— создатель русской бытовой комедии; род. в Москве 31 марта 1823 г. Дед и мать его принадлежали к духовному званию; отец его хотя и окончил курс в духовной академии, но посвятил себя службе гражданской и приобрел потомственное дворянство. Окончив курс в московской губернской гимназии (ныне 1-я), О. поступил на юридический факультет московского университета, но, вследствие неприятностей с одним из профессоров, вышел уже из 2-го курса и тогда же (1843) определился канцелярским служителем в московский совестный суд, а два года спустя перешел на такую же должность в коммерческий суд, с жалованьем 4 руб. в месяц, которое через некоторое время возросло до 15 руб., причем от отца О. получал квартиру и стол. Занятия служебные нисколько его не интересовали; в нем быстро созревал драматург — и с самого начала с теми именно особенностями, которые наложили такую яркую и совершенно своеобразную печать на все его драматическое творчество. Независимо от врожденной и все сильнее развивавшейся любви к театру, развитию таланта О. в значительной степени содействовала и житейская его обстановка. И на службе, где ведались дела преимущественно купеческого сословия, и в доме отца, клиентуру которого, как адвоката, составляло главным образом тоже замоскворецкое купечество, О. находил обильный и благодарный материал. 14 февраля 1847 г. О. прочел в доме Шевырева свои первые драматические сцены: "Картина семейного счастья", и с этого дня, по его собственным словам, стал считать себя русским писателем, без сомнений и колебаний поверив в свое призвание. За этими сценами, тогда же напечатанными в "Московском Городском Листке", появились в том же году и в той же газете "Очерки Замоскворечья" (не драматической формы) и одна сцена из комедии "Банкрот", а в 1850 г. эта комедия (под заглавием "Свои люди сочтемся") была напечатана в "Москвитянине" в полном виде и сразу установила за Островским репутацию весьма крупного и совершенно самобытного дарования. Шевырев назвал его "новым драматическим светилом в русской литературе", Хомяков признал пьесу "превосходным творением", Давыдов восторженно провозгласил автора "помазанником", а чуткий князь Одоевский писал: "этот человек талант огромный. Я считаю на Руси три трагедии: "Недоросль", "Горе от Ума", "Ревизор"; на "Банкроте" я поставил нумер четвертый". Пьесу читали всюду, во всех слоях общества; читал ее в разных "салонах" и сам автор, но попасть на сцену ей суждено было еще не скоро. Влиятельное московское купечество, обиженное за все свое сословие, пожаловалось "начальству"; автор был уволен от службы и вместе с тем, как "неблагонадежный", отдан под надзор полиции (снятый с него, в силу Высочайшего манифеста, уже по воцарении Александра II), а пьеса появилась перед публикой только десять лет спустя, да и то с измененным окончанием (появление квартального, как символа торжества добродетели и наказания порока). С этих пор деятельность О. шла безостановочно уже до самой смерти его, то вызывая восторженное поклонение критики (например, А. Григорьева, не затруднявшегося восклицать: "нет бога, кроме О., и пророка его, выше Садовского!"), то порождая ожесточенные распри между славянофилами и западниками, оспаривавшими О. друг у друга, то подавая повод к едким нападкам и насмешкам. Добролюбов ярко выставил на вид ее чисто общественную, социальную сторону. Вслед за небольшими сценами: "Утро молодого человека" (1850), в 1852 г. появилась (в "Москвитянине") комедия "Бедная невеста", а год спустя (там же) комедия "Не в свои сани не садись", которая была первым из произведений О., удостоившимся — как он писал — попасть на театральные подмостки. Пьеса имела большой успех, чему в значительной степени содействовало и превосходное исполнение. По счастливому и для самого О., и для русского театра совпадению обстоятельств, О. пришлось и начать, и долго продолжать свою работу для нашей сцены в ту пору, когда она (в Москве) блистала целой плеядой первоклассных талантов: Щепкина, Садовского, Сергея Васильева, Никулиной-Косицкой и многих др. Уже одной роли Любима Торцова ("Бедность не порок", 1854) в художественном исполнении Садовского было достаточно для того, чтобы эта пьеса надолго сделалась одной из самых любимых в русском репертуаре. В один год с "Бедность не порок" написана народная драма "Не так живи, как хочется"; к 1856 г. относятся комедии "В чужом пиру похмелье" и "Доходное место". В том же году О. совершил путешествие по Волге, для исследования, по поручению великого