Содержание: I. П. община в Западной. Европе. — II. П. община в Византии. — III. П. община во внеевропейских странах. — IV. П. община в Древней Руси и в Великороссии. — V. П. община в Малороссии и в Литве. — VI. П. община (современное положение; вопрос о П. общине в науке) . — VII. П. община в Сибири.

Общую историю отношений общинного землевладения к землевладению родовому, семейному и частному — см. Собственность.

I. П. община в Зап. Европе, сохранившаяся в настоящее время лишь кое-где, спорадически, то в форме обломков, то, в редких случаях, в цельном виде, была некогда, в средние века, а иногда и позже (в отдельных местностях и странах), преобладающей формой П. держаний; порядки общинного землевладения были одною из главных основ, на которых построены были П. отношения и вся система сельского хозяйства. Уже в средние века мы встречаемся с крайним разнообразием форм П. общины, начиная с волостной, или марковой, общины и кончая семейной общиной, или задругой. Как и каким путем выработались все эти формы П. общины — выяснить с точностью для Западной Европы в высшей степени трудно. Сопоставление отрывочных данных по этому предмету с явлениями, имевшими или имеющими место за пределами Зап. Европы, приводит, однако, к более чем вероятному представлению о том, как в общем совершался переход от старинных форм пользования землею к территориальной П. общине, господствовавшей в средневековой Европе. Судя по законам Валлиса и Ирландии, а также по сведениям, относящимся к Испании и германским племенам, в основании первобытных форм общежития, господствовавших некогда в Центральной, Зап. и Сев. Европе, лежала кровная связь, вытекавшая из происхождения данной группы лиц от одного действительного или воображаемого предка. Такими группами, связанными узами родства, были сначала племена, затем, в силу нарастания племени — входившие в его состав роды и кланы. Обыкновенно племя — или ветвь его — занимало определенную территорию, все пастбища, леса и земли которой служили предметом совместного, нераздельного пользования всего племени. Ежегодно племя определяло, какие земли должны подлежать обработке; продукты обработки делились между всеми членами племени. Самая обработка производилась совместно. Если у некоторых племен можно заметить возникновение чего-то вроде земельной родовой собственности, то она имела скоре характер временного владения: землю держал известный род, пока обрабатывал ее. С размножением племени сознание кровной связи между отдельными его родами все более и более слабеет. Самостоятельные группы, подгруппы и т. д., расселяющиеся по всей территории племени, удерживают еще совместное пользование угодьями, но обособляются в отношении пользования пашнею, переходящею в исключительное пользование данного рода или клана. Заимка теряет характер временной и обращается в постоянную; земля передается по наследству в данном роде, селящемся дворами, дворищами или хуторами (Hofsystem). Так было в долинах Пиренеев, Тироля и Швейцарии, а также в Ирландии, в эпоху великого переселения, и в Германии. Еще в Χ и посл. веках в долинах Пиренеев система эта удерживалась в полной силе. Род жил в echotza (бревенчатой хате), стоявшей отдельно и окруженной пашнею (земледельческое население в Бискайе и теперь живет в отдельных caserias, т. е. хуторах, рассеянных по всей стране). Родовая форма общежития и землепользования в чистом ее виде сохранялась недолго; под влиянием умножения родичей она подвергалась дальнейшему процессу разложения и распадения на новые подгруппы. Каждая из них получала свой надел, где вела самостоятельное хозяйство с сохранением иногда совместного пользования угодьями. Процесс разложения создавал в одних случаях так называемые семейные общины (задруги, марковые общины), в других — общины все менее и менее родовые, все более и более территориальные. Путем создания новых дворов по соседству с старинным получала начало обыкновенная сельская община. Троякого рода причины делали неизбежным переход к соседским формам отношений. Во-первых, с размножением рода сознание кровной связи все более и более ослабевало; в прежней общинной родовой территории расселялись и приходили в соприкосновение все более и более отдаленные родичи. Во-вторых, кровная связь утрачивала свое значение вследствие нередкого выселения членов родовой группы за пределы родовой территории и основания новых семей. Наконец, покупка и обмен земель постепенно вводили в данную территорию чужеродные элементы (в Германии, напр., были виллы с населением, состоявшим из франков и саксов). Параллельно с этим названия членов поселений, указывающие на кровную связь (напр. genealogia и т. п.), уступают место новым, основанным на факте простого сожительства на данной территории: socii, vicini (vesius, besis и т. д.), pagenses, cives и т. д. Вместе с тем право выкупа и право выдачи разрешений на отчуждение земли переходит все более и более от рода к общине, право родовой мести заменяется судом и пенями, а родовая круговая ответственность обращается в территориальную круговую ответственность и поруку — явление, резко бросающееся в глаза в истории пиренейских общин. Как и при родовом строе в общем нераздельном пользовании П. общины находятся леса, пастбища, луга и др. угодья; пашня долго не подвергается переделу; о равномерности участков долго не встречается известий. Земли, принадлежавшие П. общинам, были значительны; обработка их происходила тем же путем заимок, разработок, какой существовал и раньше. Для каждой новообразующейся группы можно было свободно завести особую пашню посредством расчистки леса. Отсюда в документах VIII, IX и последующих веков ряд терминов вроде bifang, assarum, purpressura, odemprevium и т. д., означавших собою и факт пользования общинной землей, и право общинника присвоить себе для пашни тот или иной участок, получавший (напр. в Эльзасе) название по фамилии данного лица. Стеснений деятельности членов общины со стороны самой общины или марки почти не существовало. Сколько кому надобность укажет (tantum exartent, quantum potent in eorum compendio et ad eorum opus qui ibi manunt) — таков был основной принцип. Только мало-помалу (впервые — в VIII в. в Германии) попадаются сначала неопределенные постановления полицейского характера, пытающиеся регулировать пользование, а затем, уже гораздо позже, вырабатывающиеся в целую систему и находящие выражение в coutumes, weisth ü mer и т. п. Размножение населения, уменьшение количества свободной общинной земли и т. п. причины заставляли регулировать пользование — и здесь-то, на этой почве, в зависимости от ряда местных условий, не всегда поддающихся точному исследованию, создавались различные формы общинного пользования и пашней, и другими угодьями. В одних случаях право свободной заимки было ограничено, и общины устанавливали порядок уравнительного пользования пашней путем периодических переделов; в других — ранние заимки обратились в собственность отдельных семей, но с обязанностью подчиняться общинному выпасу по снятии жатвы, а более поздние подвергнуты периодическому переделу; в третьих — пашня (особенно в гористых местностях) превратилась в семейную собственность, пастбища и сенокосы или подвергаемы были переделам, или оставались в безразличном, свободном пользовании, определенном общинными полицейскими постановлениями (количество выпускаемого скота, размеры рубки и т. п.). Во всяком случае, все члены общины пользовались в весьма широких размерах общинными угодьями — пастбищами, лугами, лесом и т. п., составлявшими неизбежный атрибут общины и обеспечивавшими земледельческое население. Совершавшийся в Зап. Европе параллельно разложению племенного и родового строя и в значительной мере в связи с ним процесс феодализации оказал весьма слабое влияние на формы и существование П. общины: ни способы обработки общинных земель, ни порядки пользования общинными угодьями не изменились от действия феодального режима. Власть сеньора и его право верховной собственности покрыли сверху общину, не разрушая внутренних ее порядков. Доля, принадлежавшая сеньору в общинных угодьях, далеко не была значительна; всю остальную землю он предоставлял общинникам. Его земля в общинах, где установилась трех- или двухпольная система (а таких в средние века было большинство), лежала разбросанною среди участков общинников; в угодьях он нередко пользовался одинаковыми правами с остальными общинниками (наприм. в южно-французской дер. Gouze, где срубленный лес раскладывался в равные кучки и сеньор получал только одну из них). Процесс выделения земли сеньора из земель общины, округления поместья путем обменов, сноса крестьянских дворов и т. п. — явление более позднее: оно возникло под влиянием одного из главных разлагавших общину начал — торговли, и в частности торговли хлебом (истории Дании и вообще Сев.-Вост. Европы обнаруживает этот факт наиболее рельефно). В средние века, при господстве натурального хозяйства и слабом развитии торговли, феодальная система, хотя и крайне отяготительная для крестьян в смысле податном, не в силах была оказать вредного или уничтожающего влияния на общинные порядки пользования. Крупную перемену водворение феодализма внесло лишь в личные отношения общинников к сеньору, превратив свободную общину в зависимую и даже крепостную. Отстоять свою независимость успели лишь немногие общины (напр. Дитмарская марка в Германии, Landgemeinden Швейцарии, многие долины Пиренеев, спорадически разбросанные сельские общины в Артуа и соседних областях, в Эльзасе, Испании и др.). Все остальные подпали под большую или меньшую зависимость от сеньоров, но в первое время (до XIV в., а иногда и позже) сохранили неприкосновенной свою земельную организацию, несомненно и более древнюю, и более укоренившуюся, чем феодальный строй, переплетение которого с общинными порядками создало массу затруднений при изучении и выяснении развития общины в Зап. Европе.

Одною из организаций общинных порядков является семейная община, составлявшаяся из одной большой семьи или нескольких и соответствовавшая вполне славянской задруге (см.). Она была одною из самых распространенных форм общины в средние века. Мы находим семейные общины на всем почти протяжении Франции: в Вермандуа, среди вавассоров Нормандии, в виде fr é rages на С. Франции, fr é reches и pagesies в Анжу, Мэне, Турени, затем в Пуату, Ангумуа, Марш, Франш-Контэ, Бургундии, Шампани, Оверни, Бурбоннэ, Берри, Ниверне и т. д.; в Испании — в виде companias de Galicia, родовых союзов Пиреней и басков, родовой общины в Астурии; в Германии — в целом ряде общин, статуты которых (Weisth ü mer) вскрывают. их организацию (Ossengen, Buch, Wising, Walmersheim и т. д.); в Италии, как северной (Миланская обл.), так и центральной (Тоскана, так назыв. consorteriae) и южной. Семейная община в Испанской Галиции обнимала всех тех, кто жил под одной кровлей и участвовал в общем столе. Вся недвижимость и движимость состояла в нераздельном владении; хозяйство велось всеми сообща. Все доходы и убытки делились поровну. Во главе общины стоял старейший из членов-родичей. Это — домачин славянской задруги, regittore (Миланской обл.), ca p accio (Тосканы) и т. д., стоящий рядом с управляющей женским хозяйством (massaja в Тоскане). Отчуждение имущества и раздел его в таких общинах могли иметь место лишь под условием согласия всех членов общины; право выкупа сохранялось за членами общины в течение известного срока, даже по отношению к сеньору. Такие общины в большинстве случаев весьма древнего происхождения и являются прямым результатом разложения родового союза на отдельные части; они возникают, следовательно, независимо от феодальных отношений и пожалований. Семейная община дпт. Ниевры, Les Jault — типический образчик такой общины. Ни одна из форм общины не находила такого открытого покровительства в средние века, как форма семейной общины, выгодная для владельцев, доход которых она обеспечивала вполне. Нераздельность общинного имущества обратилась в средство для сеньора удерживать выгодную для него форму союза; для сохранения собственности и в случае раздела общине приходилось выкупать у сеньора это право. В этом заключается смысл освободительных хартий (chartes d'affranchissement, XIII в. и посл.); что здесь была покупка только права на раздел, а не земли — ясно видно из того, что нередко община вместо денег отдавала сеньору в виде эквивалента то или иное количество земли, составлявшей, следовательно, собственность общины, а не сеньора. Мало-помалу члены семейной общины, в особенности вследствие освобождения, часто превращались в простых членов сельской общины (напр. в Италии, в так наз. partecipanze). Сельские общины составляют с XI—XII в. господствующий тип землевладения в Зап. Европе. Во Франции это так наз. mazades, в Бельгии — masuirs, во Фландрии — amborgers и т. д. Члены таких mazades, держащие как пашню, так и угодья совместно, в качестве общинников (parsonniers), пользовались своими общинными угодьями сообща и разделяли лишь пашню подворно. В громадном большинстве случаев пахотные участки остаются в наследственном владении; но средние века выработали и другой тип сельской общины, где передел земли с попытками уравнительности наделов выступает ясно наружу. В датских общинах этот порядок наследования пашни существовал с давних времен, был узаконен обычаем и внесен в кодексы Ютландии и др. областей, определявшие порядок раздела общинной пашни на участки (Loos) и уравнительный передел их между общинниками посредством жребия (reebning System). В Германии во многих местностях установилась та же система пользования пашней. Во многих селах Эльзаса определенная часть Allmend'a предназначалась для земледелия; ее делили на 3 поля, а каждое поле — на столько участков, сколько насчитывалось общинников, и затем по жребию распределялись между ними все нарезанные участки, причем оставлялась часть участков на долю сеньора. Во многих случаях и здесь, как в Испании и Англии, наделы, раздаваемые путем переделов. периодических, являлись дополнением к наследственной пашне, находившейся в руках общинников по раннему разделу. В английской общине Malmesbur'y все общинники делились на сотни или группы, соответственно которым и земля разделялась на такое же количество кусков (каждый с особым названием), а кусок — на участки, раздававшиеся по жребию. В Италии той же системы переделов, обыкновенно один раз в 20 лет, держались partecipanze di Cento е Pieve и др. С XV и особенно с XVI в. формы П. общины, выработанные в средние века, постепенно подвергаются изменениям и разложению; общинные порядки землевладения начинают ослабевать и исчезать. Характеристична в этом отношении история раздела земель в долине Baretous. Раздела и отмены прежних кутюмов, основанных на семейно-общинном начале, потребовали члены общины, разбогатевшие с помощью торговли. Стремление выделиться из общины, превратить пользование в собственность заметно и в других местах, со стороны более зажиточной части общинников. Гораздо большее значение имели причины, которые можно назвать внешними. Не везде и не во всех странах действовали они с одинаковой силой и одновременно, но везде приводили к разложению и уничтожению П. общины, то путем экспроприации, то посредством раздела общинных земель между общинниками. С одной стороны, разрушительно стали действовать на общину права сеньоров; с другой стороны, падению ее способствовало изменение в экономических воззрениях на природу богатства и на роль земледелия, начавшееся еще в XVI в. и достигшее апогея в экономической литературе XVIII века. Наконец, к этим двум агентам разложения присоединилось после ряда колебаний и государство, с XVIII века решительно выступившее против общины и в пользу раздела общинных земель.

Существовавшая еще в XIII в. в Англии система так наз. enclosures, т. е. огораживаний, послужила главным орудием быстрого исчезновения общинных земель. Система эта не составляла специфической особенности Англии — она существовала и на континенте, но в Англии получила наибольшее развитие. Это объясняется, прежде всего, развитием мэнориальной системы (см. Мэнор). Возле и выше прежних общинников стал новый член общины — лорд, владелец мэнора. Мало-помалу всю общинную землю стали рассматривать как его собственность; параллельно создалась и теория, проникшая в историческую литературу, суды и т. д. Держания общинников превратились в пожалование собственника; отсюда выводилось право лорда требовать выдела части земли в исключительное его владение либо для ведения самостоятельного хозяйства, либо для охоты, разведения леса, устройства парка и т. п. Несмотря на сопротивление, оказанное этим притязаниям со стороны свободных держателей земли, они получили санкцию закона. Парламент, состоявший из одних баронов, в 1235 г. издал Мертонский статут, признавший права лордов. Владельцу мэнора предоставлялась полная свобода огораживать или распахивать столько земли из пустоши, пастбища и т. д., сколько ему было необходимо; на него возлагалась только обязанность засвидетельствовать пред ассизным судом, что им оставлено достаточно земли под пастбище для свободных держателей (фригольдеров) и что он обеспечил им свободный проход и выход к пастбищной земле. То был первый акт enclosure, созданный в Англии и сохранивший всецело свою силу вплоть до 1893 г. Огораживания по Мертонскому статуту совершались весьма нередко, как в XIII в., так и в последующее время; это видно из множества судебных процессов между владельцами мэноров и фригольдерами. Широких и опасных размеров огораживания, однако, сначала не принимали; огораживались главным образом земли в видах охоты, но не земледелии. Крестьяне продолжали сидеть на своих наделах, пользоваться угодьями и нести платежи лорду. С другой стороны, жизнь внесла постепенно и некоторые новые ограничения к статуту, главным образом вследствие признания законом определенности и твердости за держаниями вилланов. Превращение вилланов в копигольдеров (см. Крестьяне) привело к признанию за ними прав на пустоши лорда, на пастбища и т. д., а следовательно, и права судебной их охраны. Фактически держатели коттеджей на земле лорда также пользовались правом пастбища, рубки леса, добывания торфа и т. п., но они не имели права судебной охраны этого пользования. Во всяком случае огораживания были стеснены, и вряд ли действие Мертонского статута без наличности других условий могло бы создать те изменения в распределении поземельной собственности, какие произошли в Англии с XV—XVI в. и превратили большинство населения в безземельную массу. Экономический кризис XIV и XV вв. заставил английских землевладельцев перейти от земледелия к пастбищному хозяйству. Отсюда усиленное огораживание с целью содержания овец, для чего сносились иногда целые поселения. Пользование общинными землями, загораживаемыми то путем простого насилия, то с помощью Мертонского статута, было чрезвычайно затруднено. Конфискация церковных земель и раздача их в руки частных лиц уменьшила еще в большей степени область общинного пользования, так как новые владельцы не хотели и слышать о каких-то правах крестьян на монастырские пустоши. Ни восстания крестьян, разламывавших и уничтожавших огорожи, ни бесконечный ряд королевских статутов, воспрещавших превращение пашни в пастбище, не оказывали никакого действия (см. Крестьяне). Из общего правила, воспрещавшего обращение пашни в пастбище, сделаны были исключения для разведения леса, для устройства парков, для осушения болот, для целей национальной обороны, т. е. открыта законная дверь для непрерывного обращения земель общинного пользования в исключительную и неограниченную собственность. С другой стороны, шансы судебной охраны для пользовавшихся общинными землями все более и более становились проблематичными. Мало того, что дороговизна процесса удерживала многих от предъявления иска, а страх пред могущественным лордом заставлял молчать: для части сельского населения, главным образом для сельских рабочих, судебные решения уничтожили самую возможность иска. Жители с. Stixwald в Линкольншире попытались было в 1603 г. добиться судебной охраны их права пользоваться "пустошью" лорда как пастбищем, согласно старинному обычаю. Судьи, рассматривавшие это дело (получившее громкую известность под именем Gateword's case), единогласно признали, что истцы не являются корпорацией, общиной, и уже потому не могут добиваться столь прибыльных прав, как пользование пустошью, тем более, что такое право неразрывно связано с правом собственности. Другими решениями право сельских жителей на выпасы признавалось лишь в таких случаях, когда истцы могли доказать, что они были инкорпорированы или получили пожалование от короны; но такие случаи были редки. Между тем вопросы о поднятии земледелия, о необходимости увеличить доходность земель стали обсуждаться все более и более. Литература агрономическая и экономическая подвергла резкой критике существовавший порядок хозяйства, произнесла полное, бесповоротное осуждение и системе общинной обработки земель, и существованию пустошей. Огораживание полей и уничтожение чересполосности были признаны единственным средством поднять культуру, а также ценность и доходность земли. На этом настаивал уже известный английский агроном XVI в. Фитцгерберт. В "Surveyor's Dialogue" Нордона (1602) мы читаем, что "один огороженный акр дороже в полтора раза, чем неогороженный" и что если бы пустоши и бездоходные общинные пастбища Англии были огорожены, они прокормили бы громадную массу населения. Еще столетие спустя взгляды на этот предмет установились вполне, и интересы земледельческой культуры поставлены были выше интересов земледельческого населения. "Новая система земледелия" Джона Лауренса, сделавшаяся в Англии настольною книгою сельских хозяев, решительно высказывается за огораживание во что бы то ни стало. Огораживание — единственное средство увеличить урожай, единственный путь к тому, чтобы удесятерить ренту. Указания на то, что огораживания вредно отразятся на бедных классах сельского населения, Лауренс уничтожает аргументом, вошедшим потом в общее употребление: "Пустоши и неогороженные места привлекают к себе бедняков и нуждающихся лишь потому, что они — удобные места для воровства". Брат Лауренса в трактате "The duty of a stewart to his lord" советует уничтожать все мелкие держания, изгонять фригольдеров, скупать их земли и т. д. В средствах для этого недостатка не было: их ясно указал неизвестный автор брошюры "An old Almanach" (l 710), замечая, что Мертонский статут может быть применен не только к копигольдерам, но и к фригольдерам, и что для огораживания достаточно согласия лорда и 2/3 сельского населения, держащего землю. Введение в Англии с XVII в. новых способов обработки земли, новых растений и т. п. значительно увеличило выгоды от земледелия, спрос на продукты которого с развитием колониального могущества Англии все более и более возрастал. Все это вместе с прогрессирующим понижением цен на рабочие руки служило сильнейшим стимулом к уничтожению путем огораживания пустопорожних земель и к прекращению чересполосицы и общинного пользования пашней. Огораживания на основании Мертонского статута, разделы общинных земель путем частных парламентских актов сделались уже с царствования Анны обычным явлением в Англии. Более 2 тыс. актов об огораживании принято было английским парламентом до 1801 г. Уже тогда обнаружилось, что, несмотря на разделы общинных земель и на переделы отрезков от пустошей между прежними пользователями, число собственников почти не увеличилось. Огороженные земли разделялись лишь между теми, кто считался имеющим право на общинный выпас, т. е. фригольдерами и отчасти копигольдерами; но львиная доля попадала в руки владельца мэнора. Единственными пострадавшими оказались сельские рабочие, потерявшие почти без вознаграждения право пастьбы скота, рубки леса и др. сервитутные права. Протест — почти одинокий в английской литературе XVIII в. — со стороны Джона Коупера (Cowper) остался бесследным. Новым и наиболее сильным импульсом к превращению общинных земель в земли частного владения послужили донесения, представленные парламенту в 1793 г. созданным по инициативе Синклера (см.) board of agriculture. Здесь развернута была блестящая картина успехов, порожденных огораживаниями, — картина, нарисованная знаменитым Артуром Юнгом. Всеми комиссарами констатирован был громадный прогресс в земледельческом производстве, доходность земель вследствие огораживания увеличилась во много раз — а только это и считалось нужным. По словам А. Юнга, если Англия богата, то этим она обязана "пионерам земледельческого прогресса, лэндлордам". Возражения против огораживаний не только в интересах бедных, но и в интересах гигиены, которым грозило уничтожение открытых мест вокруг городов, встречали лишь презрительную улыбку комиссаров. Усилия последних не остались без последствий: в течение 16 лет, предшествовавших созданию board of agriculture (1777—1793), было принято 599 актов об огораживании, в течение 16 последующих лет — 1052; в одну сессию 1809 г. было подано 152 петиции об огораживании. С этого времени до 1864—65 г. огораживания продолжали расти, угрожая полным уничтожением последних остатков о общинных земель; лишь в 1839 г. один из членов парламента обратился с посланием к избирателям Беркшира, в котором нарисовал оборотную сторону медали. Все надежды экономистов, что огораживания улучшат положение сельского населения, оказались совершенно тщетными; наоборот, положение его ухудшалось. За период времени с 1793 по 1815 г. — период наиболее усиленных огораживаний — расходы на бедных с 2 млн. фн. стерл. поднялись до 6 млн. Даже в тех случаях, когда после огораживания беднейшие из общинников получали жеребьевые участки взамен права общинного пользования, эта замена была прямо убыточна для рабочего; там, где прежде, напр., он получал с неогороженной общинной земли топлива на 2 фн. стерл. 12 шил., а пастбище давало ему доход в 8 фн., жеребьевый участок едва приносил и 2 фн. Лица, получавшие эти участки, часто бывали вынуждены продавать их, и таким образом усиливалось крупное землевладение. В течение текущего столетия все более и более исчезали, а в некоторых местностях и совершенно исчезли мелкие крестьяне-собственники. В наше время мелкая собственность держится в Англии только там, где сохранились еще общинные земли и леса, как в Кембридже и Вестморлэнде, в гористых местах Валлиса и в окрестностях таких forests, как Дартмур или New Forest. Огораживания производились обыкновенно без всякого внимания к интересам рабочего сельского люда. Специальных исследований с целью узнать нужды и желания этого класса вовсе не производилось; самое существование его часто игнорировалось. У него не было, вдобавок, сильных юридических аргументов в защиту его права, а если они и были, то не было средств вести дорогостоящий судебный процесс, исход которого ввиду господствовавшего настроения был весьма сомнителен. Огораживания могли быть произведены четырьмя различными способами: или на основании Мертонского статута, или согласно обычному местному праву и с согласия общинников, или без всякого основания, признанного и освященного законом, или, наконец, путем санкции парламента. Способ огораживания с разрешения парламента установился лишь с конца XVII в. и применялся в тех случаях, когда все или ¾ собственников по доброму согласию решались произвести огораживание и раздел общинных земель. Комитет палаты рассматривал просьбу и документы, палата удовлетворяла просьбу, а комиссары для огораживаний производили передел земель пропорционально собственности или правам каждого участника. Чем сильнее развивалось стремление к огораживанию, тем настойчивее требовалось издание общего закона с целью удешевления огораживаний. В 1801, 1834, 1836 и 1840 гг. изданы были общие статуты, регулировавшие огораживания. Было установлено, что если 2/3 собственников и лиц, пользующихся известными правами на общинной земле, потребуют ее раздела или обмена полей, то они могут назначить комиссаров для производства передела или обмена, с утверждения парламента. Все более и более усиливавшиеся жалобы на вредные последствия огораживания, на разорение сельских рабочих, на стеснения, создаваемые огораживанием в подгородных местностях, вызвали в 1845 г. издание нового закона, который, однако, также не достиг своей цели. Мертонский статут не был отменен, не были отменены и огораживания в силу местного обычая. Все земли на 15 миль вокруг Лондона и больших городов были подчинены ведению парламента, и огораживания здесь не могли иметь места без его утверждения. Производство исследований об огораживаниях было передано специальным комиссарам, которым предоставлялось отводить места для народных гуляний, производить обмен земель, раньше отведенных бедным и оказавшихся недоброкачественными (с оговоркою: если на то будет дано согласие землевладельца), исправлять нарушения прежних законов, неправильности в огораживаниях и т. д. На самом деле новый закон явился лишь новым средством к ускорению огораживаний; о защите интересов сельского населения комиссары заботились весьма мало. С 1845 по 1869 гг. 614800 акров общинной земли были огорожены с согласия комиссаров и утверждения парламента; из всего этого количества только 1742 акра были отведены под места для гуляний и 2220 акров — в виде огородов и пастбищ для наделения сельского рабочего класса. В большей части случаев наделы были ничтожны; нередко, как и раньше, они отводились на большом расстоянии от деревни; по-прежнему огораживались земли около городов, хотя бы они были непригодны для земледелия и хотя бы интересы местного населения требовали их сохранения в виде открытых мест. До 1 8 64 г. парламент без всякого серьезного внимания относился к издаваемым им ежегодным актам огораживания; чтение их обратилось в скучную рутину. Только с 60-х годов, под влиянием изменений в воззрениях на общину и землевладение, под давлением сознания громадного зла, причиненного систематическим обезземелением, началась реакция против огораживаний. Сформировалось общество охраны общинных земель, добившееся в 1893 г. отмены Мертонского статута. По новому биллю всякий лорд мэнора, намеревающийся произвести огораживание согласно Мертонскому статуту, должен получить на то согласие board of agriculture (министерства земледелия). Это требует публичности и открывает широкое поле для возражений как со стороны общинников, так и со стороны публики. Министерство должно руководствоваться основным принципом, высказанным отчасти уже в статуте 1876 г.: для согласия на огораживание требуются ясные доказательства полного соответствия с общественною пользою. Если бы оказалось, что министерство дало разрешение на огораживание вопреки этому принципу, право иска каждого из общинников дает возможность исправления ошибки. Борьба, которая велась тридцать лет Common preservation Society, еще не закончена: многое из того, отмены чего требовало общество, продолжает еще существовать. В деле, напр., регулирования общинных земель, предназначенных для общего пользования, право veto лорда сохраняется; не все общинные земли, особенно сельские, отданы под покровительство местных органов управления; акт о столичных общинных землях, предоставляющий местным плательщикам значительную долю участия в регулировании общинных земель, не распространен на сельские общины. Тем не менее, достигнуто главное — положен конец свободному и почти бесконтрольному распоряжению общинными землями, которое принадлежало лэндлордам к ущербу сельского населения, и в сферу поземельной политики внесен не применявшийся прежде принцип общественных интересов. Обществу охраны общинных земель пришлось, впрочем, бороться за охрану ничтожных лишь остатков некогда обширных общинных земель.

