— имеет своей задачей регулировать взаимные отношения людей, живущих в обществе, путем установления правил поведения ("юридических норм"), поддерживаемых принудительным воздействием со стороны государственной или общественной власти. Определенность и общеизвестность этих правил и возможность для каждого заинтересованного лица, в случае их нарушения, добиться, при содействии общественной власти, восстановления устанавливаемого ими порядка, обеспечивают существование в обществе постоянного строя отношений между его членами ("правовой порядок"), стоящего вне индивидуального усмотрения. Сознание важности существования такого порядка с давнего времени породило представление о том, что П. возникает вместе с возникновением каждого общества (ubi societas, ibi jus est), или благодаря взаимному соглашению его членов, сговаривающихся о том, как они должны вести себя в общественной жизни (теории, видящие в П. продукт "общественного договора"), или непосредственно, в силу вложенного в человеческую душу стремления к осуществлению начал разумного и нравственного, т. е. правды. П. объективировалось в сознании людей как особая психическая сила, управляющая деятельностью людей рядом с нравственностью, стремлением к добру, красоте и т. п. Необходимость в точной и определенной формулировке юридических норм создала особую отрасль знания, посвященную изучению П. Эта отрасль давно распалась на две области: изучение П. положительного, существующего в действительности в отдельных государствах, и изучение П. в его принципах и идеальном понимании или, как говорят обыкновенно, П. естественного (см.). Несмотря, однако, на огромное множество теорий, выставленных прежде и выставляемых в настоящее время, понятие о природе П. и управляющих его развитием факторов чрезвычайно спорно; и теперь, как и во времена Канта, остается в силе его ироническое замечание: "Noch suchen die Juristen eine Definition zu ihrem Begriffe von Recht". Господствующее в школьном преподавании П. направление и теперь еще стоит под непосредственным воздействием идеалистической философии и на почве объективирования понятия права, как особой этико-психологической сущности. "Правовой порядок есть произведение человеческого духа,.. продукт заложенного в людей нравственного побуждения к порядку в совместной жизни и образующегося в обществе разумного понимания жизненных отношений, моральной, экономической и социальной цели этих отношений. П. есть разумно-нравственное регулирование общественной жизни". Таково определение П. в одном из лучших новейших курсов "пандект" (Регельсбергера); другие прямо повторяют определения Канта или Гегеля. Согласно этому воззрению, П. есть явление психическое: совокупность воззрений и представлений о должном, слагающихся в нашем духе и помогающих нам разобраться во внешних отношениях к другим людям. Законы, управляющие развитием П. — это, прежде всего, законы развития нашего духа; внешние проявления П. — это реакция нашего духа на явления, вызываемые отношениями к другим людям и определяющие их согласно нашим воззрениям на добро и зло в данную эпоху. Как совокупность этических идей, П. сливается в логическую систему, доступную изучению путем формально логического метода. Юристы этого направления расходятся между собой, однако, в определении отношения права к нравственности. Одни считают право и нравственность явлениями, тождественными по существу и лишь формально различными. "А. priori представляется в высшей степени невероятным, — говорит, напр., С. А. Муромцев, — чтобы люди, строя идеалы должного, вместо одного пути шли какой-то раздвоенной дорогой и руководились различными понятиями добра и зла, смотря по тому, думают ли они о П. или о нравственности. Каким бы путем ни вырабатывались нравственные и правовые идеалы, раз они существуют, их родство и взаимное соответствие представляется необходимым фактом. Допустить их противоречие, значило бы допустить внутренний разлад в понятии человека о должном". История, по мнению представителей этого взгляда, подтверждает его вполне. На первых ее порах П. и нравственность слиты не только между собой, но и с религией, как единая возможная в эту эпоху форма миропонимания. Рост потребностей жизни и образование индивидуальных взглядов на мир и жизнь, не укладывающихся в рамки религиозного учения, ведут постепенно к отделению П. и нравственности от религии, а также и первого от второй. Новые нравственные понятия заставляют и поступать согласно с ними, входя в конфликт с общепринятыми воззрениями. Если П. остается соединенным с нравственностью, обществу, при