князя Константина Николаевича, "быта жителей, занимающихся морским делом и рыболовством". По свидетельству С. В. Максимова, плодом этого путешествия О. собственно в этнографическом отношении явилось "поражающее количество собранных на верхней Волге разнообразных материалов", которые покамест (за исключением начала отчета, напечатанного в "Морском Сборнике", 1859 г.) "сохранились лишь в сыром виде, но из груды которых все - таки ясно просвечивает выработанная система и изумительная до мелочей исполнительность всех задач программы". Вместе с тем это путешествие дало О. новые материалы для его творчества и вызвало появление в нем новых черт и направлений, чему определительное свидетельство находится в дневнике автора (еще не напечатанном), сведения из которого сообщены С. В. Максимовым в его статье: "Литературная экспедиция" ("Русская Мысль", 1890). Под впечатлением этой поездки, поставившей О. лицом к лицу с памятниками и воспоминаниями русского прошлого, совершился у него переход от современной бытовой комедии к исторической хронике, хотя тут играли роль и другие обстоятельства, а именно разлад О. с дирекцией Императорских театров, вызвавший в одном из его писем слова, к счастью не оправдавшиеся: "до сих пор я не добился, чтобы меня хоть мало отличили от какого-нибудь плохого переводчика; буду писать хроники, но не для театра"). В промежуток от 1857 до 1868 г. написаны исторические хроники "Минин" (1862), "Дмитрий Самозванец" и "Тушино" (1867), трагедия на историческом фоне "Василиса Мелентьева" (1867, в сотрудничестве с Гедеоновым собственно по части исторических фактов), полуфантастическое, на том же историческом фоне произведение, сюжет которого, по свидетельству профессора Тихонравова, заимствован О. из рукописной народной комедии и обстановку которого могла дать лишь Волга старого времени, в одно и то же время и богомольная, и разбойная, сытая и малохлебная. Рядом с пьесами этого рода шли и такие, в создании которых путешествие автора или играло только случайную, косвенную роль, или оставалось совершенно непричастным: к первым относятся знаменитая "Гроза" (1860), некоторые частности которой были навеяны бытовыми исконными особенностями жизни города Торжка, и комедия "На бойком месте", обязанная своим происхождением одному забавному дорожному эпизоду; ко вторым — "Праздничный сон до обеда" (1857), "Не сошлись характерами" (1858), "Воспитанница" (1859), "Старый друг лучше новых двух" (1860), "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" (1861), "Женитьба Бальзаминова" (1861), "Тяжелые дни" (1863), "Грех да беда на кого не живет" (1863), "Шутники" (1864), "На бойком месте", "Пучина" (1866). Дальнейшая производительность Островского, не прекращавшаяся до самой его смерти, выразилась в следующих, появлявшихся почти без перерыва произведениях (перечисляемых здесь в хронологическом порядке): "На всякого мудреца довольно простоты" (1868), "Горячее сердце" (1869), "Бешеные деньги" (1870), "Не все коту масленица" (1871), "Лес" — с его типическими фигурами Счастливцева и Несчастливцева (1871), "Не было ни гроша, вдруг алтын" (1872), "Комик XVII столетия" (1873 — нечто вроде драматической хроники, вызванное двухсотлетней годовщиной возникновения русского театра), "Снегурочка" (1873—единственная пьеса, заимствованная О. из русского сказочного мира), "Поздняя любовь" (1874), "Трудовой хлеб" (1874), "Волки и овцы" (1875), "Богатые невесты" (1876), "Правда хорошо, счастье лучше" (1877), "Последняя жертва" (1878), "Бесприданница" (1879), "Добрый барин" (1879), "Сердце не камень" (1880), "Невольницы" (1881), "Таланты и поклонники" (1882), "Красавец-мужчина" (1883), "Не от мира сего" (1885) — последняя пьеса О., напечатанная им за несколько месяцев до кончины. Сверх того, в сотрудничестве с Н. Я. Соловьевым написаны комедии: "Женитьба Белугина" (1878), "На пороге к делу", "Светит, да не греет" (1881) и "Дикарка" (1880); в сотрудничестве с П. М. Невежиным — "Блажь". Перу О. принадлежит также перевод десяти "интермедий" Сервантеса, комедии Шекспира "Укрощение своенравной" (он перевел и "Антония и Клеопатру", но эта работа осталась ненапечатанной), комедии Гольдони "Кофейная", комедии Франка "Великий банкир", драмы Джакометти "Семья преступника ("La morte civile") и, наконец, неудачная переделка на русские нравы плохой итальянской пьесы "Le pecorelle smarite" (под заглавием "Заблудшие овцы") и не менее плохой французской "Les maris sont esclaves" (под заглавием "Рабство мужей").