Значительно иначе шло дело во Франции. Захваты общинных земель сеньорами начинают здесь играть сколько-нибудь крупную роль лишь с XVI в., под влиянием тех же попыток создать новые ресурсы с помощью земледелия, которые были общи всей Зап. Европе того времени, но сказались гораздо слабее во Франции вследствие небольшой роли, какую играла Франция во внешней хлебной торговле сравнительно с Сев.-Вост. Европою. До XVI в. захваты направлялись только на леса для образования garennes (мест для охоты), но и в этом направлении встречали сопротивление со стороны парламентов и королевской власти. Полному захвату общинных земель и полной экспроприации крестьянского сословия препятствовало и позже с одной стороны слабое развитие скотоводства; с другой — социальное и политическое положение, занятое владельческим классом. В XVI в. он обнаружил было стремление к занятию земледелием, но, привлеченный ко двору, утратил эту наклонность и вынужден был представить обработку земли крестьянскому сословию. Тем не менее, сеньоры с конца XV и особенно с XVI в. стали предъявлять притязания на все вообще общинные земли, и общинам пришлось защищаться от прямых захватов. Дворянство при всяком удобном случае обращается к королю с просьбою изменить в пользу дворян условия их договоров как с крестьянами, так и с лицами, приобретшими их земли. В то же время то путем простого насилия, то с помощью постановлении обычного права (coutumes), в редакции которого дворянство участвовало, оно расширяет свои владения на счет общинных земель. Жалобы на такие действия слышатся в течение всего XVI в., особенно на собраниях штатов генеральных и провинциальных. Короли под давлением требований среднего сословия издают иногда запретительные указы, суды постановляют иногда решения в пользу крестьян, но зло не уменьшается. В 1579 г., напр., деревня Каллас в Провансе вынуждена была взяться за орудие для защиты своих прав — и то был не единственный случай этого рода. В одних местах сеньоры считали себя собственниками третьей или четвертой части всех строевых лесов, принадлежащих подчиненным им общинам; в других они провозглашали свое право на треть всех доходов, получаемых с продажи продуктов или с аренды общинных земель, подобно тому, как король получал треть дохода с казенных земель; в третьих право на треть продуктов превращалось в право на треть всей общинной собственности. Случалось, что сеньор получал часть в земле, два или три раза купленной у него его подданными. Иногда сеньор довольствовался тем, что расчищал часть общинных земель и устраивал на них пруд, ферму или что-либо другое, один получая весь доход с устроенного. Пользуясь юрисдикциею над общинами, сеньоры под предлогом регулирования рубки леса изменили древнее право пользования им и присвоили себе ту часть леса или пастбища, которая предназначалась для удовлетворения непредвиденных потребностей общины. Под предлогом наказания за проступки против лесных законов они конфисковали в свою пользу общинные леса и вообще всячески злоупотребляли своею судебною и полицейскою властью. Они требовали предъявления документов и затем оспаривали их законность; они создавали правила для пользования общинною землею, чтобы ограничить права общинников. Если в документах общинников говорилось, что такой-то лес или такое-то пастбище состоит в пользовании такой-то деревни, сеньор выводил отсюда, что за ним осталось право собственности на землю, и предъявлял притязание на излишки, остающиеся за покрытием потребности крестьян в пастбище или лесе. Общинное пользование подвергалось на этом основании надзору и разного рода ограничениям, в свою очередь порождавшим множество исков об отнятии или сокращении права общинного пользования. Если община по документам считалась собственницею общинной земли, сеньоры предъявляли свои права на значительную часть земли и в качестве членов общины требовали выдела, при чем на их долю доставалась львиная часть. Когда в половине XVI в. полицейский надзор и администрация вод и лесов перешла в ведение чиновников, назначаемых от правительства, и всякого рода споры по этим предметам стали разрешаться в особых судах, сеньоры повсюду стали подавать иски на крестьян, обвиняя их в правонарушениях и требуя под этим предлогом дележа общинных лесов и пастбищ. Жалобы эти разрешались судами в пользу землевладельцев, и права de r èglement, de ré serve и de triage сделались постоянным принципом юриспруденции. Виновными в этом были отчасти и органы власти. Еще до перехода юрисдикции над водами и лесами в ведение правительства правительственные чиновники, наблюдавшие за коронными лесами, употребляли все меры для уничтожения или уменьшения прав пользования коронными лесами, принадлежавших многим общинам. Признавалось, что крестьянам принадлежит лишь право пользования ut singulis, т. е. право пользования, принадлежащее всей общине, обращалось в право индивидуальное. Составляли список всех глав семей, обитавших в деревне, и каждому из них поименно выдавали permis d'usager в королевских лесах с разрешением передать это право старшему из потомков, за исключением остальных и всех тех, которые впоследствии могут быть приняты в общину. В случае потери permis уничтожалось и самое право пользования. Для удобства проверки пользователям отводился отдельный участок, наименее выгодный для короля; они обязаны были огородить его и затем не имели уже права на пользование остальным лесом. Франциск I разрешил сеньорам применять к общинным пользованиям правила, изданные им для королевских владений, и прибегать к помощи чиновников. Генрих II придал этому разрешению обязательный характер. Королевские чиновники, обратившись в сеньоральных, применяли в пользу сеньора все те меры строгости, к которым они прибегали в королевских доменах. Их усердие в пользу сеньоров шло еще далее: они обыкновенно урезывали половину или две трети лесов и пастбищ, находившихся в пользовании крестьян, не обращая внимания на то, какое количество земли необходимо для удовлетворения потребностей крестьян. Когда ограничивалось право пользования королевскими лесами, пользователи избавлялись от уплаты прежних повинностей сообразно с отнимаемым у них участком земли; между тем, постановления о r è glement и triage, предписывая урезку трети и иногда даже трех четвертей леса, оставляли в силе все прежние повинности. Отрезка части общинной земли в пользу владельца применялась судами и к общинным пастбищам и лесам, в которых сеньоры имели только право пользования как члены общины. Так как доля участия сеньоров в общинной земле была значительнее в тех случаях, когда земля считалась собственностью сеньора, то сеньоры старались путем угроз и насилия добиться признания за ними права собственности на общинную землю. Доходило до того, что сеньоры похищали документы, прибегали к подлогам. Юриспруденция des triages и т. п. доказала крестьянам бесполезность борьбы с сеньорами. Вместо того, чтобы обращаться к суду, они предпочитали бросаться к ногам своего господина и умолять его о снисхождении, соглашаясь на все его требования. Тогда-то составлялись те скандальные договоры, которые были придуманы с целью прикрыть жадность сильного. Они заключались как бы с целью окончить процесс, которого на самом деле часто не существовало вовсе. Иногда изобретался какой-нибудь долг сеньору, чтобы оправдать отчуждение земли общиною в пользу сеньора. Часто одна и та же земля была предметом двух или трех соглашений, т. е. сеньор два или три раза продавал одну и ту же землю. Иногда соглашение делалось с целью утверждения общины в правах пользования, которых она была лишена по решению суда; но эта обратная отдача прав всегда сопровождалась новыми повинностями. Законы запрещали создавать новые повинности; сеньоры поэтому должны были прибегать к уловкам. Во время гражданских войн XVI в. общины были обложены громадными налогами, которые могли уплатить только с помощью займов, а для покрытия займов часто должны были продавать общинные земли. В Шампани и Пикардии это было в XVI в. обыденным явлением. Хотя королевские чиновники и наблюдали, с большим или меньшим усердием, за охранением общинных земель, но они допускали отчуждения, обусловленные нуждою. Тогда некоторые сеньоры вздумали прикрыть свои узурпации, придав им форму добровольной продажи со стороны общины.

Как ни сильны были в среде дворянства стремления к захвату общинных земель, как ни благоприятны, по-видимому, были условия, созданные редакцией кутюмов (дело, главным образом, самих дворян) и судебной практикой XVI в., тем не менее процесс обезземеления крестьянства во Франции путем захватов не был и не мог быть доведен до тех размеров, каких он достиг в Англии. Попытки дворян перейти к самостоятельному хозяйству, спорадически возникавшие в первой половине XVI в., не имели успеха. Главным доходом дворян оставался доход от повинностей и платежей крестьян, в руках которых уже в XVI в. сосредоточивалось немало земли в качестве мелкой собственности. Переход к фермерскому хозяйству, к сдаче земли в временное пользование тогда еще не имел места (он начался лишь с XVII в.). С другой стороны, все большее число дворян покидало поместья и шло ко двору, на королевскую службу. Отсюда самый захват общинных земель имел целью не столько округление поместья, сколько увеличение платежей с крестьян. Кроме того, самый факт захвата не остался без сильных протестов и со стороны крестьян, уже давно свободных и, след., обладавших правом исковой охраны, и со стороны буржуазии, настаивавшей на генеральных и провинциальных штатах, на необходимости остановить процесс захватов. Политическое значение франц. дворянства в сравнении с английским было уже в XVI веке совершенно незначительно. На счет дворянства усилилось государство, с половины XVI в. пытавшееся противодействовать захватам общинных земель. В 1567 г. воспрещено было захватывать пустопорожние земли, пастбища и общинные земли крестьян. За ним последовали более энергические указы 1579 г. (ордонанс в Блуа), указы Генриха IV и указ 1629 г., вводивший общий принцип возврата узурпированных общинных земель общине, у которой они были отняты. Указом 1600 г. разрешалось общинам выкупать общинные земли за сумму, за какую они были действительно проданы, с рассрочкой платежа на 10 лет. Еще более важный и крупный шаг вперед был сделан в пользу общин благодаря Кольберу, при Людовике XIV. Уже указ 1659 г., касавшийся главным образом Шампани, воспрещал отчуждать, продавать и уступать общинные земли без королевского разрешения. Продажи, гласил указ, были нередко симулированными, являлись результатом обмана или насилия; предоставить разрешение всех таких случаев суду значило при тогдашней судебной практике уничтожить силу действия закона. Законодатель ввиду этого предоставлял общинникам право, не прибегая ни к каким судебным формальностям, восстановлять на деле свое пользование в общинных землях, отчужденных каким бы то ни было способом в течение последних 20 лет (1639—59); затем уже специальные королевские комиссары должны были определить, в каких случаях и сколько общины обязаны уплатить за возвращенную землю. Шесть лет спустя действие закона 1659 г. было распространено на всю Францию с новыми, еще более радикальными добавлениями: взимание сумм, необходимых для выкупа общинных земель, предписано было производить не с одних крестьян, а и со всех привилегированных; общинные земли были объявлены неотчуждаемыми; от дворян потребовали предъявления документов, определяющих их права на общинные земли или часть их; дворянам, претендующим на право выдела 1/3 общинной земли по так назыв. triage, вменено в обязанность предоставлять и в этой 1/3 полное и свободное пользование общинникам; все triages, произведенные с 1620 г., были уничтожены, а более ранние подвергнуты пересмотру. Вследствие жалоб заинтересованных лиц правительство восстановило действие triage, но обставило применение его такою массой формальностей, что о прежнем злоупотреблении им не могло быть и речи. Хотя в последние годы царствования Людовика XIV и позже и были допущены частичные отступления от изданных законов, тем не менее они просуществовали до революции и служили одним из сильнейших орудий для защиты общинных земель против узурпации со стороны сеньоров. Сеньор, считавшийся верховным собственником общинной земли, мог выделять из нее участки для отдачи кому-либо в собственность; но если общинники протестовали против огораживания, сеньор отказывался от судебной защиты лица, которому он выделил землю, и возвращал полученную от него ренту.

В Германии процесс разложения общины не был в XVI в. настолько обширным и всеобщим, как во Франции. Права всех членов общины были одинаковы. Каждый член общины — а такими считались все оседлые землевладельцы, имевшие свой очаг, — имели идеальную долю участия в общинных землях, составлявших их собственность. Вскоре, однако, начали проявляться различия в правах отдельных общинников. Чем более возрастало население, тем более увеличивались опасения, что леса и пастбищ будет недостаточно для удовлетворения потребностей всех общинников; между старыми поселенцами возникло стремление исключать новых пришельцев из пользования общинными землями или ограничить право их на это пользование. В более поздние времена определялось с точностью число пользователей и создавалась, таким образом, замкнутая община; вновь вступающие в нее не получали уже никаких прав пользования. Слуги и неотделенные дети не имели никаких прав на общинные земли. С другой стороны, из числа общинников выделялись лица, присваивавшие себе большие права на общинные земли, чем остальные общинники; в Вестфалии их называли Erbexen. То были большею частью дворяне, владевшие крупными поместьями. Они сумели удержать за собою неограниченное право пользования лесом и были свободны от повинностей, уплачиваемых общине. Крупные землевладельцы издавна пользовались правом выделять свои владения путем огораживания из общинных земель. Чем чаще и чем в больших размерах это производилось, тем больше увеличивалось количество личной собственности и уменьшалось количество общинной. В смешанных сельских общинах, где было несколько поместий, выделение их часто приводило к совершенному разложению древней общины: каждое поместье образовало самостоятельную дворовую общину и заступало место прежней сельской общины. Иногда, впрочем, из общины выделялся только главный помещик (Oberm ä rker), самая же сельская община, часто состоявшая уже исключительно из крестьян, продолжала существовать. Выход помещиков из общины всегда дурно отражался на ее интересах; общины, в состав которых входили помещики, отличались большею самостоятельностью, имели больше возможности отстаивать и защищать свои права. При выделении помещиков их интересы и интересы общины противопоставлялись; отсюда частые столкновения, оканчивавшиеся большею частью поражением общины и уничтожением ее самостоятельности. Такое же гибельное действие оказывали и развитие имущественного неравенства, и все более и более умножавшиеся случаи раздела общинных земель. Самый сильный удар был нанесен сельской общине усилившимся влиянием власти помещичьей и власти государственной и применением к общине понятий, заимствованных из римского права. Первоначально помещичьи сельские общины, число которых в продолжение средних веков постоянно увеличивалось, обладали весьма значительными и совершенно самостоятельными правами пользования общинной землей; помещику принадлежало лишь верховное право собственности. С течением времени права общин начали ограничиваться. Прежде всего помещики начали стеснять право пользования общинной землей. Так, во время крестьянских войн крестьяне жалуются на то, что помещики присвоили себе общинные леса и заставляют крестьян платить за пользование лесом. Помещики присваивают себе даже те поля, леса и луга, которые составляли непосредственную собственность общины. Во многих общинах помещики распоряжаются общинными землями произвольно, без согласия общин, даже в тех случаях, когда дело касается отчуждаемости или неотчуждаемости этих земель. С усилением помещичьей власти усиливается и власть чиновников и ограничивается деятельность и власть главы общины даже в тех общинах, где он продолжает существовать; в других его место заступает помещичий чиновник, под надзором которого уже издавна состояла помещичья община. Правом надзора помещичьи чиновники воспользовались для того, чтобы все более и более вмешиваться в дела общины и, наконец, управлять ими помимо общины. В XVI в. в их руки перешла местная полиция с правом изгнания из общины, принадлежавшим прежде только самой общине. Мало-помалу всеми делами общины начали заправлять помещики. Вначале они действовали еще сообща с общинным начальством, но впоследствии и это прекратилось. Глава общины стал как бы рассыльным: истинное значение его должности было забыто. Общинные суды либо уступали место поместным (напр. в Гессене), либо, сохраняя прежнее имя, на самом деле обращались в поместные суды (в Баварии, Пфальце и т. д.). Только в некоторых поместных общинах общинный суд удержался надолго, даже под председательством выборного от общины (напр. в Франконии). Общинная свобода меньше была стеснена в смешанных общинах. Правда, и здесь помещики имели влияние на дела, но оно было слабее, нежели в чисто помещичьих общинах, потому что делилось между несколькими лицами, интересы которых часто приходили в столкновение. Смешанные общины больше нуждались в общинных властях и судьях, которые поэтому отличались и большею самостоятельностью. Когда же помещики, принадлежавшие к одной и той же общине, начали вступать между собою в союз, назначать одного общего поместного чиновника и выдавать свои предписания за Dorfordnungen, тогда свобода исчезла и в смешанных общинах, и автономия их была уничтожена. Все это не могло не вызывать сопротивления со стороны крестьян, выражавшегося в постоянных пререканиях с помещиками из-за захвата общинных лесов, полей, лугов и т. д. Так как жалобы крестьян не удовлетворялись, то дело дошло в XV и XVI вв. до восстаний, которые были подавлены, и положение крестьян еще более ухудшилось. Все общины, как поместные, так смешанные и свободные, подчинялись государственной власти, пользуясь за то ее защитой. Первоначально государство не вмешивалось в дела общины в силу существовавших иммунитетов; правительственные чиновники не имели даже права доступа в сельскую общину. Только после образования настоящей территориальной полиции государство присвоило себе верховный надзор за общинами, перешедший с течением времени в весьма тягостную для крестьян верховную опеку. Право изгнания, принадлежавшее государству, довершило подчинение общин государственной власти. Право территориального верховного надзора привело, прежде всего, к ограничению права и способов пользования полями и лесами. В начале способ пользования определялся самою общиною; позже пользованием общинными землями стали распоряжаться правительственные чиновники, сначала совместно с общинами, а впоследствии и помимо их. В Вюртемберге уже в 1552 г. встречаются распоряжения относительно обработки полей, виноградарства и т. д. Баварская Landesordnung 1553 г. содержит в себе распоряжения о пастьбе овец, свиней и др. скота, о пчеловодстве, об обработке полей. Появляется масса разного рода так наз. Kultur-Mandate — об обработке пустопорожних земель и лугов, о разных системах сельского хозяйства, о пчеловодстве, садоводстве, коневодстве и т. д. Во всех этих указах высказывается особая забота о земледелии, но права общин при этом совершенно игнорируются. Пользование общинными лесами подверглось также большим ограничениям. Уже в течение XVI в. появились GemeindeForstorduungen, дававшие территориальной полиции право надзора за общинными лесами и право участия в преследовании лесных преступлений. В баварских Landesordnungen 1516 и 1553 г. встречаются предписания относительно охраны не только казенных, но и общинных лесов, относительно порубки леса и т. д. Другие земли общины также не могли быть ни делимы, ни продаваемы без согласия правительственных чиновников. Со времени учреждения территориальной полиции появились предписания об орошении лугов, о праве орошения вообще, о пользовании водою для моченья льна и конопли, о постройке водяных мельниц, о рыболовстве и т. д. Даже общинные дороги были подчинены ведению администрации (в Баварии, Гессене и т. д.). Общинная полиция, особенно ремесленная, поступила в ведение полиции правительственной и была регулирована администрацией. Никто не мог быть принят в состав общины без согласия власти. Счеты общины проверялись сначала в присутствии правительственных чиновников, впоследствии — чиновниками совместно с общинниками, еще позже — одними чиновниками. Столь самостоятельные прежде общинные советы и общинные собрания подпадали все более и более под влияние чиновников, а вскоре и совершенно вышли из употребления. Даже в сборный колокол нельзя было звонить без разрешения. Во многих общинах правительственные чиновники принимали участие в назначении общинных властей. Повсюду круг деятельности этих властей все более и более стеснялся; вскоре они были либо заменены правительственными агентами, либо низведены до степени совершенно незначительных должностных лиц. Сельские суды в некоторых общинах совершенно исчезли, в других обратились в правительственные суды или пришли в полную от них зависимость; чиновники получили право присутствия и право председательства в общинных судах. Юрисдикция общинных судов была стеснена; споры об общинных пастбищах, о пользовании водою и др. были изъяты из их ведения. Только в некоторых немногих общинах сельские суды удержались до XIX в. Автономия общины была наконец вполне уничтожена тем, что право издавать всякого рода распоряжения, обязательные для общины (Dorfordnungsen), перешло к правительству, сначала только утверждавшему распоряжения самой общины. В XVII в. правительственная опека над общинами была уже явлением общим.