развитии индивидуального творчества, грозит опасность разложения: общественный порядок не может держаться при поступках, рукововодимых лишь индивидуальным усмотрением — а при известном состоянии культуры нельзя подавить индивидуальное творчество в области нравственных норм. Приходится, поэтому, признать общеобязательной одну часть общепризнанных традиционных этико-правовых положений, необходимых для существования общества, поддержав ее принуждением, а остальную предоставить индивидуальному усмотрению и поддержке при помощи свободного убеждения. Отделенное таким образом от нравственности, П. есть ни что иное, как этический minimum, т. е. совокупность таких нравственных норм, без соблюдения которых не может существовать общество, а нравственность есть совокупность этических норм высшего порядка, необходимых для совершенствования личности, но не затрагивающих непосредственно безопасность общественного строя. Связь П. с нравственностью очевидна и в действительной жизни. Там, где порываются связи правового порядка, наступает нравственное запустение, — и наоборот, П., которому не приходили бы на помощь силы нравственности, напрасно пыталось бы поддержать себя средствами одного только принуждения. Во всех своих отделах П. проникнуто нравственными началами, не переходя, однако, в круг предписаний нравственности. Сами границы между обеими областями постоянно изменяются. То, что еще вчера было простым требованием морали, сегодня может стать на степень юридической обязанности (напр., страxoвaниe рабочих от несчастных случаев хозяевами фабрик), и наоборот (слова Регельсбергера). Другие писатели того же направления находят, что вышеизложенная теория ведет к опасному смешению П. и нравственности не только в основном принципе, едином для обеих областей, но и в деталях. Раз будет допущено такое смешение, правовой порядок в обществе легко может быть заменен произволом. Юридические нормы диктуются определенными лицами или группами лиц, стоящими в данный момент во главе общества, и мнения этих лиц о должном могут быть отличны от моральных воззрений большинства общества; да и когда они согласны с последними, они могут быть несправедливыми: большинство, преследуя данный интерес, может пренебречь интересами отдельных личностей, имеющими безусловное П. на уважение. Отсюда другая теория, по которой нравственность и П. имеют один общий источник — свободу человеческой личности. Будучи в качестве чувственного существа подчинен воздействиям своих страстей и внешнего мира, человек, как духовно-свободное существо, способен отрешаться от этого воздействия и руководиться в своих поступках и мыслях разумом и высшим интуитивным пониманием мира (нравственным чувством). С этой точки зрения как нормы П., так и нормы нравственности суть продукт разумно нравственного (свободного) взгляда — но затем области их различны. Нравственность регулирует внутреннюю свободу человека, сферу его идей, убеждений и чувств, направляя их в сторону добра и любви; она не подлежит никакому постороннему насильственному воздействию или принуждению. Можно называть воззрения человека безнравственными, но нельзя заставить его переменить их по чужим указаниям; последний критерий истинности нравственных воззрений — личное убеждение человека, и пока это убеждение не устранено логическим доводом или воздействием более тонкого нравственного чувства, до тех пор человек сохранит свои воззрения, и всякое насилие по отношению к ним есть произвол. П., наоборот, регулирует свободу внешнюю, область поступков человека, которая непосредственно затрагивает других людей. И здесь человек поступает свободно и подчиняет свои действия разумно-нравственному закону, но здесь нет безусловной свободы. Свобода одного встречает противовес в свободе других. Признавая безусловным основной базис человеческой свободы, П. имеет в виду согласовать частную свободу (волю) со свободой (волей) общей. Основной закон П.: будь личностью (т. е. будь свободен), но уважай личность других свободных сушеств. Этим для П. устанавливается граница, которой оно не должно переходить. Оно может принуждать личность к определенному поведению, но не больше, чем сколько это нужно для свободы других. В связи с последним положением стоит схема так наз. естественных, или неотъемлемых, прав личности, противопоставляемая попытками законодательства обязывать членов общества к нравственным поступкам, выходящим за пределы индивидуальной свободы. Ряд писателей не признает, однако, возможности установить такую схему неотъемлемых прав личности, ввиду изменчивости