Служа русской сцене своим дарованием, О. вместе с тем посвящал ей свои силы как энергический радетель о ее материальных и нравственных интересах. В 1874 г. по его инициативе образовалось в Москве и оставалось под его председательством до самой смерти его Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (см. соотв. статью), которое по первоначальной мысли О., не осуществившейся не по его вине, должно было сделаться средоточием нравственного содействия на писателей в интересах развития репертуара, иметь центральную специальную библиотеку по драматургии и опере, устраивать чтения по сценическому искусству, выдавать премии за лучшие драматические сочинения и т. п. В 1881 г. О. принимал деятельное участие в образованной в Петербурге, под председательством директора Императорских театров, "комиссии для пересмотра законоположений по всем частям театрального ведомства", выработавшей, между прочим, новое положение о вознаграждении драматических писателей. Когда в том же году была уничтожена монополия казенных театров, которую Островский всегда считал великим злом для развития сценического дела, он подал императору Александру III записку об основании в Москве русского народного театра, получившую Высочайшее одобрение, и составил для осуществления задуманного предприятия проект устава товарищества на паях с капиталом в 750 тыс. руб. Несколько крупных московских капиталистов согласились войти пайщиками, город обещал дать место, но полученное О. в конце 1885 г. предложение принять в свое заведование Императорский московский театр, в качестве начальника репертуара и директора театрального училища, отвлекло его деятельность в эту сторону. Самым энергичным образом принялся он за дело, задумал ряд широких преобразований — и успел сделать только подготовительные работы: смерть пресекла его деятельность в самом разгаре ее. Здоровье О., и само по себе слабое, давно уже было расшатано неустанной и непосильной работой в течение стольких лет — работой, которая, помимо естественной творческой потребности писать, вызывалась в значительной степени и нуждой; сделавшись спутницей О. уже в самые молодые годы его, которые он сам называл в этом отношении "тяжелым временем", она не оставляла его и до последнего дня и — как видно, например, из воспоминаний о нем его личного секретаря г-на Кропачева ("Русское Обозрение", 1897, № 6) — принимала иногда просто невероятные размеры, несмотря на то что его пьесы делали хорошие сборы (особенно в провинции) и что в 1883 г. император Александр III пожаловал ему ежегодную пенсию в 3 тыс. руб. Весной 1886 г. О., измученный неприятностями по его новой должности уехал в свое имение, сельцо Щелыково Кинешемского уезда (Костромской губернии.), и там 2 июня скоропостижно скончался. Похоронили его там же, причем на погребение государь пожаловал из сумм Кабинета 3 тыс. руб., повелев вместе с тем назначить вдове, нераздельно с 2 детьми, пенсию в 3 тыс. руб. и на воспитание 3 сыновей и дочери — 2400 руб. в год. Московская дума устроила в Москве читальню имени А. Н. Островского.