То, что происходило в Англии, Франции и Германии, в большей или меньшей степени имело место в течение XVI и XVII вв. и во всех других европейских странах. В XVIII в. общине нанесен был удар еще более сильный, изменением в экономических воззрениях и экономической политике. Возникшее в Англии учение о безусловном вреде общинного землевладения для земледелия и богатства страны отразилось и на континенте. Уничтожение П. общины и раздел общинных земель проповедовали и немецкие экономисты, еще в 1718 г. выступившие против германской П. общины (брошюра: "Einige Gedanken von der Bev ö lkerung des platten Landes"), и испанские (Ховельянос и др.), и французские в лице и д'Аржансона, и Мирабо (отца), и физиократов, и их противников. Большее накопление богатств при личном землевладении в связи с предполагаемыми неудобствами общинного владения (чересполосностью, запрещением огораживать поля, принудительностью севооборота и т. д.), считалось неопровержимым аргументом против П. общины. Все более и более усиливалось притом сознание вреда, приносимого остатками феодального режима — а к числу этих остатков относили тогда и П. общину, считавшуюся созданием сеньоральной власти. Первым шагом к уничтожению общины признавалось узаконение права огораживать земли, освобождать их от соседского выгона. Выяснению полезности и настоятельности этой меры были посвящены целые трактаты (вроде "Trait é de l'amé lioration des terres"), речи, читанные в различных обществах; с особенной энергией защищал ее Мирабо (отец) в "Ami des hommes". Другим шагом должно было служить разверстание угодий, их раздел между общинниками. Обязанность раздела экономисты возлагали на государство, которое, все более и более проникаясь теми же идеями, пошло навстречу желаниям и требованиям общества. В Дании уже с 1720 г. издается целый ряд законов, стремящихся ускорить и облегчить переход к правильному севообороту. Округление участков, уничтожение принудительного севооборота и т. п. проведены к Шлезвиге законом 1766 г. Каждому члену общины предоставлено было право требовать выдела принадлежащей ему земли и угодий в виде отрубного участка. В 1770 г. предписано производить по требованию половины членов общины раздел общинной земли и округление участков. В самой Дании то же самое было сделано в 1781 г.; только в Ютландии уцелели общинные пастбища. Во Франции дело было поведено не столь систематически и энергично. Домохозяевам предоставлено было право производить раздел общинных земель, но не в полную собственность, а в наследственное пользование и под условием возврата земли в общину в случае прекращения семьи пользователя. Такого рода разделы предписано было произвести в 1774 г. — в Бургундии, в 1777 г. — в Артуа и Фландрии и т. д. В некоторых немногих местностях (напр. Бигорре) раздел был произведен однажды навсегда; участки переходили за известную плату в неограниченную собственность членов общины. Гораздо решительнее действовал в Пруссии Фридрих Великий. Целым рядом эдиктов (1769 г. и позже) предписывалось производить округление и выдел земель в различных областях государства. Закон 1771 г. для Силезии послужил основой всего последующего законодательства и внесен был в Allgemeines Landrecht как обязательное правило. Воспользовались им, однако, лишь крупные землевладельцы, округлившие свои и без того обширные поместья. В Ганновере разделы установлены еще законом 1718 г., в остальной Германии, как и в других странах, дело затянулось до XIX в. Французская революция дала новый, самый сильный толчок развитию мер, направленных к уничтожению П. общины. Законодательство первых революционных собраний по вопросу об общинных землях было полным возвратом к законам Людовика XIV, не всегда и не вполне применявшимся в XVIII в. Законом 28 марта 1790 г. triage было навсегда отменено и уничтожены все сделки этого рода, совершенные в течение 30 последних лет. Законодательное собрание пошло еще дальше: оно объявило уничтоженными все сделки на основании triage, совершенные с 1669 г. Судам предоставлено было право пересмотра и отмены всех таких и иного рода сделок сеньоров с общинами. Общинам, которые докажут, что они издревле владели общинной землей, но были лишены пользования всецело или отчасти сеньорами, предоставлялось восстановить свое владение и пользование. Исключение допускалось, если у сеньора имелся подлинный документ о законной покупке общинной земли. Законом 1791 г. все пустопорожние земли, ланды, заросли и т. д., которые прежде считались собственностью сеньора, были объявлены собственностью общин. Законодательное собрание изменило этот закон добавкой, что сеньору принадлежит право на вышеупомянутые земли, если он докажет, что пользовался ими, исключительно без протестов, в течение 40 лет. В 1793 г. всякое различие между общинными землями и пустопорожними было уничтожено, и все они в совокупности объявлены "принадлежащими, в силу своей природы, всем членам общины или общин, в территорию которых они входят". Не менее энергические усилия были направлены к тому, чтобы, согласно экономическим теориям XVIII в., обратить общинные земли в источник богатства для страны и ее населения. Декрет 14 авг. 1792 г. определял, что тотчас же после снятия жатвы все земли и другие предметы общинного пользования, кроме лесов, должны быть разделены между членами общины с предоставлением каждому владеть участком на праве полной собственности. Закон 10 июля 1793 г. установил и правила поголовного раздела общинных земель, за исключением лесов, рудников, каменоломен и т. п.; но, вопреки закону 1792 г., этот раздел не был признан безусловно обязательным; дело предоставлено было самим общинам, с тем, что если 1/3 голосов выскажется за раздел, то последний должен быть произведен. Для раздела не требовалось согласия со стороны властей, тогда как для установления правил совместного пользования общинной землей община всякий раз должна была испрашивать разрешение директории департамента. По закону 1793 г. раздел совершался даром: члены общины не обязаны были платить общине за участки. Декретом 9 брюмера XIII г. даровой раздел был отменен и установлено, что раздел может быть произведен лишь с утверждения верховной власти и притом не поголовно, а соответственно числу домов и домохозяев. Законодательство как Империи, так и Реставрации старалось всячески оградить общину, как юридическое лицо, против общинников и потому благоприятствовало отдаче общинных земель в арендное содержание для увеличения средств общины. К тому же вел и лесной устав (code forestier) 1827 г., уничтоживший существовавшее еще кое-где свободное пользование общинников общинным лесом. Закон 1837 г. разрешил муниципальному совету отчуждать общинные земли. В 1844 и 1846 гг. многие генеральные советы высказались за отдачу общинных земель в аренду с публичных торгов. Та же точка зрения преобладала и во время Второй империи, и во время Третьей республики. Таким образом, хотя во Франции и сохранилось значительное количество общинных земель, но характер пользования ими утратил (за немногими исключениями) прежнее значение; община пользуется землею не как живой организм, а как юридическое лицо. В других государствах законодательство было направлено в особенности к разделу и округлению общинных земель и выкупу или отмене сервитутов. В Пруссии, начиная с 1821 г., когда издан был, по мысли Тэера, закон, устанавливавший раздел и отмену сервитутов, и вплоть до 1881 г., которым общинные леса поставлены под полную опеку государства, один закон следовал за другим в том же духе и направлении. Во всех почти северных и средних государствах Германии прусское законодательство служило образцом. Слабее было стремление к разделам на Ю. и Ю.З. Германии. В Баварии, напр., главное внимание в тридцатых и сороковых годах было направлено на выкуп пастбищных и лесных сервитутов; требования выдела земель из общинного пользования и округления их — главным образом со стороны крупных землевладельцев — усилились лишь впоследствии и были в значительной мере удовлетворены законом 1861 г. Отмена обязательного севооборота сделалась предметом законодательных мер в 1888 г. В Бадене закон 1856 г. допускал раздел лишь при требовании значительного большинства общинников, и только в 18 8 2 г. установлено было, что для этого достаточно простого большинства. В одной Испании, несмотря на сильное влияние революционных законов и идей XVIII в., ход законодательства был иной, что и предохранило испанскую П. общину от такого же разрушения, какому она подверглась в остальной Европе. В 1813 г. кортесы декретировали раздел общинных земель с целью раздачи мелких участков в собственность борцам за независимость Испании; но в 1814 г. Фердинандом VII этот декрет был отменен. После революции 1820 г. кортесы постановили разделить общинные земли на участки, достаточные для прокормления 5 душ, и приступить к продаже пустопорожних земель и земель, составлявших собственность общин как юридических лиц. В 1824 г. эти распоряжения были отменены королем. В 1824 разрешено было общинам продавать земли и воспрещены некоторые виды общинного пользования. До 1855 г. вследствие колебаний законодательства продано было лишь весьма ничтожное количество общинной земли. В 1855 г. состоялся закон, грозивший сильным ударом П. общине; он установлял обязательное отчуждение всех земель, носивших название пустопорожних (baldios), но de facto находившихся в общинном пользовании. Опираясь на право верховной собственности государства, кортесы включили в число отчуждаемых земель и целую массу общинных. Если бы закон был систематически проведен, значительное число общинников превратилось бы в безземельных, так как было немало таких общин, где ни один клочок земли не составлял предмета личной собственности. Началась сильная агитация, благодаря которой с 1863 г. издан был ряд законов, ослабивших действие закона 1855 г. и исключивших целую массу общинных земель из продажи и экспроприации. В 1877 г. муниципальный закон узаконил существовавшую издавна систему переделов. Продажа, сохраненная для некоторых общинных земель, шла туго. В 1887 г. предположено было продать общинные земли, отчислив 20—25% в казну, а остальное в виде вознаграждения выдать общинам. Не подлежали продаже общинные земли бесплатного пользования, не отдававшиеся в аренду с 183 5 г., и пастбища, на которых происходила пастьба общинного скота. В 1888 г. расширено было число земель, против продажи которых могли возражать общины, но лишь в течение 7 месяцев.

Общим результатом всех мер, рассмотренных выше, было исчезновение П. общины в большей части Западной Европы; только спорадически, в виде обломков, встречается П. община в современных европ. странах, да и эти остатки исчезают с каждым десятилетием все более и более, несмотря на попытки задержать процесс исчезновения (напр. в Англии). В Германии многие общины прекратили свое существование уже в 60-х годах, переделы прекращены, и общинная земля разделена между общинниками. В Голландии с 1826 по 1863 г. исчезло 73 марки; в Бельгии опасение экспроприации общинных земель побудило целый ряд общин уничтожить переделы и раздать участки земли в полную собственность членов общины. Лишь в немногих местностях Германии, Голландии и Бельгии кое-где попадаются и теперь общинные порядки, сохранившие свою силу и значение. Иногда не только пастбища и леса находятся в общинном пользовании, но переделяется и пашня. В кантоне Базеле в 1854 г. насчитывались 523 общины с общинным лесом и пастбищем и 724, переделявших пашню. Во Франции последняя семейная община (Les Jacult в Оверни) исчезла в 1846 г.; многие жители дпт. Геро и соседних давно уже вынуждены были покупать земли для устройства общинного выпаса. В Англии ничтожные намеки на П. общину можно кое-где встретить только на островах (Гебридских и др.) или у уцелевших крофтеров. Лишь в Испании, затем в Швейцарии и отчасти в Италии удерживаются до нашего времени старинные формы П. общины в сравнительно более значительном количестве. Здесь (особенно на Пиренейском полуо-ве) мы встречаем еще и волостную общину, и сельскую общину с периодическими переделами либо пашни, либо одних только угодий, и, наконец, нечто вроде славянской задруги, сложной семейной общины. Волостная община сохраняется в значительной степени в северных областях Испании — в Астурии, в Наварре (где каждая долина образует волостную общину, владеющую значительными пастбищами, лесами и лугами), в Арагонии, Каталонии и т. д. Даже далее к Ю., в самом центре Испании, близ Мадрида, сохранилась волостная община или, как наз. ее испанские законы, mancommunidad, состоящая из группы селений. Еще в 18 6 5 г. постановлением общинного схода было решено сохранить старинные формы пользования общинными угодьями, несмотря на протест администрации, против которой волость предъявила иск в суде и выиграла его в 1876 г. Тип волостной общины удержался в Испании гораздо сильнее, чем в Швейцарии (где лишь в немногих местах сохранилась марка, напр. в Ури), Италии (где случаи волостной общины единичны, напр. в Венецианской области), на о-ве Сардинии, в Голландии (где только одна марка, в пров. Дренте, сохранила черты первобытного строя). Еще менее распространена чистая форма П. общины с переделами пашни. Чаще всего она встречается в Испании и местами в Португалии; там и теперь еще существуют некоторые общины, где, за исключением домов и прилегающих к ним огородов, нет ни клочка земли, который составлял бы частную собственность: вся пахотная земля переделяется, а угодья находятся в общем пользовании. Такие общины разбросаны по всей Испании, появляются как бы оазисами. В Италии общины с переделами сохранились в виде parteci p anze в областях Мархии и Умбрии; здесь насчитывают около 341 общины, владеющих 22359 гект. земли.

Литература. Altamira y Crevea, "Hist. de la propiedad comunal" (Мадр., 1890); Laveley, "De la propri été " (П., 1884); Azcarate, "Hist. del derecho de la propiedad" (Мадр., 1879—83), Генри Мэн, "Деревенские общины на В. и З." (М., 1874); его же, "Древнейшая история учреждений" (1876); Ковалевский, "Общинное землевладение" (М., 1879); его же, "Tableau des origines et de l' évolution de la famille et de la propriété " (Стокг., 1890); дополнения к истории нового времени Зеворта (1883); Garsonnet, "Histoire des locations perp é tuelles" (Пар., 1879). Для Англии: Nasse, "Feldgemeinschaft in England"; Seebohm, "The english village community" (Л., 1883); его же, "Tribal System" (Л., 1893); Lewis, "The ancient laws of Wales" (Л., 1889); Skene, "Celtic Scotland" (1880); Scrutton, "Commons and common fields" (Кембр., 1887); Gomme, "The Village community" (1890); Vinogradov, "Villainage in England" (1892); Лучицкий, "Огораживание земель и общество охраны общинных земель в Англии" ("Рус. богатство", 1897, № 11); Shaw-Lefevre,"English commons and forests" (Л., 1894); Thackeray, "The land and the community" (Л., 1890). Для Франции, Бельгии, Эльзаса и др. Aucoc, "Des sections des bi ens communaux" (1864); Riviè re, "Hist. des biens communaux" (1863); Latruffe-Montemelian, "Des droits des communes sur les biens communaux" (П., 1825); Cauchy, "De la propri été communale en France" (1848); Bouthors, "Les Sources du droit rural" (1865); Bau by, "Sur les mazades" (Тулуза, 1886); Dupin, "Hist. des communaux en France"; его же, "Excursion dans la Ni è vre" (П., 1840); Guillaume, "Coutumes du d é p. des Hautes Alpes"; "Usages locaux", изд. каждым департаментом; Dareste de la Chavanne и Doniol, "Hist. des Classes agricoles" (1858); Hanauer, "Les paysans d'Alsace"; его же, "Les constitutions de l'Alsace" (1855 и 1864); Bonvalot, "Les Coutumes de l'Alsace"; его же, "Les Coutumes du val d'Orbey" (1870 и 1864); Chauffour, "Cours Colong ères d'Alsace" ("Revue d'Alsace", 1875—76); Schmidt, "Les seigneurs, les paysans et la propriété rurale en Alsace" (1897); Vanderkindere, "Origine des magistrats communaux et de l'organisation de la marke dans les provinces belges" ("Bulletin de l'académie royale de Belgique ", 1894); Errera, "Les mazuirs" (Брюссель, 1891); Brants, "Des classes agricoles en Belgique" (1880). Для Испании. Alkubilla, "Diccionario de la administration" (посл. изд.); Costa, Pedregal, Serrano y Linares, "Materiales para el estudio del derecho municipal consuetudinario" (Мадрид, 1885); Costa, "Derecho consuetudinario de Alto Aragon" (1886); его же, "Costumbres juridico-economicos de Alto Aragon" (1884); Pella y Forgas, "Hist. de Ampurdan" (Барселона, 1883—89); Лучицкий, "Пиренейская поземельная община" ("Отеч. записки", 1883, 9—12); Duran y Bas, "Memoria acerca de los instituciones de derecho civil Catalan" (Барс., 1883); Oliver, "Hist. del derecho en Catalu ña, Mallorca y Valencia" (1878); Besada, "Pratica legal sobre foros y compañias de Galicia" (Bero, 1849); Murguia, "Estudios sobre la propiedad territorial de Galicia" (1882); Lopez de Lago, "Memoria sobre foros y sociedad gallega" (1885); ряд статей по истории П. общины в "Boletin de la institucion libre de ense ñanza". Для Италии. Виноградов, "Происхождение феодальных отношений в Италии" (М., 1879); Stefani, "Di alcuna proprieta collectiva nell'Apennino" (1888); Alh. Cencelli-Perti, "La proprieta collectiva in Italia"; Cassani, "Sull'Origine di Cento e Pieve" (Бол., 1878); его же, "Le partecipa n ze di Cento e Pieve" (1877); G. Bianchi, "La proprieta fondaria" (1891); Valenti, "Proprieta collectiva nell'Apennino" (1889); "Atti della giunta per la inquiesta agraria" (парлам. издание); Fertile, "Hist. del diritto civile in Italia". Для Германии. Hans sen, "Agrar-historische Abbandlungen" (1880); Maurer, "Einleitung zur Gesch. der Mark-, Hof-, Dorfund Stadtverfassung" (1854); его же, "Gesch. der Markenverfassung" (1856); его же, "Gesch. der Dorfverfassung" (1865—66); его же, "Gesch. der Fronh öfe" (184 2—63); Tudichum, "Die Gau- u. Markverfassung in Deutschland" (1860); Inama-Sternegg, "Hof-System im Mittelalter" (Инсбрук, 1872); его же, "Deutsche Wirtschaftsgeschichte"; Lamprecht, "Deutsches Wirthschaftsleben im Mittelalter" (1886); Meitzen, "Wanderu n gen, Anbau und Agrarrecht der Volker Europas" (1896); Miaskowsky, "Die Verfassung der Land- Alpen- u. Forstwirtbschaft der deutschen Schweiz" (1878); его же, "Die Schweizerische Allmend" (1879); ряд статей в "Zeitschrift für Schweizeriches Recht"; "Weisthü mer", изд. Grimm'ов; "Weisthm ü mer" Тироля (изд. Zinguerle).

II. Π. Община в Византийской империи. Следы общинного быта в Византии по законодательным памятникам, писцовым книгам и летописным известиям сводятся, в сущности, к вопросу о славянской иммиграции в пределы византийской империи. Поселения славян в областях империи начинаются рано, когда они жили еще мелкими коленами, не образуя больших военных или государственных союзов. Это, с одной стороны, облегчало для Византии задачу подчинения некоторых колен, но с другой — доставляло немало хлопот византийской администрации. Живя в пределах империи, славяне не покидали особенностей своего быта и устройства, резко выделявшихся на фоне греко-римского уклада. Прокопий, Маврикий и Лев Мудрый одинаково отмечают эти особенности, характеризуемые, с византийской точки зрения, терминами демократия и вечевое устройство (Procopii II, 334: έν δημοκρατία βιοτεύουσι... των πραγμάτων αεί τά τε sic κοινόν αγετα). Славянам ставилось в упрек и то, что они упорно держатся своих дурных обычаев, пренебрегая заведомо лучшими византийскими законами (Leonis Tactica, Constit. XVIII, с. 99). В Византии понимали, однако, что славяне могут быть полезными подданными в качестве колонистов пустующих земель и в качестве воинов. Ввиду таких соображений правительство неоднократно переселяло славян с Балканского полуострова в Малую Азию. В летопись занесены известия о трех больших переселениях славян в Малую Азию, с указанием количества колонистов: в 664 г. выведена колония в 5000 чел. (T heoph., Chronogr. Ι, 532); в 687 г. организована такая громадная колония, что она могла выставить в военную службу 30000 чел. (ibid. 557); наконец, в 754 г. появляется новая колония в 208000 чел. Можно догадываться, что славянам предоставляемы были свободные земли с обязательством нести с них военную службу и что им обеспечена была известного рода автономия (ар. Theoph. I, 559 — λαός περιούσιρς), напоминающая казацкое устройство. Ввиду общеизвестных фактов распространения славян по разным областям империи становится невероятным, чтобы славяне прошли бесследно в византийской истории. Наиболее важное значение в этом отношении имеют следы славянского права в византийских юридических памятниках. В древних русских юридических сборниках рядом с другими переводными статьями канонического содержания помещается еще следующая: "книги законные ими же годится всякое дело исправляти всем православным князем". Между прочим в эту последнюю статью входит земледельческий закон, или устав крестьянский (Νόμος γεωργικός), принадлежащий царям-иконоборцам Льву Исаврийцу и Константину Копрониму. Этот законодательный памятник в последнее время стал предметом внимательного изучения с разных точек зрения, причем обнаружилось, что он отмечает такие явления в быте крестьянского населения, которые свойственны именно славянам. Крестьянский устав основан на двух началах социальной жизни всех славянских племен: общинном землевладении и личной свободе крестьянина. Некоторые статьи как будто списаны с древнерусской крестьянской жизни. Такова, напр., следующая статья: "Если кто из сельчан высмотрит на общественной земле место, удобное для постройки мельницы, и построит ее, то община (или сельский мир, как можно переводить слова греч. устава ή του χωρίου κοινότης) может предъявить свои права на место, как общественное, и делается соучастником строителя мельницы". Вместо зависимого от помещика владения землей, вместо servi и adscriptii, устав считается с свободной крестьянской общиной и с мелким землевладением. Не может быть сомнения, что этот закон представляет собой кодификацию обычного права той части населения, которая жила в демократии, обсуждала свои дела мирским сходом и упорно отказывалась принимать ромэйские законы. Так как крестьянский устав переведен на русский язык в конце XII или начале XIII века, в руководство русским князьям при отправлении правосудия, и действительно оказался настолько пригодным для русской жизни, что вошел в состав древнего номоканона, то на него следует смотреть как на памятник славянского права, редактированный первоначально на греческом язык. Крестьянская община, признанная в VIII в. византийским законодательством, может быть изучаема по своей организации и устройству в новеллах Никифора Фоки, Иоанна Цимисхия и Василия Болгаробойцы (Χ — ΧΙ вв.). Важно, что в новеллах упоминаются именно те области, куда направлена была славянская колонизация в VII и VIII вв. Сословие крупных земле владельцев (властели или динаты) в Χ в. оказалось весьма опасным врагом крестьянской общины и мелкого землевладения. Пользуясь своим положением воевод, судей, сборщиков податей и т. п., властели разоряли крестьянские хозяйства при сборе податей, в голодные и неурожайные годы ссужали деньгами и хлебом под тяжелые проценты и принуждали затем мелких землевладельцев продавать им свои участки, закладывать или уступать по завещанию. Следствием всего этого было то, что прежние свободные крестьяне стали поступать в зависимое отношение к соседнему крупному помещику, выходили из общины и теряли свою свободу. Опасность угрожала столько же от помещиков, сколько от нарушения равновесия в недрах самой общины, в которой образовался класс богачей. Вот против этого-то зла и боролись императоры Македонской династии. Чтобы предупредить распадение общины и обеспечить неотчуждаемость земельных участков в сельском сословии, установлен был закон предпочтения (προτίμησης), в силу которого членам крестьянской общины давались значительные преимущества по отношению к покупке земельных участков, чтобы доставить им средства и возможность не уступать посторонним покупщикам общинных земель. Все внимание правительства сосредоточивается на том, чтобы соблюсти цельность крестьянской волости, или митрокомии, которая является выразителем родственных, земельных, податных и административных отношений в общине. Новеллы указывают в общине пять отдельных категорий, или разрядов, лиц, из которых каждый поочередно должен быть приглашаем к пользованию своим правом на предпочтительную покупку поступающего в продажу участка общинной земли. Если поступит в продажу общинный участок земли для покрытия недоимок или вследствие обнищания владельца, то предпочтительное право на покупку его имеют: 1) члены семейной или родовой общины, 2) домохозяева общины, 3) обыватели общины, т. е. числящиеся в общине лица, как бобыли, захребетники, 4) соплательщики, т. е. члены поселков, находящихся в связи с митрокомией по администрации и раскладке податей, 5) члены союзных общин, т. е. члены ближайших общин, находящихся между собою в связи по администрации, суду и проч. В течение 30 дней со времени заявления о продаже пользующаяся правом предпочтения категория должна уплатить цену и взять земельный участок. В защиту общины принимались и другие меры. Крупные землевладельцы, ссылаясь на право сорокалетней давности, старались присвоить себе крестьянские участки; Василий Болгаробойца отменил действие давности в земельных исках, возникавших между общиной и помещиком. Самой радикальной (мерой в смысле защиты общины) была круговая порука властелей (αλληλέγγυον) за несостоятельных крестьян, т. е. помещики должны были отвечать перед правительством своими достатками за правильное отбывание повинностей мелкими собственниками. Для истории византийской общины имеют еще значение новеллы de fundis militaribus, на основании которых можно заключать, что военные участки выделяемы были из общинных земель и что организация военных участков также основывалась на общинном начале. В одной из новелл Константина Порфирородного закон о предпочтительной покупке применяется и к военным участкам. Весьма важный материал для византийской общины представляют, далее, писцовые книги (ακρόστιχα, κατάστιχα, πρακτικά). Писцовые книги знакомят с хозяйственной обстановкой, с имущественным и семейным правом и вскрывают те стороны общинного быта, которые стали выясняться только в самое последнее время. Из писцовых книг ныне известны: 1) окладной лист города Лампсака (XIII в.), 2) хиландарский практик (XIV в.) и 3) несколько отрывков, уцелевших в земельных актах, в царских и патриарших жалованных грамотах. Крестьянский двор, владея усадебной и пахотной землей и хозяйственным инвентарем, квалифицируется как пеший надел и черпает в общине средства для своей экономической деятельности. Изучение писцовых книг приводит к заключению, что экономическая сила древней общины заключалась в большом излишке земель, находившихся в общинном пользовании, за вычетом усадебной и пахотной, поступившей в надел каждому домохозяину. Этот излишек общественной земли, в четыре и более раз превышавший количество надельной земли, составлял свободный ресурс, которым община распоряжалась по своему усмотрению: для отдачи в аренду, для пришлых людей, вступающих в общину, для пастбищ и проч. Рассмотрение юридических памятников и писцовых книг не оставляет сомнения в том, что крестьянская община и мелкое землевладение находились под охраной законов византийской империи и что на общинном начале основывалась частью и военная система. Кроме того, византийские памятники сообщают весьма важные данные о составных элементах общины и об экономических силах ее. В понятие византийской общины входят: 1) община семейно-родовая, не исключающая, однако, возможности допущения и посторонних людей: пришлых, чужаков, припущенников; 2) община по владению землей, или земельная, причем каждый член, кроме дворового надела, имел право участвовать в пользовании общинной землей; 3) община по отбыванию военных повинностей и податей, причем в общину входили группы деревень и поселков, составлявших административное и финансовое целое. Припоминая сообщение Прокопия, что у славян как обыкновенные, так и особенной важности дела εις κοινόν άγεται, мы естественно должны здесь думать о мирских сходах и вечах. До сих пор можно сослаться только на один памятник, который довольно определенно говорит о вече: это — известная Морейская хроника (XIII в.), повествующая, между прочим, об общине Милинги, как она боролась с крестоносцами (Buchon, "Chroniques étrangè res", стр. 74). "Когда архонты-старшины общины увидели, что франки построили два замка, то собрали вече (βουλήν έπηρασιν), чтобы обсудить, как им быть. Старшины-богачи говорили, что следует крепко держаться и не подчиняться, народ же и община (τό πλήθος τού λαού και τό κοιυόν του τόπου) были того мнения, что нужно подчиниться. И вот, архонты старшины, видя расположение общины и не имея чем убедить ее, поступили согласно с волей общины". — Византийская община, поддержанная законодательными мерами императоров Македонской династии, заключала в себе самой, по-видимому, достаточные средства противодействия против тех разрушительных элементов, о которых свидетельствуют новеллы Χ и XI вв. Само правительство, однако, целым рядом других административных мер, может быть, и не совсем сознательно, наносило чувствительные поражения общине. С конца XI в. начинает входить в употребление система пронии (πρόνοια) — наделение служилых людей населенными землями. Эта система, развившаяся при царях из дома Комненов, привела к тому, что свободная община стала постепенно обращаться в помещичье владение, свободное крестьянское владение землей — в зависимое от местного прониара. Писцовые книги XIII и X I V вв. знакомят нас уже с полным процессом разложения общины, большинство населения которой находится в зависимости или от монастырей, или от светского владельца с именем прониара. Организация общины, как ее представляют византийские памятники, дает в высшей степени важный вклад в историю вопроса об общине. Живучесть общины зависела главнейше от неотчуждаемости общинных земель и от значительного излишка общинных земель сравнительно с теми, которые находились в подворном владении. Масса охотников всегда могла находить помещение своего труда в общине в качестве припущенников, арендаторов, батраков, и тем усиливать хозяйственные средства ее. Наконец, община обладала большой силой упругости. Она составляла обширное и хорошо организованное тело, состоявшее из нескольких деревень и поселков; экономическая и платежная слабость одной части восполнялась состоятельностью другой, насилие богатого соседа по отношению к одному члену вызывало отпор со стороны других. Ср. Zachariae a Lingenthal, "Ius Graeco-Romanum" (III); его же, "Geschichte des Griechisch-r ö mischen Rechts" (Б., 3 изд., 1892); В. Г. Васильевский в "Журнале Министерства народного просвещения" (ч. 199, 200, 201 и 243); А. С. Павлов, "Книги Законные" (СПб., 1885); Ф. Успенский, "Древнейший памятник славянского права" ("Юридический вестник", 1886 г., 4); в частности о писцовых книгах статьи Ф. Успенского в "Журнале Министерства народного просвещения" (январь и февраль 1883 г., январь и февраль 1884 г.) и "Записках Новороссийского университета" (t. XXXVIII), "Сборник статей по славяноведению в честь В. И. Ламанского" (СПб., 1883 г.; статья о Пронин); и В. И. Ламанский, "О славянах в Малой Азии" (СПб., 1859).