содержания П. в истории (точка зрения исторической школы), — а в таком случае различение внутренней и внешней свободы не дает точного критерия для разграничения П. и нравственности. Поэтому большинство современных писателей склоняется к первому воззрению, видя в П. совокупность нравственных норм, признанных "общенародным убеждением" необходимыми в качестве норм принудительных. Спорным является характер этой принудительности. Одни (Кант, Гегель, Чичерин, Муромцев) отличительным признаком П. от морали считают возможность принуждения всякого члена общества путем мер общественной власти к исполнению юридически должного; отсутствие или невозможность такого принуждения при данном порядке делает норму только нравственной, хотя бы она была выражена в "источниках П.". Другие (Бирлинг, Тон, Регельсбергер, Коркунов) считают принуждение противным существу как норм П., как и норм нравственности, одинаково опирающихся на требование разума и нравственного чувства, — или признают его одинаково присущим П. и нравственности (для последней — в смысле психического принуждения, "неорганизованной защиты", в противоположность правовому физическому принуждению или "организованной защите"). Отличием П. и нравственности они считают, поэтому, лишь то, имеет ли норма в своем выражении притязание на общеобязательное применение, признана ли она таковой ее творцами или нет. Взгляд на П., как на психическое явление, достигает здесь своего крайнего выражения. Если вообще представители идеалистического воззрения на П. нередко говорят о П. так, как будто бы оно по самому существу своему принадлежит не действительной жизни, а миру мысли и представлений, или так, как будто бы нормы лишь случайно применяются иногда в действительной жизни и случайно оказывают влияние на ее течение и формы, — то в последнем из приведенных воззрений сведение П., этой меры охраны общественного порядка, к идеальному притязанию, без средств к его осуществлению, доходит до высшего предела, устраняя всякое практическое значение различия между П. и нравственностью.

В монографической литературе, посвященной определению природы П., существует воззрение, противоположное изложенному, но, подобно ему, распадающееся на несколько оттенков. Оно оказывает огромное влияние на строй современной юридической мысли вообще и весь порядок изучения П. Воззрение это не видит в П. явления, обособленного от жизни, или фактора, подчиняющего последнюю своим собственным законам. Наоборот, оно рассматривает П. как слугу жизни, как средство к цели состоящей не в духовном самоусовершенствовании личности, а в удовлетворении жизненных потребностей, обусловленных существованием человека. Не идеалы должного создают П., как форму человеческих отношений, а борьба за средства удовлетворения потребностей, от исхода которой зависит распределение последних и соотношение общественных классов. П. есть результат борьбы за жизненные блага, общественная охрана восторжествовавших в ней интересов. Как такое, оно представляет собой понятие не логическое и не психологическое, а социологическое. П. — не "область господства правовой или нравственной воли (свободы) в общежитии", как определяют его представители идеалистической школы, а "понятие силы", "защищенный интерес" или, еще общее, защищенное оргаризованным образом отношение одних лиц к другим, содержание которого целиком определяется данными условиями общежития. Общая (нравственная) воля, являющаяся примирительницей частных и определяющая пределы их господства, в этом понимании П. заменяется реальным понятием государственной или общественной власти, правовые повеления которой становятся обязательными независимо от их нравственного или безнравственного содержания. Моменту защиты П. придается в этом понимании решающее значение. Нормы, установленные властью в качестве правовых, но фактически не поддерживаемые ею, являются нормами нравственности, а не П. Развитие нравственности, с точки зрения этой теории, также совершается эмпирически; факторы ее создания схожи с правовыми, но воздействие на создание П. нравственные начала не имеют. В одной из ветвей этого направления П. рассматривается, наоборот, как один из главных факторов нравственности. Связь П. с религией, поскольку дело идет не об одинаковости представлений, созданном единством условий общественной жизни, а о влиянии определенного религиозного мировоззрения, этой ветвью отрицается. Развитие П. начинается не с отделения его, как особой отрасли, от идей нравственных и религиозных, а с момента полного господства страстей и произвола отдельных