Все, хорошо знавшие О. как человека, согласятся с характеристикой его в этом отношении, сделанной одним из самых близких к нему людей, С. В. Максимовым, и представляющей его "по истине нравственно-сильным человеком", в котором "сила соединялась со скромностью, нежностью, привлекательностью". По свидетельству того же писателя, "никогда ни один мыслящий человек не сближался с О., не почувствовав всей силы этого передового человека; он действовал, вдохновлял, оживлял, поощряя тех, кто подлежал его влиянию и избранию". Коренная, так сказать, органическая сущность дарования О. обозначались сразу, в первом же крупном его произведении ("Свои люди сочтемся"), и если затем подвергалась видоизменениям, то это были (имея в виду только лучшие его создания, которыми только и определяется его литературная физиономия) видоизменения более внешнего характера, в связи с содержанием пьес, средой, которая изображалась в них, и т. п. Творчество О. оставалось постоянно художественным бытописательством, т. е. глубоким проникновением в главные основы народной жизни и воспроизведением ее, с одной стороны, посредством изображения нравов той или другой среды общества, с другой — посредством создания типов, а именно типов, а не отдельных индивидуальностей. С этой точки зрения чаще всего напрашивается на ум, при чтении произведений О., сравнение с Мольером. В "Свои люди — сочтемся" О. взял предметом своего изображения только купеческую среду, но как в Гоголевском "Ревизоре картина исключительно чиновничьего общества при кажущейся узости и определенности рамки раздвинулась гораздо шире и пустила корни гораздо глубже, так и в "Свои люди — сочтемся " за картиной отдельного слоя русского общества виднеется целый мир, из которого произошел этот слой и откуда он получает свое питание. Среда собственно купеческая, независимо от близкого знакомства с ней автора, была взята им и по другой, более глубокой и общей причине (в свое время верно указанной одним из критиков О., Эдельсоном): купечество, как чрезвычайно обширный и деятельный класс, находится, по самому роду своих занятий, в беспрестанных столкновениям со всеми прочими слоями общества; в нем встречаются все формы жизни и обычаев, выработавшихся в России; при таких условиях здесь как бы откладываются и выходят наружу все коренные народные черты, как подвергшиеся влияниям разносторонней цивилизации, так и сохранившиеся в своей первобытной простоте. Вот почему купечество в значительной степени сохранило за собой первенствующую роль и в последующих главных созданиях О. В "Своих людях" он подошел к нему с чисто отрицательной стороны, быть может, под влиянием Гоголя; в произведениях последующих, особенно в тех, которые являются скорее драмами (в глубоком жизненном, а не "учебническом" значении этого термина), чем комедиями, жизнь не только купечества, но и всех других слоев, ими захватываемых, берется уже с обеих сторон — положительной и отрицательной, в их взаимодействии, в их необходимых столкновениях, в окончательных победах то одной, то другой. Вряд ли справедливо существовавшее и отчасти существующее мнение, что появление этой положительной — другими словами, идеальной — стороны в созданиях О. было результатом его перехода в славянофильский лагерь. Думать так, значит сильно умалять значение О. как художника и придавать характер простой случайности тому, что было следствием чисто художественного внутреннего процесса: по самому свойству своего таланта Островский никогда не был сатириком в общепринятом и безусловном значении этого слова. Этот же самый художественный процесс, в соединении с живым отношением к окружающему социальному строю (которое неосновательно приписывали только влиянию знаменитых критических статей Добролюбова), был причиной и расширения сферы изображения в пьесах О. Вслед за купцами, или, вернее, вперемежку с ними, выступали в разных проявлениях и фазисах своей внутренней и внешней жизни — часто представляя собой типы бытовые и вместе с тем психологические — чиновники, помещики, дворяне, мелкий торговый люд, современные дельцы и т. д. Значительная часть этих пьес — преимущественно тех, которые были написаны после 1870-х годов — страдают, правда, многими