III. П. община во внеевропейских странах. — История П. общины на Востоке с наибольшей отчетливостью может быть прослежена в Индии. По изысканиям М. Ковалевского, древнейшей формой землевладения в Индии является родовая община, члены которой живут в нераздельности, обрабатывая землю сообща и удовлетворяя свои потребности из общих доходов. Существовавшая первоначально кровная связь между членами П. общины постепенно ослабевает; у отдельных ветвей первоначального рода появляется стремление к отпадению; большая община распадается постепенно на многочисленные малые. В этих последних опять происходит распадение, и наконец появляется система определяемых наследственным правом неравных наделов. Война и колонизация еще более содействуют тому, что право на данный участок земли начинает определяться уже не родством, а фактическим владением. Одновременно появляется система наделов с переделами земель, причем последние сначала касаются одинаково усадеб, пахотных земель и сенокосов. Позже начинается выделение в личную собственность усадебных земель; затем та же участь постигает пахотные и сенокосные земли, и общинная земля постепенно переходит в нераздельную семейную собственность. Эта общая схема перехода от родовой П. общины к личному землевладению в разных местностях Индии осуществлялась с различною быстротою; в иных частях Индии и теперь еще можно видеть первоначальную родовую общину, в других — различные стадии дальнейшего ее развития. В период законов Ману родовая П. община существует еще в виде крепкой организации, рядом с которой, однако, встречаются уже кооперативные общины, без родственной связи между общинниками. В следующий полуторатысячелетний период до мусульманского завоевания замечается во многих случаях процесс приспособления общинно-родовых и сельских союзов для целей управления и суда; в связи с этим идет разложение П. общин вследствие усиления власти старейшин, духовной аристократии и городов. В V—VI в. по Р. Хр. встречается в Индии, наряду с разлагающейся общинной П. собственностью, и собственность семейная, т. е. нераздельная. Мусульманское завоевание изменило сравнительно немногое. Земля осталась в руках тех же классов; только доманиальные и пустопорожние земли поступили в казну для наделения мусульман. Под властью Англии общинный строй в Индии потерпел сильные удары. Прежде всего, в кадастре генерал-губернатора Корнваллиса (1789—91) была сделана большая ошибка. Неправильное понимание местных форм землевладения и желание приблизить их к английским порядкам повлекли за собою обращение прежних сборщиков податей в Бенгале — земиндаров — в земельных собственников. Сельское население лишилось своих земель, сосредоточившихся в руках немногих капиталистов. В округах Мадрасском и Бомбейском господство получила не столько система мелких поземельных владений, сколько пожизненная аренда правительственных земель. П. общины признаны были в Пенджабе и северо-западных провинциях, но раздел пахотных и сенокосных земель приводит и здесь к расторжению общинно-родовых и сельских союзов. Английское законодательство ввело незнакомую прежде Индии отчуждаемость общинных земель, что ведет к расторжению естественной связи народа с землею и возбуждает в беднеющем населении неудовольствие английским управлением. Ясные примеры разложения П. общины под влиянием европейцев представляют также Вест-Индия и Алжир. В эпоху испанского завоевания население Вест-Индии стояло еще на ступени родового быта; пользование землей было общинно-родовое. Раздача населения в рабство, введение крепостной зависимости и конфискация земель подорвали в самом корне общинное землевладение. В Мексике оно поныне не совсем исчезло, что объясняется, с одной стороны, привычкою туземного населения к общинному строю, с другой — отсутствием в испанском законодательстве положений, которые давали бы туземному населению право продавать общинные земли. В Алжирии П. община первоначально была господствующим видом землевладения как у берберов, так и у арабов. Частная собственность, появившаяся еще в римскую эпоху, получила дальнейшее развитие при турецком владычестве. После присоединения Алжира к Франции началось пересоздание поземельных отношений. В начале 7 0-х годов в Алжирии насчитывалось 1 ½ миллиона гектаров доменов, 3 млн. гект. пустопорожних земель, считавшихся общим владением всех мусульман, 3 млн. гект., бывших в частном владении со времен римлян, 1 ½ м. гект., перешедших в частные руки при турках, и 5 млн. гект., находившихся в нераздельном владении арабских родов. В 1873 г. французы установили в Алжире частную собственность, главным образом в политических видах — чтобы разобщить и ослабить мусульманские общины. Последствия были те же, что и в Индии: потеря связи между народом и землею и появление неудовольствия в народе. См. Мэн, "Деревенские общины на Востоке и Западе" (СПб., 1874); M. Ковалевский, "Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения" (М., 1879); Laveley, "De la prop riété et de ses formes primitives" (есть русский перевод). Ср. также Собственность.

П. община у славян — см. Славяне.

IV. П. община в России (история ее до 1861 года).

История великорусской поземельной общины. §1. Спор о происхождении общины. Вопрос о происхождении поземельной общины был поставлен на очередь статьею Б. Н. Чичерина "Обзор исторического развития сельской общины в России", напечатанною в "Русском вестнике" 1856 г. Незадолго перед тем Тенгоборский в своем труде о производительных силах России заметил по поводу крестьянских переделов: "эта система дележа коренится в совершенно патриархальном устройстве наших общин, которого касаться опасно. Она основана на первоначальной идее единства общины и равенства прав каждого члена на соответствующую долю земли, принадлежащей общине". Ответом на это мнение явилась статья Б. Н. Чичерина. Русская сельская община — по словам г. Чичерина — вовсе не патриархальная, не родовая, а государственная; она вовсе не похожа на общины других славянских племен и носит на себе особенности, вытекающие из русской истории. Хотя нет положительных сведений об общинном устройстве России в древнейшую эпоху, но по аналогии можно думать, что и у русских славян, подобно другим славянским племенам, существовала первоначально собственность родовая или патриархальная. Появление князей и дружины разрушило эти отношения. Князья и дружинники приобретают П. собственность: вследствие этого исчезает часть прежней патриархальной общинной собственности, и родовая община превращается во владельческую, в которой был один частный собственник да пришлые люди, сидевшие на его земле. С развитием частного землевладения должно было уменьшаться количество земли, находившейся в общинной собственности. Только в Новгороде и Пскове на время сохранялась свободная община, но и там она видоизменилась из родовой в договорную. Из земель, принадлежавших князю, так называемые черные находились в полном обладании свободных поселенцев, обязанных нести известное тягло в пользу князя. Черные волости были свободными общинами, поселенными на чужой земле, за пользование которою жители отбывали известные повинности в пользу землевладельца. При свободном переходе крестьян и посадских состав общины постоянно изменялся; в нее мог входить всякий, кто покупал землю. Поселенцы не составляли многолюдных сел; каждый селился отдельно, и общинною единицею было не село, а волость. Земля, с которой платилось тягло князю, служила основой для живущей на ней тяглой общины. Община эта была уже, таким образом, не родовая, как прежде, не государственная, как впоследствии, а чисто П. Городские и сельские общины в то время еще не различались друг от друга. Внутреннее устройство частновладельческих общин было весьма разнообразно, но во всяком случае земля не была совокупным владением общины, а разделялась на отдельные участки (жеребья), имевшие свой определенный обычаем объем. Община призывала новых поселенцев на опустевшие участки, распределяла подати и повинности по участкам соразмерно их величине и качеству, следила за отправлением повинностей: этим и ограничивалось участие общины в П. владении. Переход по наследству, отдача внаймы и отчуждение земель происходило без всякого участия общины. Ведомство общинных начальников, сотских и старост, было чисто финансовое; судопроизводство и вообще управление находилось в руках лиц, посторонних общине, — наместников и волостелей, княжеских слуг, получавших судопроизводство в кормление. Прежняя родовая связь в общине исчезла; она была уже не союзом лиц, соединенных естественным происхождением и общими интересами, а союзом лиц, соединенных общими повинностями в пользу землевладельца; патриархальная община превратилась в владельческую. Скоро она потеряла и этот характер. Стремясь к созиданию государственного организма, московские цари искали для этого орудий в различных элементах общественной жизни. Для ограничения власти наместников и волостелей они вызвали к жизни в XVI в. выборное начало: избираемые общинами старосты и целовальники в одних местностях ограничили, а в других и совершенно вытеснили власть наместников и волостелей. Через это общины получили характер государственный, явились органами центрального правительства, составили существенную, хотя и низшую ступень административной лестницы. В XVII в., после Смутного времени, над общинами ставятся воеводы как непосредственные органы центрального правительства в уезде; отношения их к общинам остаются неопределенными, и воеводы, как более сильная власть, поглощают более слабую — общины. Изменившиеся условия государственной жизни привели к прикреплению сословий; государство уничтожило отъезды бояр и слуг, запретило переходы крестьян и посадских. В связи с этим и община становится из П. и владельческой сословною и государственной. Отсюда различие между селом и городом: в первом занятия жителей заключались в обработке земли, во втором — в промыслах. Свободные крестьяне ко времени Петра Вел. остались только по окраинам: на юге — однодворцы, на востоке — ясачные, на севере — черносошные крестьяне. По указу о взимании подушной подати они все составили разряд государственных крестьян, в противоположность владельческим. Под влиянием этого же указа у них установилось общее владение землею и соразмерное распределение ее между отдельными членами. Вместе с этим стали уничтожаться в России деревни и хутора и образовываться большие села, который и являлись общинами. С отобранием крестьян у монастырей и обращением их в казенное ведомство правительство старалось водворить между крестьянами справедливость и уравнение. Межевая инструкция 1766 г. окончательно определила распорядок поземельного владения сельских общин; около того же времени им даны выборные начальники — сельские старшины, старосты, выборные, сотские и десятские. Таким образом, по мнению Б. Н. Чичерина, сельские общины обязаны нынешними своими учреждениями великой строительнице областного и местного управления в России — Екатерине II. Статья Б. Н. Чичерина подверглась обстоятельному критическому разбору со стороны проф. И. Д. Беляева в "Русской беседе" за тот же 1856 г. По мнению Беляева, еще задолго до прибытия варягов славянское общество на Руси состояло уже не из однородных элементов и утратило характер родовой общины. Варяги застали уже общину договорную и сами на договор были приглашены в эту общину. Варяжские князья были призваны в русскую землю, а не явились ее завоевателями, и потому общины оставались при свободном владении землею. Не только в начале государства, но даже в XV веке русские князья не думали об обращении всей русской земли в частную собственность. Довольствуясь уступленными им волостями и селами, они отдавали их на оброк, или селили там своих рабов и вольноприходящих поселенцев и заводили разные хозяйства, или строили города, или, наконец — не раньше, впрочем, XI века, — отдавали землю дружинникам вместо жалованья, но не в полную собственность, а на поместном праве. Белою называлась земля, находившаяся в частной собственности, черною — находившаяся в общинном владении. Значение общины не было только финансовым или хозяйственным; ведомство ее не ограничивалось раздачею пустопорожних участков вновь приходящим крестьянам и раскладкою податей и повинностей. Она защищала свои земли от присвоения посторонними людьми или ведомствами, подавала челобитные судьям или государю и вообще была хозяином своих земель, только не имея, кажется, права продавать их без особого разрешения. Хотя непомерные подати и повинности заставляли крестьян покидать землю и уходить из общины, община не распалась совершенно, потому что основы ее существования лежали в самом духе народа, в складе русского ума, который не любит и не понимает жизни вне общины и даже в своей родной кровной семье хочет видеть общину, товарищество. Под влиянием народного духа и правительство, и закон всегда приписывали общине большое значение, старались поддерживать ее и, в свою очередь, в ней искали средств для достижения своих целей. Несмотря на внешнее отличие старой русской общины от нынешней, существенный характер той и другой общины один и тот же. В средневековой общине на Руси были выборные старосты, сотские, десятские и дьяки, называвшиеся земскими или волостными; и ныне в сельских общинах у нас есть выборные старосты, сотские, десятские, волостные писаря. В средневековой России, кроме выборных начальников, над общинами назначались еще начальники от правительства — волостели, становщики, посельские и т. д.; и ныне есть окружные начальники и становые пристава, назначаемые правительством. В нынешних сельских общинах бывают по мере надобности переделы поземельных участков; точно так же в средневековой России тем членам общины, которые могли обрабатывать больше земли и платить больше податей, предоставлялись большие участки, а другим — меньшие. Крестьяне продавали и закладывали земли, но только свои собственные, а не общинные. Отсутствие оседлости не уничтожало общинного быта; уходя из одной общины, крестьянин поступал в другую. Выборное начало не было вызвано к жизни в XVI в.; оно никогда не переставало существовать на Руси и прежде: не было оно подавлено и воеводами в XVII в. Обособление городов от сел началось не с XVII в., а раньше. Черные волости ни в XVII в., ни при Петре I не сливались с дворцовыми, а оставались с прежним своим характером. Дворцовые земли нельзя считать владельческими; они уже в XVII в. получили характер государственных земель. Владельческими землями при Петре I и в первой половине XVIII ст. были только земли церковные и помещичьи или вотчинные, а во второй половине XVIII ст. остались одни последние, за отобранием вотчин у церквей и монастырей. Введение подушной подати не создало общинного владения землей, потому что владение это существовало и раньше, издревле; по этой же причине его вообще не могли создать узаконения XVIII в. Введение подушной подати отразилось только на форме общинного владения: теперь земля делилась по душам, раньше же кто имел более средств и сил, тот получал и больший участок, уплачивал и большую подать. Старый порядок был рациональнее нового. На статью Беляева отвечал г. Чичерин в "Русском вестнике" за тот же 1856 г. ("Еще о сельской общине"), а Беляев возвращался к вопросу о П. общине в рецензии на книгу Гладкова "О влиянии общественного состояния частных лиц на право поземельной их собственности по началам древнего российского законодательства" ("Русская беседа" за 1856 г., кн. 2) и в статье "Еще о сельской общине" (там же). Против Б. Н. Чичерина писали, затем, А. Сверцов ("Сельская община в России г. Чичерина", в 11 кн. "Современника" за 1856 г.), Н. Крылов, Ю. Самарин и И. Кр—ев (все трое — в "Рус. беседе" 1857 г.). Им отвечал Б. Н. Чичерин в "Русском вестнике" за 1857 г. С. М. Соловьев занял в этом споре примиряющее положение. Он не признает, что вся земля составляла собственность князя, и ограничивает княжескую собственность только землями, завоеванными впоследствии, преимущественно на северо-востоке. Община существовала в Древней Руси, имела большую самостоятельность и больший круг ведения, чем думает г. Чичерин; но общинное управление образовалось путем законодательства. Статья Соловьева была помещена в "Русском вестнике" за 1856 г. под заглавием "Спор о сельской общине" и вызвала возражения Беляева в "Русской беседе" за тот же год. По мнению К. Д. Кавелина (разбор книги Б. Н. Чичерина "Областные учреждения России в XVII в." (в "Отеч. зап.", т. 109), призраки сословий и общин XVII в. суть обветшалые и стертые остатки когда-то живых исторических элементов и начал, происхождение которых теряется в глубокой древности. До самого образования Московского государства общины везде призывают, выбирают и меняют князей; где обстоятельства хоть сколько-нибудь благоприятствовали, там общины тотчас же приобретали политическую самостоятельность. Весь север и весь юг России были покрыты такими самостоятельными общинами. Только с усилением Моск. государства общины понемногу перестают играть политическую роль. Но это не дает нам права утверждать, что и в общественной жизни не осталось следов общинного духа. Исторические типы не умирают скоропостижно, а угасают постепенно, проходя через целый ряд перерождений. В начале XVII в., в смутную эпоху, общины обнаружили несомненные признаки жизни. После 1612 г. государственная жизнь общин оканчивается; они распадаются на свои составные части. Служилые люди, духовенство, посадские и крестьянство образуют особые сословия, или чины, которые, в свою очередь, подразделились на множество мелких союзов и званий. Представителями общинного начала остались лишь два самые низшие класса, которые потому только и сохранили слабые следы общинной жизни, что в них удержалось отправление повинностей, служб и работ сообща, за круговым поручительством, как было в то время, когда племена, а затем общины находились в подданстве; удержалось сожительство на прежних местах, и потому невольно, даже бессознательно, удерживались привычки старины. Государство принимало деятельное участие в образовании сословий и таким образом способствовало разрушению общин; но не оно было созидателем сословий, равно как не оно образовало общины при Иоанне IV. Элементы для этого были уже налицо; государство только воспользовалось ими. — Вся эта полемика, выдвинув вопрос об историческом значении общины, в значительной степени способствовала его выяснению. В новейшей исторической литературе факт существования в Древней Руси общинного владения считается общепризнанным.

