому подчиняется все, касающееся наследования по закону и по завещанию (форма завещания, способность завещать и принять наследство и т. д.). В Европе к формам завещания применяется факультативное правило locus regit actuin, за исключением случаев, когда государство ограничивает право своих подданных обращаться к местным формам. Русское законодательство дозволяет совершение домашних завещаний за границей по местным формам, но требует явки их у консула или в миссии. Россия принадлежит к числу немногих государств, где, как правило, к наследованию после иностранцев еще применяется закон страны, в которой наследство открылось (т. е. где наследодатель умер, lex fori); на этой точке зрения — несправедливой, потому что место, где умер наследодатель, может быть результатом случая — стоят наши старейшие конвенции с Сев.-Ам. Соед. Шт. (1832), Нидерландами и Грецией (1850). Только для бессрочных требований иностранца, внесенных в государственную долговую книгу, действует его личный статут. С Германией, Францией, Италией и Испанией у нас заключены конвенции (1874-76 гг.), которыми для движимого имущества установлен личный статут наследодателя и исключительная компетенция национальных судов по искам о наследстве в движимом имуществе и о разделе движимости. Недвижимость, как по конвенциям, так и независимо от них, следует и у нас закону rei sitae. Вторая гаагская конференция оставила для действия lex fori только вопросы о принятии наследства и отречении от него. См. еще Вексель, Литературные конвенции, Морское право, Торговое право.

От институтов материального права переходим к судопроизводству. Отправление правосудия, как акт государственной власти, не может совершаться иначе, как по законам страны (lex fori). Тем не менее судам приходится принимать во внимание процессуальные законы других государств. Туземный суд может нуждаться, для постановки решения, в производстве судебных действий за границей. Достаточны ли произведенные действия для того, чтобы можно было приступить к постановке решения — он должен обсудить по своим законам; а такт как эти судебные действия могли быть совершены иностранным судом также только в согласии с его законами, то туземный суд вынужден проверить и то, правильны ли они с точки зрения иностранных законов. Так, туземный суд может поручить иностранному доставление повесток о явке на суд сторонам, свидетелям, экспертам; по lex fori он решит, вручена ли повестка, а по иностранным законам — чем это событие удостоверено, потому что locus regit actum. Если иностранный закон не требует подписи допрошенного лица под протоколом, а туземный требует, то нужно довольствоваться неподписанным протоколом. Иное дело — доказательная сила совершенного за границей действия, напр. допроса свидетеля: здесь решает только туземный закон (lex fori), с тем ограничением, что доказательства, которыми обусловлено самое существование материального отношения (напр. письменная форма для доказательства долга), должны обсуждаться по законам, определяющим самое отношение. То же следует сказать и о распределении бремени доказательства. Туземный суд может просить иностранный, чтобы он, кроме своей формы, соблюл и форму, предписываемую законом просителя, напр. чтобы свидетель был допущен под присягой, хотя в иностранном суде присяги не существует; если иностранный суд не исполнит просьбы (иногда это противоречило бы местным понятиям о законном и нравственном), то необходимо предоставить свободному усмотрению туземного суда решить, в какой мере доказательная сила протокола этим ослаблена; но допрос, произведенный без всяких гарантий достоверности, не должен быть признаваем туземным судом.