недостатками и значительно ниже большинства сочинений предшествовавших, но вовсе не потому, что талант автора истощился, что он, как говорили, "исписался": в них постоянно встречаются отдельными разбросанными штрихами те красоты юмора и языка, которые делают О. одним из своеобразнейших не только русских, но и европейских писателей. Причина их неудовлетворительности — в том, что О. писал большую их часть, повинуясь минутным течениям и интересам времени, как бы на известные задачи [В этом отношении замечательна сообщенная недавно одним из биографов Островского беседа драматурга с покойным императором Александром III. Государь, бывший незадолго перед тем на представлении одной из самых слабых пьес О. — "Мужчина-Красавец", спросил": "Зачем вы выбрали такой сюжет"? "Таково веяние времени", — отвечал О.], и таким образом сходил с пути истинного художественного творчества. О. сделался создателем русского бытового театра, взяв русский быт в его самых разнообразных условиях и отношениях, проследив существенные его проявления — например и в особенности самодурство, эту характернейшую черту русской жизни, на всех ее ступенях, во всех фазисах, от просто забавного до глубоко горестного. Воспроизведя моменты и полнейшего нравственного падения, и могучего торжества человеческого достоинства, О. создал целую галерею типов, представляющих любопытные данные для изучения склада нашего общества и в то же время остающихся типами, в большинстве случаев, общечеловеческими. Совершил все это О. благодаря чисто художественному миросозерцанию, выразившемуся в объективном, доходившем до крайних пределов беспристрастия, но вместе с тем глубоко-гуманном отношении к людям — изумительному знанию русской жизни, соединению неистощимого комизма, вернее — юмора (например, в "Женитьбе Бальзаминова") с потрясающим трагизмом (например, в " Грозе"), наконец, благодаря необычайному, можно сказать, гениальному чутью (не говоря уже о знании), черпавшему драгоценнейшие жемчужины из сокровищницы народного языка. Если, несмотря на соединение всех этих свойств, О., создав русский бытовой театр, не создал школы, которая продолжала бы его дело, то это — не его вина, потому что он именно из тех писателей, которые создают школы: все дело в отсутствии личностей, способных идти по такому же пути. В итоге литературной деятельности Островского довольно значительное в количественном отношении место занимают пьесы исторического характера, но они, за исключением "Василисы Мелентьевой" и "Воеводы" (пьес, впрочем, не строго-исторических, а больше поэтических на исторической почве) — скорее почтенный, чем истинно-художественный вклад в эту деятельность и во всяком случае не прибавляют ничего ценного и своеобразного к характеру О. как писателя вообще и драматурга в частности.

Первое собрание сочинений О. вышло в 1859 г. в 2-х томах; 4-е полное собрание сочинений вышло в СПб. в 1885 г. в 10 томах; 9-е. издание — М., 1890; 10-е изд. — М., 1896—97. Отдельно изданы еще "Драматические сочинения" О. и Н. Соловьева (СПб., 1881) и "Драматические переводы" О. (2 т., СПб., 1886). Durant-Gr é ville перевел на французский язык "Chets-d'oeuvres dramatiques de A. N. Ostrovsky" (Париж, 1889). Биография О. до сих пор находится в крайне неудовлетворительном состоянии или по скудости сведений, или по неряшливости, а также неверности, с которой сообщаются относящиеся к ней факты.

Ср. биографический очерк А. Носа в последнем (1897) издании сочинений О., "Воспоминания" С. В. Максимова в "Русской Мысли", 1897 г., Кропачева в "Русском Обозрении", 1897 г. Лучшие критические статьи об О. принадлежат Добролюбову ("Темное Царство" и "Луч света в темном царстве"), Боборыкину ("Островский и его сверстники" в журнале "Слово", 1878) и Эдельсону (в "Москвитянине", 1854 и "Библиотеке для Чтения", 1864). Не были бы лишены ценности и статьи А. А. Григорьева (в "Москвитянине" и др. журналах), если бы не их крайняя туманность и не менее крайнее увлечение. Ср. еще "Критические очерки" изд. И. Чернышевского (СПб., 1895); А. Незеленов, "О. в его произведениях" (СПб., 1888); П. Евстафьев, "Новая русская литература в отдельных очерках замечательнейших деятелей: А. Н. О." (СПб., 1887).