§. 2 Различные теории происхождения русской П. общины. О способе образования общины существуют разные мнения. Представители теории родового быта находили, что земля составляла первоначально собственность родового союза и находилась в распоряжении родоначальника. Каждый из членов рода получал из общего имущества известную долю по своим потребностям, величине общего достояния и степени родового старшинства. Предметами общей собственности были первоначально только движимые имущества; земля ввиду ее обилия находилась только в фактическом обладании. Позднее, когда роды размножились и пришли во взаимное столкновение, земля становится собственностью. Из родового владения землей образовалась, с одной стороны, община, с другой — родовые имущества служилых людей. Таким образом, община развилась из рода (Эверс, Рейц, Соловьев, Кавелин, Никольский). Против этого взгляда восстают сторонники теории общинного быта (К. Аксаков, Беляев, Лешков). Род у славян распался еще до занятия ими русской территории и сменился территориальной общиной, основанием которой было не кровное родство, а сожительство на одних и тех же местах. Союз, скрепивший славян в этнографическое единство, стеснил и ограничил частную собственность и с первой минуты оседлости породил общинное владение в земле русской. Первою ступенью оседлости русского народа была вервь, составлявшая пространную, многолюдную и богатую средствами общину; члены ее получали во владение участки и несли за это повинности в пользу общины. Занятые участки именовались уделами, участками и, будучи одинаковыми, раздавались по жеребью, почему назывались также жеребьями. Участки раздавались всем желавшим; все члены общины имели право на жеребья или участки; община была рада числу своих владеющих членов (Лешков, "Русский народ и государство"). Община была построена на началах самоуправления; старшина являлся не хозяином, а только представителем ее. Из нескольких вервей, или общин, связанных территориально, составлялись волости и земли. К этому воззрению примыкает в новейшее время Кейсслер в своем исследовании "Zur Geschichte und Kritik des b ä uerlichen Gemeindebezitzes in Russland". Население территории, где впоследствии возникло русское государство, было редко, а потому каждый мог занимать землю где угодно и сколько угодно. Земля занималась большим или меньшим количеством людей сообща или же отдельными семьями и обрабатывалась до тех пор, пока давала хороший урожай; затем ее бросали и переходили к обработке другой. Если земли не хватало, то покидали прежнее местожительство и переходили на новое. С увеличением населения рядом со старыми общинами стали возникать новые. Связь между ними с течением времени ослабела, и земля, раньше составлявшая собственность целого племени, перешла в собственность общин и отдельных лиц. Подобные общины на юге назывались вервями, в Новгородской области — погостами, в Псковской — губами; это было то же, что немецкая марка. В них сосредоточивалась вся общественная власть; через своих тысяцких, сотских, старшин они творили суд и расправу, поддерживали порядок и управляли делами общины; в важнейших случаях члены общины собирались на совещания. Земля, занятая общиной, находилась в общем ее владении; община распределяла ее между своими членами и установляла способы пользования. С призванием варяжских князей и развитием княжеской власти значение древних общин слабеет: некоторые их права переходят к государственной власти; часть земли выделяется из-под власти общин и поступает во владение князей, церкви, дружинников (последних — едва ли ранее ΧΙ в.). В то же время общины распадаются на свои составные части — города и деревни, к которым и переходит распоряжение землею, находящейся во владении их членов. Рядом с населением, сидевшим на общинной и на своей собственной земле, в древнейшей России образовался класс лично свободных земледельцев, которые жили на чужой земле, неся за это известные повинности в пользу владельца. Это были люди, которые, несмотря на обилие земли, не были в силах обработать ее без чужой помощи ("ролейные закупы" Русской Правды). Должно быть, их было немало, если закон защищал их от притеснений хозяев и юридически определял их положение. В 1867 г., полнее — в 1874 г., проф. Ф. И. Леонтович для объяснения политического быта Древней Руси в домонгольский период выдвинул общинно-задружную теорию (см. Задруга). Хотя теория Ф. И. Леонтовича касалась только политического быта, а не частноправовых отношений, но уже К. Н. Бестужев-Рюмин ("Русская история", I, 42—44) распространил ее и на Π. отношения в Древней Руси. Основою общественного развития славян, по его мнению, послужила семейная община (вервь, задруга), соединенная отчасти общим происхождением, еще более — общим сожительством, общим землевладением и собственным судом в своих пределах. Общины территориальные могли создаваться только из имевшихся уже семейных элементов и по их образцам. Наиболее полно приложил общинно-задружную теорию к объяснению форм землевладения ученик Ф. И. Леонтовича Г. Ф. Блюменфельд в своем труде "О формах землевладения в Древней России". Задруга встречается на пространстве всей русской истории, а следы ее — в весьма многих институтах русского древнейшего права. Это дает право заключить, что семейная община — коренная, исконная форма славянского быта. Семейная община владела имуществом сообща, отчуждала и приобретала его общими силами и с общего согласия. По мере размножения членов задруги некоторые из них выделялись и основывали новую задругу, которая продолжала тянуть к старой; путем колонизации постепенно возникал целый союз задруг, составлявший территориальную общину. Центром союза, к которому тянули остальные задруги, оставалась первичная задруга; здесь совершались меновые сделки с другими общинами. Господствующим типом поселений была территориальная община, слагавшаяся из совокупности мелких хуторов, задруг; общей связью между ними были интересы религии, защиты, торговли и жизнь на одной территории, но каждая задруга составляла вполне самостоятельную поземельную единицу. Территориальная община строилась по типу задруг. Хозяевами были здесь выборные князьки и "нарочитые люди", избиравшиеся из членов старейшей задруги; из хозяев задруг составлялся совет — вече, которое собиралось, вероятно, в первичной задруге; руководством для веча служили обычаи и предания. Совокупность территориальных общин составляла более крупные союзы, которые также складывались по типу задруги. Последняя лежала в основе всего народного быта. Таким образом, путем постепенной колонизации образовались на севере волостные общины. В других местностях волостная община не успевает развиться и уступает место деревенской, причем права общинника на участок падают, подчиняясь праву общины на переделы. Правительство и помещичья власть не создали общины; они только помогли ей выбиться на дорогу, когда она была готова пасть под ударами торжествующего индивидуализма, ненормально развившегося на почве народного горя и финансовой неурядицы. Теория Г. Ф. Блюменфельда подвергнута резкой критике в статье проф. М. Ф. Владимирского-Буданова "Задружная теория и древнерусское землевладение" ("Киевские университетские известия", 1885). Еще раньше Г. Ф. Блюменфельда на задругу как на более древнюю форму землевладения указала А. Я. Ефименко для севера России. В своей работе "Крестьянское землевладение на крайнем севере" ("Исследования народной жизни", вып. I) она указывает на то, что в настоящее время община на севере — безусловно преобладающая форма землевладения; в пределах Архангельской губернии нет, можно сказать, личной земельной собственности. Община эта, однако, весьма позднего происхождения; в древности на севере не было П. общины. В XIV, приблизительно, веке на севере как в семье, так и в организации П. собственности господствовала задруга; кроме коллективной собственности семейных коммун (печища), не было другой П. организации; все большие территориальные союзы — волости, погосты и т. п. — не были П. общинами. Печище заключало в себе лишь возделанную землю, пахотную и сенокосную, обыкновенно с некоторыми промысловыми угодьями — варницами, морскими и речными тонями, лешими путиками и т. п. Вне печищ лежала не захваченная под эксплуатацию дикая земля, считавшаяся Божией. С течением времени печище дробится и делится между его членами, но продолжает смотреть на себя в поземельном отношении как на сложное целое. Каждый участник дележа получал не известный кусок земли, который он мог бы выделить из целого, как свою собственность, а лишь право на известную долю в каждом из лоскутов полей и угодий. Он был полным собственником этой доли, мог отчуждать ее и распоряжаться ею другими способами, лишь с теми ограничениями, которые вытекали из права выкупа, принадлежавшего участникам, или же из вмешательства государства, давившего на тяглый мир. Право отчуждения долей повело к тому, что родовая схема деревень мало-помалу пропитывалась посторонними, не родственными элементами; но патриархальные традиции от этого не изменялись. Если кто-нибудь из владельцев долей находил, что его участок не соответствует идеальной его доле, то он мог требовать передела. Таким образом, вторым фазисом в истории поземельных отношений на севере является деревня с долевым владением. В ней заключались зародыши и общинного, и индивидуального владения. В третьем фазисе северная деревня развила подворно-участковое владение индивидуального характера. Этому способствовало и ослабление кровных, родовых связей, и давление государства, и вторжение новых, некрестьянских элементов в деревню, но всего больше — размножение населения и земельная теснота, зависевшая от естественных препятствий к расширению запашек. П. община распадается на свои составные элементы; владельцы долей становятся полными собственниками их. В это время правительство объявляет крестьянскую землю государственною собственностью и начинает организовывать крестьянское землевладение на общинных началах. С XVIII века землевладение севера вступает в общинный фазис, который продолжается и теперь. Свои выводы А. Я. Ефименко считает возможным распространить и на другие области России. П. С. Ефименко в ст. о "Юридич. знаках" ("Журн. Мин. нар. просв.", 1874), высказал общинно-волостную теорию происхождения общины. Каждая вервь, т. е. родовая община, сначала владела землей пахотной и сенокосной сообща. Потом земли верви раздробились между печищами, причем все члены печища владели ею нераздельно, не раздробляя ее между собою; пастбища и леса оставались в общем пользовании верви. Затем появилась и частная собственность в печищах. Теория эта старается доказать, что деревенская община с ее переделами — продукт распадения первичной волостной общины. Наиболее полно общинно-волостная теория развита П. Соколовским в двух его трудах: "Очерк истории сельской общины на севере России" и "Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юго-восточных степей перед крепостным правом". Русские славяне прошли через четыре культурные степени: звероловство, рыболовство, пастушеский быт и земледелие; все эти формы могли существовать и вместе, но в известное время одна из них имела преобладающее значение. Точных данных о формах землевладения, соответствующих различным эпохам, нет, но по аналогии с другими народами можно думать, что в доземледельческий период общинное землевладение было и у славян обычной формой П. отношений. Происхождение общины нельзя искать поэтому ни в семье, ни в договоре, ни в круговой поруке, ни в борьбе с природой; зародыш ее таится в глубине времен, от которых русский земледелец уже унаследовал готовые общинные инстинкты. По аналогии с другими на родами можно думать, что и у русских славян земля в начале истории принадлежала группе из нескольких селений. По-видимому, вервь Русской Правды, имевшая преимущественно судебно-административное значение, представляла также и П. общину, хотя доказать это с точностью нельзя. До конца XV в., по недостатку данных, нельзя восстановить даже в общих чертах древние формы крестьянского землевладения. По немногим данным из этого времени видно, что волости (погосты, губы) первоначально были союзами сел, деревень, связанных между собою общинным владением землей; позже вследствие различных причин группы эти потеряли П. связь и стали административными делениями. С прежним своим характером они сохранились только на севере России. Волостная община представляла много разновидностей: в одних случаях земля принадлежала целой волости, в других — группе поселков, из которых одно, называемое селом, сельцом, было главным, а остальные к нему тянули как к центру; иногда община состояла из нескольких деревень, без центрального села или сельца. Внутри волостной общины могли быть союзы нескольких поселков, соединенных между собою общинным пользованием какою-либо частью угодий, в котором не участвовали остальные селения. Наконец, две волостные общины состояли иногда в федеративной связи друг с другом. С течением времени волостная община разрушается, вероятно — вследствие раздачи земель и административной группировки селений без всякого соответствия с их поземельными отношениями. Наиболее распространенной формой крестьянского землевладения является, с XV или XVI в., та самая деревенская община, которая существует и в настоящее время.

§ 5. Русская П. община в XIV—XVI вв. Сведения о русской П. общине становятся более обильны с XIV и XV вв. Чтобы быть полноправным членом городской или сельской общины, нужно было владеть наделом на общинной земле и нести соответствующую часть податей и повинностей, падавших на общину (по земле и воде тянули к городу или волости). Боярин или церковь, приобретая общинную землю, становились членами общины; купец или крестьянин, покидавший общинную землю, переставал быть членом общины и нести подати и повинности. Если земледелец сидел на общинной земле, он мог закладывать и отчуждать свой участок — или, вернее, право пользования им, — с тем, чтобы приобретатель нес соответствующие подати и повинности. Крестьянин мог также отдавать свой надел в наем, обрабатывать его по своему усмотрению, возводить постройки и т. п. Община в это обыкновенно не вмешивалась. Путем купли или мены общины могли присоединять к общинной земле земли, находившиеся в частном владении. В XIV и XV вв. население делается более оседлым; упоминаются старожилы, которых деды и отцы сидели на той же общинной земле. Общины имели своих представителей в лице самостоятельно избираемых голов, сотских и старост. Каждая община была административной единицей. Членом ее становился всякий, кто поселялся на общинной земле; жившие на владельческой земле причислялись к общине только в административном отношении. По пространству и по числу жителей как П., так и административные общины были разной величины. У крестьян, живших на общинной земле, высшей единицей была волость. Общины, сидевшие на общинной земле, распоряжались ею, защищали ее от притязаний лиц посторонних, ведали дела общины, отвечали за порядок, за правильное поступление платежей; их "добрые люди" принимали участие в суде волостелей; кажется, им было предоставлено также решение в первой инстанции споров между членами общины, при чем допускалась апелляция к волостелям. Основанием общинного союза служила земля. Другую категорию составляли общины, поселенные на владельческой земле; они были лишь административными единицами. Наконец, были еще общины смешанные, которые жили отчасти на владельческой, отчасти на общинной земле. В XIV и XV вв. князья, сначала в виде исключения, передавали высшую власть над общинами отдельными землевладельцам, которые становились посредниками между общинами и государством. Этим был нарушен прежний порядок вещей; общины оказались в полной зависимости от волостелей и крупных владельцев; часто притом сами крестьяне, хотя бы сидевшие на собственной земле, добровольно отдавались под защиту могущественных владельцев, принимавших на себя уплату крестьянских податей и отправление повинностей. В XVI в. права крестьянских общин получают наиболее полное развитие (см. Земские учреждения Иоанна Грозного). С XIV в. появляется на Руси особый разряд сельского населения — бобыли. Они владели частью крестьянского участка (тягла), а потому несли только часть податей и повинностей. Явились они потому, что вследствие возвышения платежей и повинностей известная часть крестьянства не была в состоянии нести их с целого тягла. Кроме бобылей, в общинах появляются еще казаки, из которых одна часть (вероятно, меньшая) приближалась к бобылям, имела свой двор и участок, а другая жила в работниках или занималась промыслами. Казаки последнего рода не принадлежали к общине, были "затяглыми людьми", как и все те, кто жил в общине в качестве работника, не владея общинной землей. Для раскладки податей избирались из всех разрядов тяглых людей выборные люди; подати раскладывались по дворам сообразно с платежной силой каждого хозяина. Членами общины могли сделаться как подрастающие поколения уже оседлых в общине семейств, так и вновь прибывающие поселенцы. Первые сначала получали обыкновенно не целую выть (см.), а половину, треть и т. д., вторые вступали в общину по взаимному с ней соглашению и сообразно с этим получали участки общинной земли. Сравнительно с прежним временем П. отношения приобретают теперь большую прочность и самостоятельность. Община и землевладелец могли отобрать у крестьянина его участок, но не имели права увеличивать или уменьшать данное ему по "нарядной" или "порядной" записи количество земли. Тягловый участок неприкосновенно оставался за крестьянином, пока он нес с него повинности. Общинное землевладение в XIV—XVI в. могло возникать, по мнению Кейсслера, двояким путем: или при самом поселении земля занималась общиной, или вотчинное землевладение переходило в общинное, когда семья, первоначально занявшая землю, разрасталась, занимала новые земли и принимала в товарищи новых поселенцев. Раз земля была занята целой общиной, она делилась между ее членами; каждый получал столько, сколько ему было нужно. При изобилии земли количество участков увеличивалось с увеличением населения. Население возрастало не только естественным путем, но и благодаря новым поселенцам, которых принимала к себе община. Таким образом, П. община состояла из постоянно изменявшегося числа равных участков. Это равенство участков было нарушено тем, что разбогатевший крестьянин брал у общины два или более участка и нес с них повинности, тогда как менее зажиточный имел половину участка или даже менее, бедняк же совсем не мог держать земли и поступал на работу к более зажиточным, которые не могли обработать участок собственными силами. Размер П. участков определялся различно, смотря по плодородию почвы, трудолюбию населения и т. п. Составными частями крестьянского двора были: 1) усадьба (строения, огороды и вообще земля, прилегающая к строениям и не находящаяся под пашней), 2) пахотная земля и 3) луга, которые делились по количеству получаемого с них сена. Выгоны, леса, пруды, реки для рыбной ловли и др. угодья находились в общем нераздельном пользования всех членов общины. Вследствие дележей, первоначальная нормальная величина дворов (выть, обжа) исчезла; стали встречаться неимоверно малые участки в 1/6, 1/8, 1/12 и т. д. выти и обжи, владельцы которых не могли уже представлять собой самостоятельных хозяев. Профессор Лешков думает, что крестьянин имел по нескольку подобных участков в разных местах; по мнению Кейсслера, крестьянин, на участке которого нельзя было вести самостоятельного хозяйства, должен был заниматься каким-нибудь другим промыслом. Пользование землями и угодьями, находившимися в общем владении, не подвергалось, по-видимому, никаким ограничениям, потому что в них не было недостатка. При избытке земли, однообразии почвы и малом объеме деревень русская община была очень разбросана. Не было никакой надобности ограничивать отдельных лиц в интересе всех, а потому не могла развиться и П. община в строгом смысле слова, с обязательной для всех системой ведения хозяйства. При обилии земли каждый мог по-своему владеть и обрабатывать ее; редко поэтому могла представляться необходимость периодически обменивать обрабатываемые земли. Владельцы отдельных дворов пользовались окружающею землею по своему усмотрению, без вмешательства общины. Если деревня состояла из нескольких дворов, расположенных близко один возле другого, то соседи должны были входить в соглашение между собою; но и в этом случае П. община обыкновенно не вмешивалась в соседские отношения. Вмешательство общины проявлялось, прежде всего, в определении границ, до которых отдельные поселения могли делать расчистки. Когда население стало гуще, вмешательство общины в отношения между отдельными поселениями и дворами сделалось чаще; количество плодородной земли уменьшалось вследствие истощения; новь поднималась деревнею сообща, приходилось производить новую разверстку. Выморочными и запустелыми вследствие ухода их владельцев дворами распоряжалась та же община, и этим лучше всего поддерживалось в народном сознании представление об общинной собственности на землю и о праве общины распоряжаться общинною землею, несмотря на почти неограниченные права отдельных хозяев на свои участки. С конца XV в. залежневое хозяйство стало переходить в трехпольное. Это должно было оказать существенное влияние на общинное владение: оно получает более строгую и более стеснительную для отдельных лиц форму. С уменьшением количества земли стали обращать большее внимание на качество уже обработанной земли. Каждому хочется получить более плодородную и удобную по положению землю. Возникающие по этому поводу споры разрешаются общиной. Последняя поэтому приобретает больше власти в земельных делах. Споры разрешаются, главным образом, путем новой разверстки. Смотря по плодородию, земля делится на клины, клины — на узкие полосы по числу имеющих право на надел, так чтобы каждый получил равное число хорошей и дурной, близкой и далекой земли. Подобное возникновение переделов может быть подтверждено аналогией современных общинных порядков крестьянства окраин России и Сибири. К подобным аналогиям и прибегают, между прочим, Кейсслер и П. А. Соколовский для объяснения поземельных отношений русского крестьянства в XVI в. Возникновение переделов на крайнем севере России А. Я. Ефименко относит даже к XVIII в. (см. выше). Эти мнения идут вразрез с теми поборниками общинного владения, которые видели в переделах исконное явление русской жизни (Беляев, Лешков).

§ 4. Дальнейшая судьба русской П. общины до 1861 хода. Прикрепление к земле и введение в России в начале XVIII в. подушной подати дали древнерусскому общинному владению его теперешний вид и имели последствием введение общинного землевладения там, где до тех пор его не существовало. Каким образом совершился этот процесс и крестьянство, жившее в рассеянных дворах и деревнях, скучилось в села — эти вопросы еще не исследованы в русской литературе. По самому свойству дела, говорит Кейсслер, можно думать, что процесс превращения старой П. общины в новую в разных местах происходил различно. Общие государственные меры в одном случае ускоряли, в другом замедляли его, смотря по тому, сколько было земли в распоряжении сельского населения, как быстро возрастало оно путем рождений или приема новых поселенцев, вырабатывались ли побочные промыслы, применялась ли усиливавшаяся власть землевладельцев. Раз земли было много — а в XVII в., по-видимому, в ней еще не чувствовалось недостатка — общины охотно могли наделять участками своих новых членов. Если земли было мало, община должна была решить вопрос о том, следует ли, выгодно ли уменьшить старые наделы, чтобы дать возможность основаться новым дворам? До введения подушной подати полноправным членом общины считался тот, кто владел двором в пределах общины, потому что только он нес тягло, отбывал платежи и повинности в казну; теперь же все жившие в общине стали платить подушную подать и, следовательно, должны были сделаться и полноправными членами общины. П. подать обращается в личную, хотя общественная земля по-прежнему продолжает составлять ее основание. Чтобы иметь возможность платить подушную подать, нужно было владеть землею. Община поэтому перелагает подать с душ на землю и при распределении земли принимает за единицу не двор, как прежде, а ревизскую душу. Общинная земля разверстывается по количеству ревизских душ, т. е. по количеству мужского взрослого населения; при этом не принималось в расчет, что семья с меньшим числом ревизских душ могла быть количественно (т. е. включая женщин и детей) больше, а потому и нуждаться в большем количестве земли. Фактически единицей распределения земли сделалось, таким образом, тягло, т. е. взрослый работник, и самое распределение вызывалось чисто фискальными целями, а не желанием установить равномерность в средствах обеспеченности отдельных членов общины. Переложение подати с душ на землю и распределение земли по ревизским душам должно было способствовать выработке у народа убеждения, что каждый член общины имеет право на равный со всеми остальными участок земли: подать ведь для всех была одинакова. Развитию подобного взгляда у крестьян благоприятствовала, кроме того, и малая ценность земли. Введению общинного владения на владельческих землях могло способствовать и то, что владельцам выгоднее было иметь дело с целой общиной в лице ее представителей, чем с каждым крестьянином отдельно. Поэтому помещики предоставляли самой общине устраивать свои земельные распорядки. По инструкции 5 февраля 1722 г. на помещиков была возложена ответственность за правильное поступление подушной подати как с крестьян, так и с дворовых. Это повело к уменьшению числа дворовых, которых помещики сажали на пашню, приписывали к общинам, обязывая наделять их землею. Таким образом вызывались переделы земли. На севере само правительство вводило общинное владение землей среди государственных и удельных крестьян. В 1775 г. черносошные крестьяне поступили в ведение казенной палаты и особого ее члена, называвшегося директором экономии. В 1785 г. архангельский директор экономии предписал волостям своего округа уравнять безобидным образом все тяглые земли между собою, а где их будет для этого недостаточно, приступить общими мирскими силами к разработке новых полевых земель. Это произвело замешательство среди крестьянства, и правительство отказалось от осуществления своей идеи. Общинная идея подошла, однако, с другой стороны. Изгнание посадских из деревень и отобрание от них земель повело к образованию земельного фонда, который поступил в ведение общины. В начале XIX в. к общинам была приписана оброчная земля, принадлежавшая государству и отдававшаяся в пользование отдельным лицам. После раздела оброчной земли земля каждого крестьянина состояла из двух частей: одною — "родовой" — землей он владел по старым правам, другою — "добавочной" — по душевому разделу. Смешение этих двух разрядов владения было только вопросом времени. В 1831 г. высочайше было утверждено мнение Государственного Совета, которым повелено было "уравнять по Архангельской губ. земли между крестьянами". На основании этого было приступлено к переделу земель, при чем родовые и добавочный земли уже не различались.

§ 5. Вопрос об общинном землевладении во время подготовки крестьянской реформы. Отношение правительства к П. общине выразилось уже в первом фазисе крестьянского вопроса. Вслед за рескриптами 20 нояб. и 5 дек. 1857 г. министр внутр. дел Ланской разослал по высочайшему повелению циркуляр, в котором, между прочим, было сказано, что общинное устройство крестьян должно оставаться ненарушимым там, где оно существует. Эта точка зрения стала исходной при разрешении крестьянского вопроса и была подтверждена Главным комитетом в заседаниях 19, 24 и 26 ноября 1858 г. 5 марта 1859 г., в заседании редакционных комиссий, Я. И. Ростовцев заметил, что вопрос о форме владения должен быть решен сообразно особенностям отдельных местностей и в дальнейшем своем развитии предоставлен естественному ходу вещей; нужно во всяком случае воздержаться от решения этого вопроса принудительными мерами правительства. С такой точки зрения редакционные комиссии обсуждали и проекты губернских комитетов. По взглядам на общинное землевладение проекты эти можно разделить на три группы. За удержание существующей формы землевладения высказались решительно губернские комитеты вятский, екатеринославский, казанский, костромской, московский, нижегородский, олонецкий, оренбургский, орловский, пензенский, пермский, тамбовский, херсонский, ярославский, отчасти калужский, саратовский и курский. Проекты второй группы стояли за полную индивидуальную собственность (комитеты минский, полтавский, черниговский, воронежский и симбирский, некоторые уезды Витебской губ.). Третья группа заняла посредствующее положение. Редакционные комиссии выбрали средний путь, установив, что обращение общинной земли в собственность допускается, но не иначе, как с согласия не менее 2/3 домохозяев. В переходное время, пока крестьяне оставались еще временнообязанными, требовалось и согласие помещика. Вопрос о переделах земли также вызвал разногласие в среде губернских комитетов (см. Переделы).

§ 6. Отношение положений 19 февраля 1861 г. к общинному землевладению. По "Местному положению для губерний великороссийских, новороссийских и белорусских" для обеспечения быта крестьян и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком в постоянное пользование сельского общества отводится известное количество земли, смотря по местным удобствам, за которое крестьяне должны были платить оброк или отбывать работу помещику (ст. 5). Земля эта называется мирской землей (ст. 98). Право на пользование этой землею имеет всякий член общества; если же он переходит в другое сословие или общество, то теряет это право (ст. 99). Мирская земля составляет собственность общества (ст. 122). Без согласия общества никто из домохозяев не может обращать под хозяйственную обработку части мирского надела, состоящие в общем пользовании всех крестьян (ст. 100, п. 3). Без согласия общества ни один крестьянин за чертою своего усадебного участка на мирской земле не может ставить никаких строений (ст. 106); без согласия сельского схода на мирской земле не могут быть устраиваемы ярмарки, торги, питейные заведения и харчевни (ст. 108). Каждый крестьянин с согласия общества может уступить свой надел другому члену общества (ст. 109). Усадьбы состоят в потомственном пользовании проживающих в них семейств (ст. 110). Если усадьба делается выморочной или освобождается за выходом хозяина ее из общества, то она поступает в распоряжение общества, которое может оставить ее в общем пользовании или же предоставить в потомственное владение новому хозяину (ст. 111). Мирская полевая земля (пашни, покосы и др. угодья) остается в общинном пользовании крестьян, которым она отведена (ст. 113). Переделы общинной земли между крестьянами допускаются с согласия 2/3 домохозяев (ст. 114). По приговору 2/3 домохозяев общинное пользование может быть заменено наследственным (ст. 54 Общ. полож., ст. 115 Мест. велик. положения). При наследственном пользовании упразднившийся участок поступает в распоряжение общества, которое может оставить его в общинном пользовании всех членов или же передать в наследственное пользование кому-нибудь одному (ст. 117). В губерниях новороссийских (Екатеринославской, Таврической и Херсонской) сельским общинам самим предоставлялось установить общинное или наследственное пользование землей при введении уставных грамот (ст. 119). Разверстку казенных и земских повинностей в сельском обществе производит мир (ст. 169 Общ. пол.). В исправном отбывании повинностей каждое сельское общество отвечает за своих членов круговою порукою (ст. 187 Общ. полож.). Положение 19 февраля 1861 г. установило, таким образом, следующие отличительные черты П. общины: 1) право распоряжения общины землей; 2) право переделов общинной земли и 3) круговую поруку в отбывании податей и повинностей.