личностей, не сложившихся еще в организованный общественный союз и не подлежащих никаким идеальным воздействиям. Первый источник П., по мнению Иеринга, есть объективная воля, но не нравственная, а произвольная, ограниченная не идеальным фактором, а лишь сознанием собственного интереса. "Первое начало чувства П. есть чувство собственного уполномочия, основанное на проявлении собственной силы и направленное на удержание ее плодов. Что человек приобрел потом и кровью, то он хочет удержать за собой. Это чувство теоретически вызывает и признание чужого П., но фактически уважение к П. других развивается с большим трудом и лишь мало-помалу. Первоначально оно ограничивается тесным кругом товарищей; кто стоит вне этого круга, тот бесправен; против него можно дать вполне свободный ход насилию; превосходством силы обусловливается П. И против товарищей дозволена сила, как скоро они покушаются на личность или имущество другого; самоуправством возвращают себе потерянное, а если возвращение невозможно, так по крайней мере удовлетворяют чувству мести, мстят за обиду". Первоначальное общественное состояние есть фактическое, а не юридическое сожительство лиц, доступное всяким проявлениям страсти. В основании первой ступени юридического сожительства, основанного на норме, лежит договор вступивших в борьбу личностей, прекращающих ее полюбовным соглашением относительно будущих отношений. "Интерес обуздывает страсть, стремящуюся уничтожить врага, и рекомендует силе, ради ее самой, умеренность, т. е. мир с врагом на справедливых условиях. Мир вызывает договор; из договора возникает П. Как результат борьбы, П. представляет собой сознание сильного, что в интересе его самого необходимо допустить существование рядом с собой слабого — сознание необходимости самоограничения силы в ее собственном интересе. Состоянию, характеризуемому выражением bellum omnium contra omnes, полагает конец сознание, что мир более соответствует обоюдным интересам, чем война. Таким образом сила разумная и способная к самоодолению является источником П.". Первоначальный общественный порядок устанавливается, с точки зрения Иеринга, путем подобных мировых сделок между отдельними личностями (или, вернее, семьями и родами, создавшимися в силу естественных связей). Равные силы дают союз равных, неравные родят подчинение одних другим. И в союзе равных, в зависимости от дальнейшего хода отношений, образуются, однако, неравенства, так что все общества, возникшие на почве частного договора, обращаются мало-помалу в союзы принуждения. Образовавшаяся на этой почве власть (государство) становится во главе отдельных борющихся сил и берет в свои руки механизм принуждения. Она начинает диктовать свои законы, руководясь началами общей пользы, понимаемой в смысле наиболее целесообразного при существующих условиях образа действий, имеющего в виду поддержание мира между отдельными классами общества. П. и здесь остается политикой силы (власти), "но политикой не отдельного конкретного случая — это политика близорукого, политика глупца, недостойная названия политики, — а политикой разумной, дальновидной, сознающей, что низшей или мимолетной выгодой следует поступаться для достижения высшей, продолжительной". В силу этой сознательной политики власти общественная жизнь подчиняется определенным нормам, имеющим, поскольку интересы отдельных личностей и групп подчинены началу общей пользы, уже этический характер. На первых порах нормы имеют односторонний характер; это — повеления, обязательные лишь для подчиненных членов общества; правящие считают себя в праве отступать от них по усмотрению. Мало-помалу, однако, они становятся двухсторонними, обязательными как для издавших их, так и для подчиненных. Почему даже деспот может прийти к признанию обязательности для себя изданных им норм? Потому что "в норме, которую он сначала установляет, а потом сам попирает ногами, он признает приговор над самим собой — и это тот пункт, где нравственный момент, в виде опасения впасть в противоречие с самим собой, впервые находит доступ к силе". Благодаря господству двухсторонних норм в обществе, на место силы устанавливается такой правовой порядок, при котором вся общественная жизнь подчиняется началу разумной целесообразности. Борьба за интерес, основанная на эгоистическом начале, постепенно приводит к самоограничению эгоизма, в смысле согласования собственных интересов с интересами других, — а это согласование создает общие основы жизни, одинаковые для слабых и сильных. Согласование производят специальные органы, стоящие над отдельными силами и