Если туземный суд обращается за помощью к иностранному суду, то это налагает на него обязанность взаимной помощи. Обычай давать друг другу поручения (commissions rogatoires) освящен веками; при этом соблюдается правило, что, когда к туземному суду обращаются с просьбой исполнить какое-либо поручение, ему нечего проверять компетенцию суда-просителя, а нужно только сообразоваться с собственною компетенциею и с тем, не противоречит ли поручение добрым нравам или общественному порядку страны. Первая гаагская конференция признала, что суд должен только удостовериться в подлинности документа; если поручение не согласно с его компетенцией, он ex officio должен передать его компетентному суду. Передача поручений одного суда другому совершается обыкновенно дипломатическим путем, но возможны и непосредственные сношения между судами; так, Россия заключила с Германией (1879) и Австрией (1884) конвенции о непосредственных сношениях судов варшавского округа с германскими и австрийскими пограничными судебными округами. Обыкновенно взаимные поручения судов исполняются во всех государствах и при отсутствии конвенций. — Другим поводом справляться с иностранными законами служит исполнение иностранного судебного решения, потому что тогда нужно прежде всего проверить, есть ли это решение — а эта проверка возможна опять-таки только по иностранным законам. На Западе, в силу векового обычая, суды одной страны признают решения другой. Из многих теоретических обоснований этого явления наиболее серьезно то, что решение создает между сторонами новое отношение, как если бы его создал для них специальный закон (Бар); а раз признается законным всякое юридическое отношение, которое возникло за границей согласно с тамошними законами, то нельзя не признавать и судебные решения, постановленные за границей. Признание законной силы решений не следует смешивать с исполнением иностранных решений. Если государство отказывает в исполнении иностранных решений или ставит его в зависимость от взаимности, то с этим еще можно мириться, но не признавать законной силы решений иностранных судов совершенно невозможно; это вело бы к постоянному возобновлению процессов, к вечной судебной войне: сторона вступала бы в спор, а затем, проиграв дело, снова пытала бы счастье в другой стране. Ввиду этого на Западе (наше законодательство совсем не упоминает о признании законной силы иностранных решений) единственное условие для признания — чтобы решение исходило от компетентного суда. Нормально считаются компетентными суды того государства, по законам которого должно обсуждаться спорное отношение.

Об исполнении иностранных судебных решений — см. соотв. статью

Литература. Wächter, "Ueber die Kollision der Privatreclit sgesetze" (в "Archiv für civil. Praxis", XXIV и XXV тт.); Savigny, "System des heutigen r ö mischen Rechts" (1849, т. VIII); Unger, "System des oesterreichischen Privatrechts" (т. I, 1856); Stobbe, "Handbuch des deutschen Privatrechts" (т. I, 1882). Bar, "Theorie u. Praxis d. internationalen Privatrechts" (2 изд., 1889), его же, "Lehrbuch d. intern. Priv. und Strafrechts" (1892); его же, монография в "Encyclop ädie" Holtzendorff'a; Meili', "Die Kodification des internationalen Civil— u. Handelsrechts"; (1891); его же, "Geschichte u. System des intern. Priv. im Grundriss" (1892); Mancini, "Dintto internazionale" (1873); Fusinato, "Il principle della scuola Italiana nel diritto privato internazionale"; Strisower, "Die italienische Schule d. intern. Priv." (1881); Brocher, "Nouveau traité de dr. intern. privé " (1876); Laurent, "Droit civil international" (1888 след.); Weiss, "Trait é élé mentaire de dr. international pr." (1890); его же, "Manuel de dr. int. pr." (1895); Asser, "El é ments de dr. int. pr." (перев. с голландского Rivier, 1884); Wesilake, "Lehrbuch des int. Priv." (нем. изд. Holtzendorff'a, 1884); Wharton, "A treatise on the conflict of laws or Private International Law" (1881); Neubauer, в "Zeitschrift" Goldschmidt'a, "Internationales Recht in S üdamerika" (1891); Мартенс, "Международное право" (т. II, 1888); Мыш, "О праве наслед. иностр. в России" ("Ж. Гражд. и Угол. Права", окт. 1887 г.); Барковский, "К вопросу о праве наслед. иностр." (т. же, янв. 1888 г.); "Сборник действующих трактатов" (изд. мин. иностр. дел, 2 т., 1889). Специально для судопроизводства еще: Menger, "System d. oesterr. Civilprozessrechts" (1876); Энгельман, "Об исполнении иностранных судебных решений в России" (1884), то же в "Journal de dr. inter. pr.", Clunet (1884 г., т. XI). Более подробные указания см. у Meili, "Geschichte etc."; y Bar, "Lehrbuch etc." и в "Encyclop ä die", а также в "Journal etc." Clunet и в "Revue de droit international".