Литература (кроме названных в тексте статей и сочинений): Лешков, "Русский народ и государство" (Москва, 1858); Неволин, "История гражданских законов"; К. Аксаков, "Сочинения" (т. 1); Тюрин, "Общественная жизнь и земские отношения в Древней Руси"; Никольский, "О началах наследования в древнем русском праве" (М„ 1859); С. М. Соловьев, "История России" и статьи в "Русском вестнике" (1856—57); А. Северцов, "Сельская община в России" ("Современник", 1856, т. 60); Уманец, "Сельская община в России" ("Отеч. зап.", 1863, т. 149—151); О. П. Турчинович, "О П. собственности и наследственности в Древней Руси" (СПб., 1853); Энгельман, "О приобретении права собственности на землю по русскому праву" (СПб., 1859); его же, "Die Leibeigenscha f t in Russland"; B. Вешняков, "Крестьяне, водворенные на собственных, землях" в "Журнале Мин. госуд. имуществ" (1858); П. А. Соколовский, "Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юго-восточных степей перед крепостным правом"; Г. Ф. Блюменфельд, "О формах землевладения в Древней Руси" (Одесса, 1884); С. С. Шашков, "Прошедшее сельской общины" ("Дело", 1878, № 9—10) и в "Собрании сочинений" (СПб., 1898); Крестинин, "Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве двинского народа" (СПб., 1785); Л. В. Ходский, "Земля и земледелец"; Н. Куплевасский, "Состояние сельской общины в XVII в. на дворцовых землях и землях духовных и светских владельцев" (Киев, 1877); проф. М. Горчаков, "О земельных владениях митрополитов, патриархов и Святейшего Синода" (СПб., 1871). См. также литературу в статье Крестьяне.

V. Данные о П. общине в Западной Руси (литовско-русском государстве) встречаются преимущественно в актах судебных и в актах, вышедших из государственной канцелярии (литовской метрики), которые редко касаются внутренних распорядков местной жизни да к тому же относятся к эпохе разложения общины. Основною единицею крестьянского землепользования было дворище, представлявшее собою семейную общину, аналогичную с хорватской задругой; оно же служило единицею обложения повинностями и податями (за пользование государственною землей); с этой точки зрения оно именовалось службой, жребием. На юго-западе преобладала более мелкая единица — дым, бывший составною частью дворища. Совокупность нескольких дворищ составляла село. Земли, не поделенные между дворищами, состояли в распоряжении всего села; сюда относились преимущественно угодья (борти, лесные входы, сенокосы, болота и т. п.), но иногда и пашни, и тогда обработка последних совершалась сообща. Община сохраняла известные права и на земли, занятые дворищами, как об этом свидетельствуют, напр., случаи, когда община из этих земель отводила участок в пользу церкви. Села слагались в еще более крупную общину — волость. В половине XVI в. волостные общины были невелики, так что могли иногда служить центром общинной жизни. Община носила название громады, общинное собрание, по крайней мере при выполнении судебно-полицейских функций, называлось громадою, великою громадою, копою, купою, вечем, может быть, и кругом, члены волостной общины (главы дворищ), выполнявшие какие-либо общественные функции, именовались мужами, реже людьми. Постоянным блюстителем общинных интересов был выборный глава ее — старец. Есть основание думать, что старцы выбирались ежегодно, весною. Главнейшие функции старца состояли в сборе податей; он же был представителем волости перед центральным правительством, для которого податной единицей служила волость. Рядом с ним действовали бирчие, собиравшие подати. Раскладка податей производилась старцем в присутствии мужей волости. Община располагала и правом самообложения на свои волостные нужды. В области землепользования волость (если не совпадала с селом) находилась в таких же отношениях к селам, как последние — к дворищам. Разложение общины началось под влиянием крепостнических тенденций шляхты. В руки местных управителей из шляхты переходят на правах держанья или аренды государственные волости. Державцы стремятся к возможно большему извлечению доходов из волости, а важнейшим средством к этому является уничтожение самоуправления волости, непосредственное взыскание податей и сборов с каждого плательщика в отдельности. Община пытается отстоять свою независимость от королевского врядника, воспрепятствовать, основываясь на старине, его въездам в волость. В этой глухой борьбе крестьянской общины с королевскими врядниками победа клонится не на сторону общины, ослабляемой выделом из нее земель и дворищ в частные владения (путем пожалования), с одной, и выделением из волости города — с другой стороны. Центральное правительство с двадцатых годов XVI ст. стремится поддержать общину и издает для отдельных волостей ряд уставов, имеющих целью восстановить "старину" в отношениях областной администрации к крестьянам, точно определить подати и повинности. Но все эти уставы не достигали цели: жалобы крестьян на притеснения державцев и их слуг раздаются к половине XVI ст. с большею силою, чем прежде. Нужда в деньгах скоро склонила и центральное правительство к коренной реформе крестьянского землевладения. В половине XVI в. вводится водочная система (см. Литовско-русское государство) в западных областях государства, регистрация служб и дворищ — в восточных. Этим путем каждый отдельный плательщик поставлен был лицом к лицу с казною; каждый клочок земли должен был иметь своего хозяина, за которым могла бы следить казна. Община и после этого сохраняла в своем пользовании угодья, а местами — и вненадельные пахотные земли, но от раскладки податей она была устранена. К концу XVI в. проявления общинной жизни в сфере землепользования замирают. Всего дольше сохранились судебно-полицейские функции общины, о чем см. Суды копные. Волочная система и регистрация действовали разрушительно не только на общину-волость, но и на семейную общину — дворище: для увеличения доходности переводили обложение с более крупной и менее определенной единицы (дворища) на более мелкую и менее подвижную единицу — дым, с течением времени сузившийся до одного семейства. Ср. Владимирский-Буданов, "Формы крестьянского землевладения в литовско-русском государстве XVI в." ("Киевский сборник в пользу пострадавших от неурожая" под ред. И. В. Лучицкого, Киев, 1892); Довнар-Запольский, "Западнорусская сельская община в XVI в." (СПб. 1897).

Западно-русская община продолжает свое существование в Малороссии, подвергаясь здесь новым влияниям. Левобережная Украйна и именно та часть ее, которая обнимает почти всю Полтавщину, заселялась лишь в течение XVI, XVII и даже в XVIII стол. и притом главным образом выходцами из Правобережья, которые бежали от все более и более обострявшегося крепостного режима и ненавистной волочной системы. Эти выходцы приносили с собою те земельные порядки, которые господствовали на первоначальной их родине (обнимающей нынешний юго-зап. и северо-западный край). Оседали они хуторами, которые соответствовали западно-русским дворищам; члены хутора-дворища именовались, как и в Правобережье, потужниками, чаще — сябрами. Хутор, разрастаясь, образовывал слободу, которая соответствовала общине-волости Зап. Руси; чаще при самом поселении на новых местах несколько хуторов слагались в слободу. Так селились не только посполитые крестьяне (см.), но и колонисты-казаки, присваивая в пользу общины путем заимки пустопорожние земли и леса, иногда на громадном пространстве, при чем границею заимки всего чаще определялось то место, куда доходил скот. В каждом селе казаки составляли общину, или так назыв. товариство, громаду, самоуправляющуюся общину, избиравшую своих представителей и свободно распоряжавшуюся своею громадскою общинною собственностью. По своему составу она в разных местах была различна. Это — либо чисто казачья община, либо община более сложная, в состав которой входят наравне с казаками и посполитые как равноправные члены, либо, наконец община, к которой в качестве членов принадлежала и выделявшаяся из казачьей среды казачья старшина. Во главе таких громад, или товариств, стоял избиравшийся ежегодно казачий атаман или посполитский войт, созывавший обыкновенно громаду для решения дел, касающихся всей общины или даже группы общин, так как нередко два-три сельских общества составляли одну единицу, один курень. Во главе куреня стоял куренный атаман, избиравшийся тоже ежегодно. На сходе разбирались дела самого различного рода, как касавшиеся общинных земель (основание нового двора, переуступка земли и т. п.), так и судебные (см. Суды копные). Что касается порядка эксплуатации общинных земель, то в Малороссии XVII—XVIII в. замечается несколько самостоятельных типов общинного пользования. Наиболее распространенным был тот порядок, который сами общинники называли "захватным" и при котором каждому члену общины предоставлялось в любой год занимать земли "где сколько хочет", как под пашню, так и под сенокос. Это — тот порядок, который, предполагая слабую густоту населения и большой земельный простор, и поныне, при господстве системы переложного хозяйства, встречается на севере России, а также в областях Терской и Кубанской. В некоторых общинах уже в XVIII стол. устанавливается деление пашен на помирки, или дворовые наделы, иногда называемые пайками, причем лесами, пастбищами и угодьями (рыбные ловли) общинные дворы владели в нераздельности. При всей своей распространенности общинное землевладение не исключало в Малороссии XVIII в. существования частной собственности на землю, зарождавшейся еще в эпоху польского владычества. Гетманы, начиная с Хмельницкого, часто выдавали подтвердительные владенные грамоты прежним владельцам как русского, так и польского происхождения, записывавшимся для сохранения своих маетностей в казаки. Наряду с этим частное землевладение создавалось путем выделения из общинного. Причиною к тому является, с одной стороны, наделение казацкой старшины должностными землями, обыкновенно в частную собственность, с другой — отчуждение громадами некоторых участков отдельным казакам (всего чаще — под условием производства ими единовременных денежных взносов в пользу церкви), а также полюбовный раздел земель между казаками одной и той же громады. Общинные разделы обусловливались не малоземельем, так как производились они в такую эпоху, когда Полтавщина была сравнительно еще слабо населена и отдельные дворы наделялись участками в 100 и более десятин каждый, а земельными спорами и несогласиями. Путем разделов казаки с конца XVIII ст. старались обезопасить свои владения от захвата посполитскими громадами, с одной стороны, войсковой старшиною и нарождавшимся классом частных земельных собственников-панов — с другой. Заменяя общинное землевладение частным, малороссийские казаки в XVIII в. еще сохраняли память о прежней принадлежности их частных имений всей общине или войсковой сотне, удерживая по отношению к ним право соседского выкупа (преимущественной покупки). Примеру казацких общин следовали жители сельских и городских поселков, причем общинные разделы обыкновенно производились на равные доли, по числу дворов. В начале текущего столетия общинные разделы до того участились, что к середине столетия в Малороссии сохранились лишь крайне слабые остатки общинного землевладения, и в литературе утвердилось мнение, что малороссы — индивидуалисты по преимуществу, что им не свойственны те формы общинного владения землею, в которых проявляется пристрастие к мирскому хоровому началу. На существование общинного землевладения и в Малороссии впервые было указано проф. Лучицким, издавшим "Сборник материалов для истории общины и общественных земель в Левобережной Украине XVIII в." (Киев, 1884). Ср. М. Ковалевский, "Общинное землевладение в Малороссии" ("Юридич. вестник", 1885, № 1); Лучицкий, "Следы общинного землевладения в Левобережной Украине XVII I ст." ("Отеч. записки", 1882, № 11); его же, "Займанщина и формы заимочного владения в Малороссии" ("Юридич. вестник", 1890, № 3).

VI. Разные мнения о П. общине и современное ее положение в России. Вопрос об общинном землевладении был поднят в русской литературе еще в Екатерининскую эпоху, но не получил дальнейшей разработки до появления в свет в 1847 г. известного сочинения барона Гакстгаузена "Studien ueber die inneren Zust ände das Volksleben und insbesondere die ländlichen Einrichtungen Russlands". С тех пор вопрос об общине не перестает интересовать русскую ученую и публицистическую литературу. До настоящего времени с этим вопросом у нас связываются и философские, и экономические доктрины; до сих пор у нас имеются как горячие защитники, так и противники этой формы землевладения. Гакстгаузен, указав на патриархальный характер русской П. общины и на происхождение ее из разросшейся семьи, высказал мысль, что она представляет неизмеримые выгоды для внутреннего общественного состояния России. "В русской общине, — писал он, — есть органическая связь, в ней лежит столь крепкая общественная сила, что в этой стране нет и не может образоваться пролетариата, пока существует община. Последнюю поэтому следует хранить от разрушения, устраняя лишь те неудобства, которые вызываются ею в технике земледелия". Практический ум Гакстгаузена ставил вопрос на почву объективного изучения действительности; но мысль о значении общинного землевладения, им высказанная, произвела такое сильное впечатление, что тогдашние славянофилы поставили ее в основу своего общественно-философского миросозерцания и связали ее с пропагандируемыми ими идеями национальности и всемирно-исторического предназначения славянства. В глазах славянофилов община является той средой, в которой может получить свое осуществление идеал христианской любви. Это не контракт, не сделка, а проявление народного духа, союз людей, отказывающихся от своей личности и являющих общее согласие как действо христианской любви. Она есть то высшее, то истинное начало, которому не предстоит уже найти нечто себе высшее, а предстоит только преуспевать, очищаться и возвышаться (К. Аксаков). По мнению Ю. Самарина, "общинное начало есть основа, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей. Семена и корни всего великого, возносящегося на поверхности, глубоко зарыты в его плодотворной глубине и никакое дело, никакая теория, отвергающая эту основу, не достигнет цели, не будет жить". Общность земель не противна усовершенствованию хлебопашества, говорит Хомяков. При полном ее развитии несомненно будет устранен главный ее недостаток — переделы, и 20 или 30-летнее владение станет общим явлением; но она дорога потому, что она есть единственное уцелевшее гражданское учреждение русской истории. Отняв его, не останется ничего, из его же развития может развиться целый гражданский мир. Хомякову известны только две основные формы сельского быта, английская и французская; первая есть сосредоточение П. собственности в немногих руках, вторая — бесконечное дробление собственности. Первая имеет своим последствием рост богатства, обезземеление массы населения и образование пролетариата, что неминуемо ведет к революции; вторая форма, невыгодная в смысле производства, ведет к разъединенности, а разъединенность есть полное оскудение нравственного начала и умственных сил. П. община, соединяя экономические выгоды обеих форм и предохраняя от пролетариата, есть лучшая школа для народа, в которой приобретается нравственное воспитание. Переход от общины земледельческой к общине промышленной представляется Хомякову совершенно естественным, так как последняя есть не что иное как развитие первой; артель — учреждение, имеющее в России круг действия гораздо более широкий, чем все подобные учреждения в других землях, — является связующим звеном между обоими видами общин. Не случайность, что в русских артелях почти нет мещан и мало дворовых и что они почти целиком состоят из одних крестьян: это — последствие нравственного закона и жизненных привычек. Община, наконец, есть единственная справедливая и нормальная помощь бедным. Взаимное вспоможение имеет при общине характер не милостыни, но обязанности общественной, истекающей из самого отношения товарищей друг к другу и обусловленной взаимной пользой. Известный спор между Б. Н. Чичериным и И. Д. Беляевым (см. выше) перенес вопрос на историческую почву; вслед за тем он был поставлен и в области экономической. В феврале 1857 г. в "Экономическом указателе" Вернадского появилась статья главного инспектора сельского хозяйства на юге России Д. М. Струкова, озаглавленная "Опыт изложения главнейших условий успешного сельского хозяйства". Тормозами, задерживающими прогрессивное движение народной жизни в России, Струков считал: 1) обязательный труд, 2) исключительное право на владение П. собственностью и 3) общественное пользование землею. "Пролетаризм" Западной Европы есть, по его мнению, последствие не недостатка земли и земледельческого труда, а разного рода тягостей и стеснений, обременяющих свободный труд и удерживающих его от наивыгоднейшего приложения сил по способностям. Общественное пользование, без разделения полей на семейные участки, есть остаток кочевого состояния племен, которое, перейдя с ними в оседлое состояние, может сохраняться только при самом ограниченном образовании народа и при недостаточном развитии его промышленности. Струков признавал, что с ограничением размеров наделов и с истощением почвы обработка земель при общинном пользовании иногда улучшается; но, по его мнению, она едва в состоянии обеспечить нужды половины населения, тогда как другая должна искать заработков на стороне. Факт улучшения крестьянами своих усадебных мест, состоящих в исключительном их пользовании, служит, по мнению Струкова, убедительным доказательством тому, что земледелец, хотя бы и стоящий на низкой ступени образованности, умеет довести землю до высокой степени плодородия, лишь бы ему не мешало общественное пользование. Энергическим противником общинного землевладения выступил, затем, проф. Вернадский; он формулировал свое мнение в 16 положениях ("Экономический указатель" 1857 г., № 29), исходивших из общих принципов той школы экономистов, которая известна в науке под названием манчестерской. Противниками этой школы явились у нас первые представители научного социализма, во главе которых стоял Н. Г. Чернышевский. В ряде статей (в "Современнике") последний явился горячим защитником общинного землевладения. Принцип общинного землевладения сам по себе не может, по мнению Чернышевского, быть признан несовместимым с успехами сельского хозяйства. Напротив, по достижении государством известной степени экономического развития, определяемой сильным распространением торговли и улучшенных путей сообщения, общинное пользование землею представляется единственным средством избавить страну и огромную часть земледельческого населения от бедствий, соединенных с батрачеством и нищетою — необходимым следствием батрачества. Благо государства тождественно с благом народной массы, и уже потому общину следует сохранить. Возражения против общинного землевладения относятся только к одному из способов пользования, а именно к ежегодному переделу земель, и легко устраняются при др. способах, между прочим — при переделе земли на продолжительные сроки с вознаграждением от общины прежнего обрабатывателя за улучшения, если по переделу участок или клин передается другому лицу. В противоположность славянофилам, Чернышевский не признавал общинный дух свойственным исключительно славянскому или великорусскому племени. Факт сохранения общины в России есть, по его мнению, следствие невыгодных обстоятельств нашего исторического развития, нашей исторической неподвижности, бывшей источником многих бедствий и в прошлом, и в настоящем. Путь, на который вступила в своем экономическом развитии западная Европа, породил страдания пролетариата. Это "болезнь не к смерти, а к здравию", но врачевание ее требует долгого времени и великих усилий. Было бы очень нерасчетливо не воспользоваться противоядием этой болезни, сохранившимся в России в виде общины, в особенности в то время, когда Россия вступает на путь развития своего народного хозяйства. Улучшения в сельском хозяйстве возникают, по мнению Чернышевского, только тогда, когда становится выгодным приложение капитала к земле — а это явление наступает при появлении рынков сбыта и возрастании населения. Теоретическое обоснование своих взглядов на общинное землевладение Чернышевский представил в №№ 1 и 9 "Современника" за 1858 г. Исходя из гегелевского положения, что всякий предмет определяется сначала в своей общности, затем различается во множественности своих моментов и, наконец, через это саморазличение замыкается в себе как целое, Чернышевский находил, что общинное землевладение есть первобытная форма земельных отношений, за которою следует частная собственность, чтобы вновь уступить место общине высшего типа. Высшая степень развития совпадает по форме с своим началом и при известных условиях может быть достигнута, минуя средние логические моменты; другими словами — современная община может при благоприятных условиях превратиться в идеальную. В то же самое время шла полемика между Ф. Г. Тернером (в "Библиотеке для чтения") и А. И. Кошелевым (в "Русской беседе"). Ф. Г. Тернер доказывала что общинное землевладение не имеет в себе элементов развития и постепенно должно перейти в частную собственность, но переход этот должен совершаться естественным путем, и потому нельзя даже и думать о насильственном обращении общинных земель в частную собственность, как, с другой стороны, нет разумных оснований задерживать путем законодательных мер разложение общинной земли, где оно уже началось. Кошелев утверждал, что русская община по существу своему совершенно отлична от западноевропейских. Без общинного землевладения русская община превратится в безжизненную административную единицу. Не представляя непреоборимых препятствий к введению улучшений, общинное владение дает средства к распространению благ П. собственности на все население, полагает предел измельчанию участков и вместе с тем препятствует концентрации их в руках немногих. При общинном землевладении вполне возможно развитие кредита; оно не препятствует ни выходу из общины, ни расселению и выселению; оно не только не притупляет способности, не подавляет энергию, не обезличивает крестьян, а наоборот — оказывает на них самое благодетельное влияние и, электризуя их значением мира, порождает ту самобытность, которая так поражает нас в народе. Общинное землевладение не столь благоприятно накоплению капиталов, как частная собственность, но зато оно способствует правильному распределению богатства страны. Оно служит прочной основой государственной устойчивости. Отсюда Кошелев выводил заключение, что общину следует не только удержать, но и всячески охранять от разрушения в будущем. Противниками общины выступали еще Бутовский, Соловьев, Бушен, Чичерин, Неелов, Гуфэйзенберг, защитниками ее — Кавелин (в "Атенее"), М. Юрьин, Герцен).

Из общего количества крестьянских земель в 50 губ. Европ. России (за исключением земель, принадлежащих казакам и некоторым инородцам восточных губ.) в общинном владении находится, по сведениям мин. земледелия и госуд. имуществ, 80159386 дес., в подворном — лишь 22260308, т. е. не более 1/5 общего количества крестьянских земель. Общинные земли распределяются между 6387289 крестьянскими дворами при составе каждого двора в среднем из 3,6 наличных душ мужского пола; на каждый двор приходится, средним числом, около 12,5 дес. Земли, находящиеся в подворно-участковом пользовании, распределяются, по тем же сведениям, между 1874840 дворами при среднем составе двора в 3,7 душ мужского пола; на каждый двор приходится, средним числом, ок. 11,9 дес. Из этих цифр видно, какое громадное значение в народном хозяйстве России имеет общинное землевладение и, в частности, тот вид его, который известен под названием деревенской общины великороссийского типа, распространенной в губерниях коренной России и Новороссии. Следует заметить, что слово "община" неупотребительно и даже неизвестно среди крестьян. Совокупность домохозяев, владеющих сообща всеми или некоторыми угодьями, народ называет "миром" или — в Малороссии — "громадой". Закон называет общинным такое обычное пользование, при котором полевые земли (пашни, покосы и другие угодья) по приговору мира переделяются или распределяются между крестьянами по душам, тяглам или иным способам, а повинности, положенные за землю, отбываются круговою порукою; мирской землею называется та, которая отведена за установленные повинности в постоянное пользование сельского общества. Последнему законодательство предоставляет право заведовать, в лице сельского схода, составляющегося из всех крестьян-домохозяев и назначенных по выбору сельских должностных лиц, всеми делами, касающимися порядков землевладения. Согласно Положению 19 февраля сельские общества составлялись из крестьян, водворенных на земле одного помещика, и могли состоять либо из одного селения, либо из нескольких мелких, по возможности смежных и во всяком случае ближайших между собою поселков, пользующихся сообща всеми угодьями или некоторыми из них или имеющих другие общие хозяйственные выгоды. Таким образом Положение имело в виду создать такую административную единицу (сельское общество), которая заключала бы в себе лишь лиц, связанных между собою общим наделом. Фактически от этого принципа пришлось отступить уже при самом введении уставных грамот и владенных записей, а с течением времени такие отступления стали общим явлением. В настоящее время в состав одного сельского общества входит нередко несколько поземельных общин, несколько крестьянских "миров", не имеющих между собою ничего общего по отношению к землепользованию — и наоборот, несколько сельских обществ образуют иногда один "мир", одну поземельную общину. В некоторых случаях правительствующий сенат признавал не указанный в законе особый "селенный" сход, совпадающий с крестьянским понятием "мир". После исследований покойного В. И. Орлова в литературе установилось деление общин на 3 группы. Простыми общинами называются такие, земли которых сосредоточены в одном селении; составными — такие, земли которых, а след. и распоряжение ими, принадлежат нескольким селениям; наконец, раздельными — такие, земли которых принадлежат нескольким "мирам", живущим в одном селении и образующим одно сельское общество. Громадное большинство общин — простые; составные или сложные общины встречаются всего чаще в сев. и сев.-вост. частях России, отчасти в южн. В громадном большинстве случаев крупные составные общины владеют сообща лишь сенокосными и лесными угодьями, пахотные же поля находятся во владении отдельных селений. Число селений, принимающих участие в общем владении, достигает 30, а число лиц, имеющих право участвовать на сходах и установлять размеры и порядок владения каждого участника, — нескольких тысяч. По общему отзыву губернских совещаний по вопросам, относящимся к пересмотру законодательства о крестьянах (см. Переделы), в землепользовании крупных земельных общин, состоящих из нескольких селений, происходят постоянно неурядицы и столкновения, порождающие бесконечные тяжбы в судах. В одних случаях земля, принадлежащая нескольким селениям, делится по числу всех ревизских душ, или иным способом на общем сходе селений; в других случаях последний определяет лишь земли каждого селения, предоставляя "селенному" сходу распределить ее между отдельными домохозяевами. В более редких случаях (в очень крупных составных общинах) каждое селение выбирает нескольких доверенных лиц, которым поручает произвести разверстку земли между отдельными селениями. По действующему законодательству выдел из состава крупной (сложной) земельной общины допускается не иначе как с согласия 2/3 домохозяев, имеющих голос на сходе, считая притом это большинство отдельно по каждому из всех селений, желающих разделиться. Если такого согласия не последует, то раздел может состояться только по постановлению суда, которого может требовать и каждое отдельное общество. Эти правила, по единодушному отзыву губернских совещаний, оказываются далеко не достаточными для устранения земельных неурядиц среди сложных общин, особенно в тех случаях, когда они владеют землями чересполосно и одна община отличается от другой по степени хозяйственной состоятельности. Периодические переделы земель и круговая порука в отбывании податей и повинностей являются самыми характерными признаками современной сельской общины. По закону усадебная земля каждого крестьянского двора при общинном пользовании остальною землею находится в потомственном владении проживающего в том дворе семейства и переходит к наследникам согласно существующему в каждой местности обычному порядку наследования, лишь в случае выхода семейства из общества или отсутствия наследников поступая в распоряжение общества. Фактически бывает немало случаев, когда переделам подвергаются и усадебные земли. Иногда переделы усадеб стоят в связи с новой распланировкой селений (в особенности после больших пожаров), иногда — в связи с общими причинами переделов. В последнем случае изменяется обыкновенно размер, но не местонахождение усадьбы. Гораздо чаще происходят переделы остальных угодий, кроме выгонов, находящихся по большей части в нераздельном, но не одинаковом для каждого общинника пользовании. За основание переделов остальных угодий принимается душа, причем под этим термином разумеется не действительный, живой человек, а некоторая площадь земли и соответствующая последней сумма платежей. Происхождение этого термина станет понятным, если вспомнить, что реформа 1861 г. была произведена после ревизии 1858 г. и в основу крестьянского надела было положено известное количество душ, которые как действительные, живые души и записывались в документы на право пользования землей (владенные записи и уставные грамоты). Со времени переписи состав населения изменился вследствие смерти одних, рождения других и проч., но платежи за землю продолжали исчисляться по старым окладным душам, которые и стали служить основанием для крестьянских разверсток как земли, так и платежей, на ней лежащих. На человека приходится одна, полторы, четверть и т. д. души — говорят крестьяне. Когда при переделе земля разверстывается по числу ревизских душ (т. е. мужских душ 1858 г.), мы имеем разверстку по ревизским душам в ее чистом виде. Этот вид разверстки, очень распространенный в начале 60-х годов, появляется в тех общинах, в которых ясно выражено стремление перейти к подворно-участковому владению (в дореформенное время он был наиболее распространенной формой среди бывших государственных крестьян, приурочивавших переделы ко времени ревизий). В настоящее время можно подметить в большей части черноземной полосы России существование борьбы между разверстками по ревизским и по наличным мужским душам; спор иногда оканчивается тем, что ревизские души получают надел такого размера, каким они пользовались при первом после ревизии 1858 г. переделе, а остальные "неревизионные", "новорожденные" души получают лишь землю, остающуюся за наделением ревизского населения. Более распространены, особенно в нечерноземной полосе России, модификации обычной во время крепостного права "потягольной разверстки", при которой землю получает мужское население, достигшее рабочего возраста. В зависимости от количества земли, принадлежащей общине, ее качества и размера лежащих на ней платежей, рабочий возраст определяется общиной то в более, то в менее широких пределах. "Окладные души" исчисляются в таких случаях соответственно возрасту участников: 10-летний мальчик несет, напр., ¼ окладной души, 12-летний — ½, 14-летний — ¾, 16-летний — 1 ½; общинник в возрасте от 20 до 55 лет получает землю на две души; с 55-летнего сваливается половина надела, а 60-летний освобождается как от надела, так и от платежей, на нем лежащих. Когда при переделе землю получает все наличное мужское население, мы имеем (по терминологии Орлова) "подушную разверстку в собственном смысле", а если земля разверстывается по числу всего наличного (мужского и женского) населения — разверстку "по едокам", встречающуюся всего реже. Кроме этих главных видов разверсток, встречается масса их разновидностей и сочетаний — напр. смешанная, при которой, наряду с количеством наличных душ, всех или только мужских, принимаются во внимание те или иные условия (количество скота, промысел, заработки на стороне и т. д.), в которые поставлено хозяйство. К смешанным разверсткам следует отнести также разверстку "по согласию" или "помилу", при которой каждый домохозяин заявляет, сколько душевых участков он желает взять, и мир решает, в силах ли данное хозяйство обработать заявленное количество единиц разверстки и уплатить следующие за них платежи. Техника переделов сводится к возможно полному количественному и качественному уравнению душевых участков. Чем разнообразнее почва, топография надела и пр., тем труднее удовлетворить требованию хозяйственного равенства участков и потому на тем большее количество по возможности геометрически правильных участков приходится делить подлежащую переделу землю. Остающиеся при этом отрезки земли выделяются особо и носят название "клиньев", "замерок", "ширинок" и т. д. Все остальное поле делится, вслед за тем, на то или иное число более крупных участков, называемых ярусами, столбами, поделами, листами, конами, третями, пряслами, резами, пряниками и т. д., число которых колеблется от одного до 20 и более в зависимости от качеств почвы, ее топографии, удаленности от усадьбы и господствующего севооборота. Среднее число ярусов, на которые делятся поля в Московской губ., выведенное на основании 800 наблюдений, равно 11 на каждое поле трехпольного севооборота. Каждый домохозяин общины имеет право получить в каждом из этих ярусов по крайней мере по одной полосе. Домохозяева, составляющие общину, приступая к переделу полей, предварительно разбиваются на равные по числу душ группы, и каждый ярус разделяется не прямо по отдельным домохозяевам, а сначала (по жребию) по этим группам, носящим название "осьмак", "подел", "десяток", "осьминник", "помет", "пирог", "жереб" и проч. Если селение очень велико, то несколько мелких групп соединяются в одну, более крупную выть, и ярус делится сначала на число вытей, потом каждая вытевая часть на число осьмаков и, наконец, в каждой осьмачной части определяется полоса каждого домохозяина. Описанная система облегчает производство самого передела, ибо жребий определяет также, "какому осьмаку за каким следовать", и, кроме того, дает возможность избежать хотя несколько чересполосности и крайней дробности полос, являющихся необходимыми спутниками современного общинного землевладения. Из числа приемов, употребляемых крестьянами для большего уравнения качества участков, самый распространенный — изменение направления полос, при чем сглаживаются разницы, происходящие от различий в удобрении и способах обработки прежних владельцев. Иногда качественные недостатки возмещаются отводом большего количества земли или даже (редко) денежными приплатами. Способы передела сенокосов в общих чертах сходны со способами передела пахотных полей. Особенности передела сенокосов заключаются в том, что они совершаются, по большей части, ежегодно, а также в том, что иногда осьмачные доли скашиваются и убираются всеми участниками осьмака и затем между домохозяевами делится сено. В случае арендования общиною чужих сенокосов дележ происходит пропорционально сумме, уплачиваемой каждым участником, а если арендуется сенокос, могущий служить для выгона и пастбища скота, то при разверстке суммы, платимой за пользование им, принимается во внимание и количество скота, имеющегося у каждого домохозяина. Такая "поскотинная разверстка" практикуется и по отношению к собственным выгонам и пастбищам, в особенности в черноземной полосе, где мир определяет число голов скота каждого домохозяина, имеющего право пользоваться общественным выгоном или пастбищем, облагая иногда каждую голову скота особым сбором, или принимает во внимание количество скота и потребность в пастбище при разверстке пахотных полей и т. д. При переделе лесов основания разверстки — те же, что и при переделе других угодий, но так как объектом раздела здесь служит не земля, а только растущий на ней лес, то стараются уравнять количество и качество лесного материала, приходящегося на долю каждого двора, сообразно с числом его окладных душ. Это достигается или путем тщательного подсчета на корню подлежащих разделу деревьев с последующим делением их на осьмачные и индивидуальные доли, или определением количества дров, какое каждый имеет право вырубить в течение определенного срока, или путем раздела самой лесной площади на индивидуальные участки. О сроках переделов см. Переделы. Общими, или коренными, переделами называются такие, при которых производится новая нарезка полос и разверстка их между всеми членами общины, частными — такие, при которых в разверстку поступает лишь часть общинной земли, переделяемая иногда только между небольшим числом домохозяев. Само собою разумеется, что последние случаются гораздо чаще первых. Можно, по-видимому, сказать, что чем выше уровень крестьянского благосостояния, тем реже переделы. Всего чаще переделы бывают в восточных и южных степных губерниях, всего реже — в центральной полосе; в последней существуют местности, где переделов после освобождения крестьян не было ни разу. Частные переделы вызываются изменением семейного состава и платежной силы отдельных дворов; в некоторых дворах число тягловых душ или работников с течением времени прибывает, в других убывает, и соответственно этому — а также другим условиям хозяйственного характера, семейным разделам и проч. — изменяется как размер полученного при общем переделе надела, так и податная способность отдельных домохозяев. При таких обстоятельствах с одних дворов община "сваливает", а на другие "наваливает" целый душевой надел или часть его, а в случаях смерти, выхода из общины и т. п. распределяет между всеми своими членами "упалые" наделы или передает их вновь народившейся части населения. Такие "свалки" и "навалки" практикуются в особенности часто там, где платежи за землю превышают ее доходность. Там, где землей дорожат, частные переделы вызываются лишь необходимостью умалить чересполосность, происходящую вследствие семейных разделов, и появлением выморочных участков, на которые всегда находится много охотников. От коренных переделов следует отличать так называемые "пережеребьевки", т. е. новые разверстки полос без изменения величины владения каждого участника. Такие "пережеребьевки" происходят для умаления чересполосности вследствие обнаружившегося после коренного передела качественного неравенства участков и по другим, более частным поводам. Эти же "свалки и навалки душ" часто ведут и к таким коренным переделам, при которых изменяется самый размер владения каждого участника: самое явление "свалки и навалки" бывает результатом изменения семейно-тягольного состава отдельных дворов, входящих в состав общины. Одною из самых распространенных причин передела является обремененность земли лежащими на ней платежами и накопление недоимок. Покойный В. И. Орлов, изучив крестьянское хозяйство Московской губ., пришел к заключению, что размер платежей, лежащих на мирской земле, или ослабляет, или усиливает влияние главной причины переделов, состоящей в постепенном развитии в крестьянских полях многополосицы и чересполосицы, Причинами общих переделов служат также изменение оснований разверстки, изменение количественного состава общины, размножение межников, нарезка новых усадеб, отчуждение части мирской земли, запродажа отдельными домохозяевами своих наделов в руки одного или нескольких скупщиков, малоземелье одних при многоземелье других, общественные бедствия и т. п. По мнению Кейсслера, замечательнейшим явлением в жизни нашей П. общины со времени освобождения крестьян должна быть признана постоянно увеличивающаяся неохота общин к уравнению земельных участков, т. е. к общему переделу земель. Оппозиция против нового передела, говорит Кейсслер, является оппозицией против уменьшения земельных наделов, так как оно ведет за собой сокращение чистого дохода, нарушение экономического хозяйства двора и всей экономической жизни семьи. Сколько-нибудь значительное уменьшение надела делает излишней часть мертвого и живого инвентаря, приобретенного в поте лица и ценой всякого рода лишений; для первого не находится никакого употребления; лишний живой инвентарь должен быть продан, потому что при уменьшении надела для него не хватает корма. С другой стороны, часть рабочей силы, до тех пор употреблявшейся на обработку надела, не находит более здесь применения и должна обратиться к другим промыслам. Отсюда экономические потери, тем более значительные, чем меньше можно арендовать земли по соседству, чем слабее развиты отхожие промыслы и кустарная промышленность. Взгляду Кейсслера противопоставляется другой (В. В., т. е. В. П. Воронцова), в силу которого история коренных переделов после 10-й ревизии может быть сведена к процессу выяснения общиною своего права производить их по собственной инициативе и к образованию достаточно сильной партии для того, чтобы постановить о них приговор большинством 2/3 голосов. История послереформенных переделов излагается, с этой точки зрения, так. В большинстве общин нечерноземной полосы переделы были впервые после освобождения произведены в начале 60-х годов. В конце 60-х годов мысль о коренных переделах появилась среди государственных крестьян некоторых южно-степных местностей и вскоре была осуществлена. Среди того же разряда крестьян черноземной полосы мысль о переделе на наличные души возникла лишь в первой половине 70-х годов и еще позднее. К началу 80-х годов сознание права производить передел, не дожидаясь ревизии, достаточно выясняется, и переделы становятся общим явлением среди государственных крестьян. Среди бывших помещичьих крестьян вопрос о переделах до половины 80-х годов почти не поднимался, за исключением тех общин, которые вследствие малодоходности земли вынуждены были широко практиковать свалку и навалку душ. В 90-х годах стремление к переделам, отчасти под влиянием благополучного их исхода среди государственных крестьян, становится распространенным среди всех разрядов крестьянского населения. — Совершенно своеобразный вид общинного землевладения сложился у немецких колонистов Южной России. Земля делится здесь на заранее и раз навсегда установленное число участков, но считается собственностью всей общины. Без разрешения последней земля не может быть ни продаваема, ни передаваема по наследству; община определяет способы пользования землею, севооборот, право каждого владельца на пользование пастбищами и выгонами и т. д. По смерти домохозяина-колониста все его имущество оценивается выборными от сельского общества и объявляется в продажу с целью избежать дробления надела. Покупщик должен выплатить каждому из наследников следующую ему часть, причем в отношении распределения сумм между наследниками лютеране и католики поступают согласно действующему русскому закону, а меннониты держатся своего обычая, по которому одна половина наследства передается матери, а другая — детям, в одинаковой доле сыновьям и дочерям. Такое хозяйство нередко покупается одним из наследников, обязанным в этом случае удовлетворить своих сонаследников; в противном случае оно продается с торгов, но может быть куплено только немцем, а в меннонитских колониях — только меннонитом. К характеристичным чертам южно-русской немецкой общины (по В. Постникову, "Южно-русское крестьянское хозяйство", М., 1891) относятся: 1) требование общественного приговора 2/3 голосов колонии на всякую покупку и продажу земель в пределах владения общины; 2) переверстки полевых участков, происходящие по разным поводам и в особенности для качественного уравнения участков. Большинство южно-русских немецких колоний владеет значительными капиталами, обращаемыми на покупку земель для вновь подрастающих поколений. Порядки землевладения гораздо более бедных, чем немецкие, болгарских колоний Южной России отличаются тем, что допускают неограниченное дробление участков по наследству. В немецких колониях Поволжья, равно как среди бывших казенных крестьян в некоторых местностях малороссийских губерний, общинное землевладение почти ничем не отличается от общинного землевладения Великороссии. О землевладении четвертном — см. это слово.

Губернским совещаниям (см. Переделы) был поставлен вопрос, не обнаруживается ли в некоторых местностях стремление крестьян к переходу от общинного землевладения к подворно-участковому, какие препятствия оно встречает и какое влияние оказывает переход от одной формы землевладения к другой на благосостояние крестьян. Громадная часть "совещаний" ответила, что стремления к такому переходу не существует; только бессарабское, могилевское, витебское, орловское, рязанское, харьковское и черниговское констатировали более или менее значительное число случаев перехода от общинного владения к участковому и признали существование стремления к такому переходу среди некоторых, наиболее зажиточных разрядов крестьян. Препятствия к переходу названные совещания видят с одной стороны в законе, требующем согласия 2/3 домохозяев, имеющих голос на сходе, а с другой — в сознании менее состоятельных крестьян, что переход к подворному землевладению лишает их в будущем возможности увеличить свои наделы и что с отменою круговой поруки они сами будут обязаны платить все причитающиеся с них сборы и недоимки. Лишь одно витебское совещание заметило увеличение крестьянского благосостояния при переходе от общинного владения к подворно-участковому и притом безусловно, орловское же заявляет, что улучшение благосостояния крестьян при переходе к подворному владению происходит лишь в тех случаях, где размер надела достаточен для обеспечения существования крестьянского двора, в малоземельных же общинах переход к подворно-участковому владению не изменил ни положения землевладельцев, ни системы полевого хозяйства. Стремление к выкупу земельных участков на основании ст. 165 Положения о выкупе (см. Выкупная операция) замечалось уже довольно давно. Количество выкупаемых на основании этой статьи участков, незначительное в первые годы после реформы, стало возрастать по мере уплаты выкупного долга и понижения выкупных платежей. До 1888 г. таких участков было выкуплено на сумму свыше 13 млн. р. По словам "совещаний", более зажиточная часть крестьян стремилась к выкупу на основании ст. 165 не столько из желания превратиться в подворных владельцев, сколько из желания избежать последствий круговой поруки. Количество участков, выделенных на основании п. 2 ст. 15 Полож. о госуд. крест., во всех местностях империи было ничтожно. Тем не менее случаи продажи крестьянскими обществами своих земель в посторонний руки, равно как и случаи выкупа по ст. 165, с последующей затем продажей выкупленных участков лицам, не принадлежащим к крестьянскому сословию, побудили правительство издать закон о "некоторых мерах к предупреждению отчуждения крестьянских земель" (14 декабря 1893 г. Собр. узак. и расп. прав., № 15, 1894 г.). В силу этого закона продажа надельных крестьянских земель целыми обществами допускается не иначе как по приговору общества, постановленного с согласия 2/3 домохозяев, имеющих голос на сходе, и по утверждении последнего губернским или губернским по крестьянским делам присутствием, а если цена участка превышает свыше 500 руб., то с разрешения министра внутр. дел, по соглашению с министрами финансов и госуд. имуществ (с последним — если участок отчуждается для горнозаводческих целей). Взамен ст. 165 постановлено, что до уплаты выкупной ссуды выдел отдельных домохозяев и досрочный выкуп ими участков допускается не иначе как с согласия общества и на условиях, указанных в приговоре подлежащего схода. Крестьянским обществам и отдельным домохозяевам воспрещен залог принадлежащей им надельной земли частным лицам и учреждениям, хотя бы выкупная ссуда по этим землям была погашена. Участки надельной земли, приобретенные отдельными домохозяевами или состоящие в подворно-наследственном их пользовании, могут быть отчуждаемы посредством дарения, добровольной или принудительной продажи только лицам, приписанным или приписывающимся к сельским обществам. После издания этого закона сумма досрочных взносов по ст. 165 быстро упала. В 1893 г. она достигала почти миллиона р., а в 1896 г. равнялась всего 44 тыс. р. Изложенный закон, наряду с изданными ранее законами о семейных разделах и о переделах земель, а также с положением о земских начальниках, существенно видоизменяет основные принципы аграрного законодательства начала 60-х годов. Предоставив власти земских начальников, губернской и центральной администрации регулирование тех аграрных отношений, которые до издания этих законов подлежали ведению крестьянских обществ, и поставив последние под опеку администрации во многих других отношениях, современное законодательство в значительной мере лишает общину ее самостоятельности и приближает владение общинное к владению государственному.

Главным преимуществом общинного землевладения современные защитники его считают то обстоятельство, что оно обеспечивает за каждым членом общины некоторое, хотя и изменяющееся количество земли, спасающее страну от бедствий пролетариата. Лицо, временно порвавшее связь с землей, может снова вернуться в общину и получить надел. При общинном землевладении земля не может стать предметом гражданского оборота и спекуляции и навсегда сохраняется в руках того класса, который ее обрабатывает личным трудом. Противники этой формы землевладения возражают, что хотя возвращение к земледелию лиц, забросивших последнее, и наблюдается иногда в действительности, но при замеченном в последнее время стремлении к удлинению сроков переделов наделение таких лиц землею не всегда возможно, да не всегда и желательно, так как оно связано с нарушением всего строя хозяйств, находящих в земледелии главный источник доходов; кроме того, оно препятствует выработке типа хорошо обученного и способного отстаивать свои права фабричного рабочего. В тех случаях, когда платежи за землю превышают ее доходность, принцип общинного землевладения "каждому по силам" означает не равномерность пользования выгодами, а подчинение его невыгодам; последнее — не благо, а бремя, освободиться от которого не позволяет круговая порука и принадлежность к крестьянскому сословию. Названный принцип, по словам противников общ. владения, теряет всякое значение в общинах, установляющих разверстку земли по ревизским душам, а в тех общинах, которые вводят разверстку по наличным душам и ее разновидности, дробление участков и чересполосность достигают таких размеров, что у многих является полное основание сдавать свои наделы более зажиточным хозяевам, если земля плодородна, или забрасывать их, если земля неплодородна. С этой точки зрения община не спасает страну от пролетариата, затрудняя и замедляя лишь естественный процесс его образования при условиях современного капиталистического хозяйства. В составе крестьянства происходит и при существовании общинного владения непрерывный и неизбежный при условиях капиталистического производства и денежного хозяйства процесс дифференциации на экономические классы разного хозяйственного значения, причем в этом процессе скорее всего выпадают среднесостоятельные разряды крестьянства, число же "кулаков", "мироедов", "каштанов" и т. д., с одной стороны, и число "безлошадных", "бесхозяйных", "бобылей" и т. д. непрерывно возрастает; сельское ростовщичество и неформальная мобилизация крестьянской надельной земли не могут быть устранены ни общиной, ни законодательством. Современная литература об общине собрала довольно много фактов как в пользу, так и против изложенных доводов. Защитники общинного владения доказывают не только безвредность его для сельскохозяйственной техники, но даже необходимость и полезность переделов в тех случаях, когда земля еще не получает удобрения (например при переложной системе полевого хозяйства). Исходя из общих теоретических положений о зависимости между высотою цены на землю и земледельческие продукты, густотой населения и условиями рынка, они доказывают фактами, взятыми из современной действительности, что общинное владение не препятствует ни так назыв. "коренным улучшениям" (напр. орошению, осушению земель и т. п.), ни частным, а также переходу к более интенсивным системам полевого хозяйства (удобрение, введение усовершенствованных орудий и машин, полевое травосеяние, разведение улучшенных пород скота и т. д.). Указывают на случаи, когда сама община приходит к сознанию необходимости уплаты вознаграждения за особые улучшения; из сравнения условий подворно-участкового землевладения с общинным заключают, что чересполосность, длинноземелье, обязательность севооборота, увеличение числа межников, крайняя узость полос и дробность участков и ряд других неудобств технического характера столь же свойственны подворно-участковому землевладению (мелкому), сколько и общинному, с той лишь разницей, что при участковом землевладении неудобства эти могут быть устранены не иначе как путем законодательного принуждения, тогда как при общинном они могут быть устранены путем свободного соглашения членов общины. Литература об общинном землевладении весьма обширна. В "Сборнике материалов для изучения сельской П. общины", изданном Вольным экономическим и Географическим обществами в 1880 г., приведен подробный список книг и статей об общине, вышедших в свет до указанного года. Свод земско-статистических исследований по данному вопросу дан г. В. В. (В. П. Воронцовым) в книге "Итоги экономического исследования России. Т. I. Крестьянская община" (М., 18 9 2). Обзор литературы об общине конца 50-х и начала 60-х годов сделан г. Колюпановым в сочинении "Биография Кошелева" (т. II). См. в особенности Keussler, "Zur Geschichte und Kritik des b ä uerlichen Gemeindbesitzes in Russland" (1876—1887); А. Посников, "Общинное землевладение" (Одесса, 1879); В. Орлов, "Формы крестьянского землевладения в Московской губ." (в "Сборнике статистических сведений по Московской губ.", т. IV, вып. 1, M., 1879); В. Постников, "Южно-русское крестьянское хозяйство" (М., 1891); Ап. А. Карелин, "Общинное владение в России" (СПб., 1893), а также курсы политической экономии Иванюкова, Исаева и Скворцова.

VII. Общинное землевладение в Сибири. Изучение форм крестьянского землевладения и землепользования в Сибири представляет не только местный, но и общий интерес ввиду того, что здесь сохранились в полном цвету такие формы, которые совершенно или почти совершенно исчезли в Европейской России. В Сибири можно воочию наблюдать процесс перехода от одних форм землевладения к другим, в особенности — процесс возникновения общинно-уравнительного пользования, который исследователю общинных форм Европейской России приходится восстановлять по отрывочным данным и неясным намекам. Наиболее обстоятельные данные относительно форм владения и пользования землею в Сибири собраны произведенным в 1886—92 гг. специальным хозяйственно-статистическим исследованием, охватившим губернии Тобольскую, Енисейскую и Иркутскую, за исключением их северных малонаселенных окраин, и северную часть Томской (которую мы дальше для краткости будем называть просто Томскою губ.). Южная часть Томской губернии, принадлежащая кабинету Его Имп. Величества и составляющая так наз. Алтайский горный округ, сплошному исследованию еще не подвергалась, но формы землевладения и землепользования были здесь предметом многих ценных монографических исследований. За исключением Алтайского горного округа, территория которого составляет личную собственность государя императора, вся площадь названных четырех губерний принадлежит казне. На казенных (или, на Алтае, кабинетских) землях проживает и все их крестьянское население, отношения которого к земле и к ее владельцу — казне или кабинету — до сих пор нигде не подверглись еще окончательному урегулированию. Немало в Сибири и таких местностей — главным образом в Енисейской губ. и на севере Тобольской губ. — где фактическое землепользование населения до сих пор не очерчено никакими определенными границами: крестьяне живут среди казенных земель и пользуются последними в таком размере, какой допускается их рабочею силой и размером капитала; межевые работы либо не производились вовсе, либо не шли далее "приведения в известность" тех пространств, где разместилось население. В других местностях, главным образом на Алтае и в Иркутской губ., хотя и производилось обмежевание крестьянских дач, но межевание это не нормировало крестьянского владения, а только констатировало факт владения. Значительная часть крестьянского населения Сибири, в особенности в Тобольской и Томской губ., пользуется землей в размере 15, 18 или 21 дес. на душу мужского пола по учету Χ ревизии. В одних случаях отвод земли делался на целые волости с населением от 4—5 до 12—15 тыс. душ, в других — отдельно на каждое селение, в третьих — на небольшие группы, по нескольку селений в каждой. В первом случае единицей или субъектом землевладения становилась волость, во втором — селение, в третьем группировка по землевладению утрачивала всякую связь с административной. В более ранние эпохи заселения отдельных частей Сибири, когда запас угодий во много раз превышал потребность в земле и рабочую способность малочисленного населения, как землевладение, так и землепользование отличалось неопределенностью. Отсюда более или менее полное отсутствие определенных границ между отдельными селениями и иными группами населения, полная свобода индивидуального захвата, без всякого вмешательства со стороны общинного союза. По мере сокращения земельного простора идут два в общем параллельных процесса: раздробление землевладения по более и более мелким единицам и переход от захватных форм пользования угодьями к порядкам, все сильнее отражающим на себе влияние общинно-уравнительного принципа. Сокращение земельного простора вызывает необходимость "поравнения"; между тем, не только неопределенная группа селений, но даже волость является слишком неповоротливым и притом слабо объединенным союзом, чтобы успешно осуществить такое "поравнение"; в силу этого руководящая роль в земельных делах постепенно переходит в руки общин-селений, на которые и распадаются прежние общинно-земельные союзы. Степень относительного изобилия или недостатка тех или других угодий представляется для различных местностей Сибири чрезвычайно разнообразною: в одних местах раньше начинает чувствоваться недостаток в пашнях, в других в лесных материалах, всего чаще — в сенокосных угодьях. Всего раньше душевое общинно-уравнительное пользование появляется по отношению к сенокосам, раньше поэтому поступающих и в исключительное распоряжение отдельных селенных общин. Где было межевание, там общее владение не выходит обыкновенно за пределы межевых дач. Бывают и исключения; так, например, в Лянинской волости Барнаульского округа безраздельное общее владение охватывает по-прежнему 22 селения, хотя 12-ти из них отведены были при межевании отдельные межевые дачи. Местами, напр. на крайнем земледельческом севере Тобольской губ. и кое-где на Алтае, дифференциация составных общин начинается одновременно с появлением переделов: для уравнительного распределения между домохозяевами каждого вида угодий селения группируются в более или менее мелкие группы или даже совершенно обособляются друг от друга, причем селение, пользующееся пашней отдельно, может переделять покосы совместно с одними, владеть выгоном — с другими, рыбною ловлею — с третьими селениями, а лес может оставаться и в общем владении всех селений громадной волости. В других местах, напр. по всему юго-западу Тобольской губернии, общее владение продолжает существовать в течение некоторого времени и после того, как "утеснение" заставило крестьян перейти, по отношению к основным угодьям, к общинно-уравнительному пользованию. Последнее в таких случаях облекается в форму волостных переделов, повторяющихся периодически, при ревизиях обыкновенно волостное общество уравнивает землю, пропорционально числу ревизских душ, между селениями, и затем уже земля в каждом селении особо переделяется между домохозяевами. Однако общность владения при душевом пользовании сохраняется недолго: волостные переделы выходят из употребления. Иногда каждое селение просто продолжает владеть тою землей, которая ему досталась по последнему волостному переделу; иногда (чаще) селения формально и окончательно разграничиваются между собою, установляя границы своих владений добровольным соглашением, которое большею частью закрепляется формальным размежеванием. В названной местности распались, таким образом, уже почти все волостные общины, а существующие приближаются к распадению. Более живучею оказалась волостная община только в северной части Тобольской губернии, где волостные переделы повторены были еще во второй половине 80-х годов. Это объясняется, по-видимому, своеобразным расположением угодий, до крайности затрудняющим раздел их на поселенные отрубы.

Первоначальная форма пользования землей, возникающая при большом земельном просторе — это так называемая захватная (в тесном смысле, иначе захватно-родовая, заимочная), по внешности представляющая весьма много сходства с чисто подворным владением. Отличительная ее черта заключается в том, что труд, вложенный в землю, или даже простой захват создает постоянное отношение к обработанной или захваченной земле: достаточно приступить к расчистке леса под пашню или покос, занять место под избу, огородить около последней выгон, чтобы навсегда или, точнее, на неопределенное время завладеть данным участком земли; такое владение продолжается, хотя бы захватчик перестал фактически эксплуатировать захваченную землю; достаточно домохозяину устроить себе "заимку" — и вся ближайшая окрестность ее становится его "занятием", делается недоступной для кого бы то ни было другого, хотя бы и принадлежащего к составу той же общины. Захватное (в тесном смысле) пользование распространяется, однако, лишь на земли, приведенные в культурное состояние ценою известной затраты труда. Параллельно с ним всегда существует так называемое вольное пользование такими угодьями, которые природа создала без всякого содействия человеческого труда: "вольная" пастьба скота в любом количестве по неогороженным выгонам; "вольная" рубка леса в любом количестве и для любого назначения; "вольное" сенокошение по не имеющим характера расчисток лугам, сопровождаемое, пока последних очень много, правом так называемого "закоса" (выехав в определенный день на общественные луга, каждый общественник окашивает кругом такую площадь, какую успеет окосить в течение дня, и все заключенное внутри прокоса пространство на данное лето поступает в исключительное пользование окосившего). Обе эти формы пользования продолжают существовать, пока простор настолько велик, что неограниченный захват каждого отдельного общественника, никому не причиняя ущерба, свободно мирится с таким же захватом каждого другого. По мере сгущения населения они становятся стеснительными, преимущественно для беднейшей и среднесостоятельной части населения, которую опахивают и окашивают богачи. Мало-помалу совершается переход к таким формам пользования, которые, сначала отчасти, а затем и всецело, определяются общинно-уравнительным принципом. По отношению к пашням типичная захватная форма в настоящее время широко распространена, по-видимому, только в Иркутской губернии, значительно менее — в Енисейской губернии и на Алтае: в Томской губернии она почти исчезла, в Тобольской — исчезла совершенно. На смену ей везде появлялась переходная форма, так называемая захватно-общинная, господствующая в Томской и Енисейской губерниях, на Алтае и в юго-восточной части Тобольской губернии. Сущность этой формы в том, что каждый имеет право лишь на ту землю, в которую он влагает свой труд, и лишь до тех пор, пока он его влагает. Крестьянин владеет пашней, пока он ее пашет и засевает; но как только он оставит ее отдыхать, земля становится "вольною" и право вновь распахать ее принадлежит каждому желающему. С течением времени, однако, и эта форма становится стеснительной как потому, что сокращение площади доброкачественных целин и залежей лишает нуждающихся в расширении запашки общественников возможности занимать для этого достаточно хорошую землю, так и ввиду несоответствия распределения земли с душевою или рабочею раскладкою платежей. Начинается постепенный переход к душевой, общинно-уравнительной форме пользования, совершающийся двояким путем. Иногда (главным образом в Тобольской губернии и в юго-западной части Томской) община сразу приступает к общему переделу между всеми общественниками, но только по отношению к более или менее незначительной части пашен, выделяющейся по отличному качеству или по местоположению; остальные пашни до времени остаются в захватно-общинном (самые дальние — иногда даже в чисто захватном) пользовании и лишь впоследствии, нередко тоже не сразу, а по частям, поступают в передел. К той же категории до некоторой степени можно отнести те случаи, когда община, пуская в передел часть пашни, руководится при этом ее свободой от чьих-либо индивидуальных притязаний. Так, немало общин переделяют по душам одни "выгородки", т. е. площади, выделенные для обращения в пашню из присельного выгона; другие переделяют выморочные захватные участки; третьи, оставляя в захватном пользовании "лесные" пашни, т. е. расчищенные из-под леса, переделяют пашни "луговые", т. е. распаханные без предварительной затраты труда на расчистку. Обыкновенно переход к душевому пользованию совершается гораздо более медленно и постепенно, начинаясь с отдельных случаев "частного поравнения", т. е. с отрезки, для наделения "прибылых душ" и малоземельных общественников, части пашен у тех домохозяев, которые захватили явно чрезмерное количество земли. Постепенно учащаясь, эти "частные поравнения" сглаживают неравномерность в распределении захватных пашен и затем уже сменяются "общим поравнением", которое, будучи основано на том же принципе глазомерных прирезок и отрезок, представляет собой несовершенную форму общего передела. Менее всего распространены общие переделы пашен в Енисейской губ. и в ближайших к ней частях Томской и Иркутской, а также на Алтае; напротив, в юго-западных округах и по всему северу Тобольской губ. захватные (в широком смысле) формы уже совершенно вытеснены по отношению к пашням общинно-уравнительным пользованием. Сибирские переделы представляют много особенностей по сравнению с формами, выработанными в Европ. России. Первая характерная черта сибирских переделов — их долгосрочность. Прежде переделы производились только при ревизиях; после Χ ревизии переделы не возобновлялись до 80-х годов, в середине которых громадное большинство общин произвело передел на 10—12 и даже 15 лет; общины, назначившие 6- или 3-летний срок, насчитываются немногими единицами. Далее, для сибирской общины характерно отвращение к жеребьевке, которая считается несправедливым, "не божеским" порядком, и большое значение, придаваемое принципу "старшинства", то есть оставлению каждого домохозяина по возможности на тех местах, которые он ранее разрабатывал. Самые способы передела представляют два главных типа: передел "по старшинству", т. е. в сущности то же "общее поравнение", только сопровождаемое обмером пашен и расценкою на сорта, и передел, основанный на принципе субъективного равенства, т. е. равноценности душевых наделов, когда различия в качестве полос уравновешиваются различиями в их размерах. По отношению к сенокосным угодьям захватные формы пользования (в широком смысле) сохранились в гораздо меньшей степени: покосы переделяются, за ничтожными исключениями, по всей Иркутской губ., по всему Алтаю, в юго-западной и северной частях Тобольской губ.; сравнительно более сохранились захватные формы в губ. Енисейской и Томской, особенно в восточной половине последней. Ввиду особой ценности заливных лугов такие луга поступают в передел гораздо ранее всех других покосов и переделяются и в таких местах, где покосы других категорий продолжают состоять в захватном пользовании. Дольше всего захватная форма сохраняется по отношению к лесным расчисткам. По отношению к покосам переход к переделам также происходит большею частью с большою постепенностью. Где покосы состоят в захватном пользовании (в тесном смысле), там при наступлении "утеснения" начинают производиться "частные поравнения", которые постепенно приводят к "общему поравнению" и переделу "по старшинству". Где покосы в вольном пользовании, там прежде всего исчезает право "закоса", и каждый общественник, кося где ему угодно, не приобретает права ни на один клочок еще не выкошенного луга и не может помешать другому косить хотя бы непосредственно рядом с ним, "коса о косу". Самый переход к переделу совершается затем через ряд совершенно незаметных, на первый взгляд, ступеней: общественники начинают условливаться, "кому куда ехать косить", начинают выезжать для совместного осмотра покосов, при чем и условливаются относительно мест, где кто будет косить, а возникающие несогласия разрешаются всеми присутствующими общественниками; таким образом устанавливается обычный порядок ежегодного передела сенокосов. Усадебные земли сначала повсеместно состоят в типичном захватном пользовании и не только передаются по наследству, но даже продаются посторонним лицам. Мало-помалу община стесняет отдельных домохозяев в праве отчуждения усадебных земель посторонним лицам; регулируется право захвата, сначала только по отношению ко вновь возникающим дворам, которым приходится уже брать "отводы" от общества; когда не оказывается свободных земель на окраинах селения для вновь возникающих дворов отрезывается земля от тех старых дворов, которые захватили под усадьбы слишком большую площадь земли, и этим способом, с большою постепенностью, происходит "частное поравнение" усадебных земель. До общего передела собственно-усадебных земель дело, по-видимому, не доходило нигде; в нескольких пригородных селениях "общему поравнению" подверглись только огородные места, а в некоторых волостях средней части Тобольской губ., где очень развито коноплеводство, отдельно от прочих угодий переделяются конопляники. Выгоны и пастбища почти повсеместно состоят в вольном пользовании. Пока крепок еще заимочный строй расселения с захватным (в тесном смысле) пользованием угодьями, захватное право распространяется до некоторой степени и на выгоны: каждый заимочник имеет право загородить при своей заимке особую поскотину, которая и служит исключительно для выпаса его скота. Падение захватного права сопровождается разрушением заимочных поскотин; огороженная поскотина остается только при селении, и каждому общественнику предоставляется пасти как в этой поскотине, так и по неогороженным пастбищам любое количество скота, подчиняясь только установляемому общиною порядку выпаса и участвуя в городьбе и содержании пастухов. Такой способ пользования выгонами в настоящее время может быть признан господствующим; единственное ограничение его, довольно часто встречающееся, сводится к запрещению пасти иначе, как за особую плату, "наборный" скот, то есть скот, закупаемый зажиточными общественниками для спекулятивных целей. В юго-зап. части Тобольской губ. по отношению к пастбищам установилась, однако, своеобразная форма общинно-уравнительного пользования — так назыв. "расположка скотского выпуска": каждому общественнику дозволяется бесплатно пасти лишь определенное на каждую платежную душу число голов скота (получаемое путем деления всего количества имеющегося в селении скота на число душ) — и общественники, имеющие более скота против этой нормы, платят за выпас каждой лишней головы тем общественникам, у которых скота менее нормы, т. е. как бы арендуют у них право выпаса. Наконец, общинные леса на большей части исследованной территории состоят в вольном пользовании, местами ограниченном запрещением рубить лес для продажи на сторону или запрещением нанимать для заготовки леса работников и лошадей. В малолесных местностях Зап. Сибири распространены, однако, и другие формы, направленные, главным образом, к сохранению леса или, вернее, к приостановке его истребления. Местами, особенно в окрестностях Томска, установлено нечто вроде лесосечного хозяйства: общинные леса разделяются на две или на несколько смен, из которых одна пускается в рубку, а остальные "запрещаются"; самая рубка в назначенной лесосеке производится местами вольно, местами — по определенной на платежную душу норме, местами же лесосека разделяется на душевые участки. В других местах (преимущественно в юго-западной части Тобольской губ.) леса состоят в общинно-уравнительном пользовании и подвергаются периодическому переделу; цель последнего, главным образом, — "приставить к лесу хозяина" и этим путем предотвратить неумеренное его истребление. Этому соответствуют и порядки передела лесов: при переделе обращается особое внимание на то, чтобы "не обидеть" хозяев, сберегших свой лес, почему и самый передел в значительном большинстве случаев производится по способу "старшинства". Наконец, во многих общинах на юге Тобольской губ., где леса не переделяются, обычай допускает образование "рощ" или "садов": каждый хозяин может взять участок леса под свою охрану, окопать канавой и оберегать от порубок и палов и этим путем приобретает исключительное право на пользование растущим в "роще" лесом.

Раскладочные порядки сибирской общины представляют гораздо менее своеобразного, нежели порядки пользования землей. В местностях, где все угодья или большая их часть состоят в захватном пользовании, главными основаниями раскладки платежей остается ревизская душа в комбинации с рабочею силой, причем с течением времени первый признак все более вытесняется вторым. Имущественное положение общественников до недавнего времени либо вовсе не принималось во внимание при раскладках, либо играло совершенно второстепенную роль — и только в последнее время, в значительной мере под давлением администрации, стала входить в употребление разверстка платежей по скоту. В местностях, где пашни и покосы определяются по душам, характер раскладки всецело обусловливается отношением между рентною доходностью душевого надела и размером душевых платежей: где первая ниже последних, там разверстка производится по ревизским душам и по мужской рабочей силе, а часть платежей нередко раскладывается на скот; где доходность наделов приблизительно уравновешивает платежи, там земельно-платежные души распределяются "по желанию" — каждый общинник "берет за себя" столько "душ", сколько считает себя в силах "управить", не свыше, однако, числа в его семье мужчин всякого возраста. Эта же система раскладки нередко встречается и там, где доходность надела выше платежей; но в подобных случаях на юге Тобольской губернии чаще имеет место разверстка на все наличные мужские души, на севере — так называемая "переверстка по едокам", т. е. порядок, при котором число земельно-податных раскладочных единиц во избрание коренного передела остается без изменения и община только перераспределяет эти единицы между домохозяйствами пропорционально числу едоков, т. е. душ обоего пола.

Вопрос о происхождении сибирской общины местное исследование оставляет невыясненным. Нельзя определить, произошла ли эта община из общины семейной; имеющиеся данные заставляют склоняться скорее к отрицательному решению вопроса. Местами, особенно на севере Тобольской губернии, встречается, правда, немало селений, иногда довольно значительных, состоящих целиком или почти целиком из однофамильцев, несомненно связанных происхождением от общего родоначальника, — и в таких селениях община, конечно, разрослась из семьи; но в тех же местностях другие селения представляются весьма пестрыми по составу, а между тем по характеру землевладения не представляют никаких отличий от селений родового происхождения. В других местностях селения последнего рода если и встречаются, то в виде редкого исключения, громадное же большинство селений образовалось либо путем водворения выходцев из Европейской России, либо путем подселения таких же выходцев, ссыльных и т. п. к небольшим селениям или заимкам. Не вполне выяснен и вопрос о том, почему возникавшие при первоначальном заселении края захватные формы не консолидировались в подворно-наследственное владение, а переходили в форму общинно-уравнительную. Особого значения не имеет здесь, по-видимому, ни существующая система обложения, ни непосредственное влияние администрации. Подушная система обложения свободно мирится в Сибири со всеми формами пользования, начиная от захватной (в тесном смысле слова) и кончая уравнительно-душевою. Случаи вмешательства администрации в Сибири хотя и были нередки, но, с одной стороны, в весьма многих местностях душевое пользование успело упрочиться еще раньше, а с другой — там, где обилие земли оставляло еще достаточный простор для захвата, вмешательство оставалось без всяких практических последствий. Неоднократно высказывалась мысль, что общинно-уравнительные формы, и в частности переделы, являются в Сибири заносным явлением, что они чужды коренным сибирякам и распространяются в Сибири переселенцами. Данные исследования безусловно опровергают этот взгляд; наибольшего развития общинно-уравнительные формы достигли в Западной Сибири — на севере и в средней части Тобольской губернии, в Восточной Сибири — на севере Иркутской губернии, т. е. в местностях, где переселенческий элемент совершенно или почти совершенно отсутствует; напротив, наименее распространены эти формы в Енисейской и Томской губерниях и на Алтае, т. е. там, где переселенцы составляют значительную часть населения. При достаточном просторе переселенцы так же хорошо усваивают захватные формы пользования, как старожилы при известной степени "утеснения" переходят к уравнительно-душевому пользованию.

Литература. Главные источники — "Материалы для исследования землепользования и хозяйственного быта населения Иркутской и Енисейской губ." (Москва и Иркутск, 1889—1893), особенно ч. II, вып. 2 (работа Н. М. Астырева), вып. 3 (Е. А. Смирнова и Л. С. Личкова) и 5 (Н. М. Астырева) и ч. IV, вып. 2 (раб. В. Ю. Григорьева), 3 (В. Ю. Григорьева и М. М. Дубенского) и 5 (А. Н. Ушакова), — и "Материалы дли изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Зап. Сибири" (СПб., 1888—1894), особенно выпуски I (раб. С. К. Патканова), V (А. А. Кауфмана), VIII (Н. О. Осипова), XIII (А. А. Кауфмана), XVII (Е. С. Филимонова), XVIII (А. А. Кауфмана) и ΧΧ I (Η. О. Осипова). Сведения по Тобольской и Томской губ. сведены в изданной министерством госуд. имуществ кн. "Крестьянское землепользование и хозяйство в Тобольской и Томской губерниях" (СПб., 1894), а данные о формах землевладения по всем 4 губерниям — в книге А. А. Кауфмана "Крестьянская община в Сибири" (СПб., 1897 По тому же материалу составлены статьи Е. А. Филимонова, "Формы волостного землевладения в сев.-зап. Барабе" (брош., Пермь, 1895); Н. О. Осипова "К вопросу о поземельном устройстве крестьян Зап. Сибири" ("Русское богатство", 1894, № 5); Н. Оксенова, "К вопросу о сибирской земельной общине" (брош., Томск, 1896); А. А. Кауфмана, "Влияние переселенческого элемента на развитие сельского хозяйства и общинной жизни в Зап. Сибири" ("Северный вестник", 1891, апрель); его же "Застывшая история общины" ("Вестник Европы", 1893, июнь); его же "К вопросу о первоначальных формах общинного землевладения" ("Сборник правовед и общ. знаний", т. VI); "Beitr äge zur Kenntniss der Feldgemeinschaft in Sibirien" ("Archiv für sociale Gesetzgebung u. Statistik" за 1896 г.) и др. Из работ, относящихся к местностям, где не было сплошного исследования или вышедших ранее последнего, наиболее важны: С. П. Швецов, "Формы общинного владения на Алтае", "Формы пользования общинною землею на Алтае" ("Сборник правовед. и общ. знаний", т. II и III) и "Очерк форм пользования землей в Тюкалинском округе" ("Восточное обозрение", за 1887 г., №№ 15, 18, 20, 21, 26); С. Л. Чудновский, "Алтайская поземельная община" ("Северный вестник", 1888, №№ 9, 10 и 11); П. А. Голубев, "Землевладение на Алтае" ("Юридический вестник", 1892, № 2); Н. Петропавловский, "По Ишиму и Тоболу" ("Записки Зап.-Сибирского отд. Географического общества", кн. 8, ч. I) и "Схема истории сибирской общины" ("Сибирский сборник" за 1886 г.); С. Я. Капустин, "Очерки порядков поземельных общин в Тобольской губ." (литературный сборник, издав. Н. М. Ядринцевым, за 1885 г.) и "Зеркало России" ("Русская мысль", за 1882 г.); М. В. Загоскин, "Одна из сибирских общин" ("Памятная книжка Иркутской губ." за 1891 г.); К. П. Михайлов, "Общинный быт у крестьян Забайкальской области" ("Русская мысль", 1886, октябрь), и ряд статей в газете "Сибирь" за 1877 г.