руководящие общественной жизнью. Выходя из тех же основ, другая группа писателей того же направления (в особенности Меркель) отказывается видеть в развитии П., возникающего из соотношения сил, постепенное развитие этического порядка отношений. Признавая, что вместе со столкновениями из-за интересов возникает в общественной жизни и стремление к установлению нейтральной почвы для примирения противоречивых притязаний, эти писатели полагают, однако, что роль нейтральных инстанций крайне ограничена и никогда не может сделаться преобладающей в правовом творчестве. П. не может отрешиться от воздействия частных борющихся сил, не может отыскать точку опоры вне того мира противоположных интересов, к которому оно само принадлежит и из которого черпает свою силу. "Человеческие интересы не гармонируют между собой. Глубокие контрасты, вытекающие не из различия воззрений на добро и зло, а из сложности человеческой природы и условий человеческого существования, непреодолимы. Развитие культуры приводит некоторые интересы во взаимную зависимость, но не может уничтожить противоречий вообще. Более зрелая культура приносит с собой противоречия даже более глубокие и более разнообразные; при этом сохраняют свое значение и более общие противоречия — старого и нового, личности и государства. Немыслимо, поэтому, чтобы П. когда-либо одновременно воздало должное всем законным интересам. Столь же мало способно оно одинаково урезать все притязания, ибо для этого не существует никакого масштаба. Оно неизменно будет содержать в себе элементы внутренне не обоснованного предпочтения, т. е. элементы партийности и несправедливости. И эта партийность всегда будет служить выражением различия сил: предпочтение всегда будет выпадать на долю более сильной партии. Сообразно с этим, П. имеет характер компромисса. Как всякий компромисс, оно покоится на признании законности притязаний обеих сторон — и, как всякий компромисс, указывает на соотношение сил обеих сторон". Происходит изменение в составе сил — изменяется и характер юридических норм: нормы, одинаково обеспечивавшие интересы всех, могут вновь обратиться в привилегии немногих и из двухсторонних стать односторонними. И государство, с этой точки зрения, не является твердой опорой П. "На место войны в государсгве выступает борьба партий, в которой победа, как и в первом случае, выпадает на долю более сильной стороны. За борьбой партий вырисовывается, однако, гражданская война: попытка надолго обессилить могущественные партии послужила бы вызовом, толчком к возникновению такой войны. В конституционных государствах политические выборы и баллотировки являются примерными состязаниями, в которых партии меряются силами. Законодатель, который возводит результат этой борьбы в обязательную норму, напоминает нейтральных судей при военных маневрах. Они констатируют, какая партия одержала бы верх в действительной борьбе — и тем указывают направление, в котором должна развиваться будущая борьба". Не стоит независимо от партий и верховная власть, как бы она ни была организована. Сводя П. с неба на землю (слова Иеринга) и, в последнем выражении, лишая его всякого идеального смысла, названные теории сохраняют, однако, в борьбе за П. значение человеческой личности. И они, подобно идеалистическому пониманию П., делают ее центром, направляющим и сосредоточивающим борьбу. Культурный рост личности, с точки зрения этого взгляда, подает надежду на установление если не незыблемого правового, то нравственного порядка, в котором борьба будет носить идеальный характер. Именно так смотрят на дело теория анархизма, отрицая П. и считая добровольные соглашения и нравственность достаточной гарантией общественного порядка. Третья группа мнений идет еще дальше. Она резко подчеркивает основной стимул борьбы интересов, имеющей место в общественной жизни — экономический. Она прямо указывает — чего нет у Иеринга и Меркеля, — то, в силу чего ведется вся общественная борьба: интересы производства материальных благ, необходимых для существования человека, т. е. интересы питания и размножения. Удовлетворение этих потребностей совершается человеком в общественной жизни. "Основу всей общественной жизни составляет коллективное добывание нужных для существования средств и гармоническое производство полезных и возвышающих человека благ. От способа совместной деятельности людей, направленной к поддержанию и улучшению их жизни, зависит необходимо обусловливаемая им форма человеческого сообщества — общественный строй. П. народа, как направляющая норма совместной жизни и деятельности, есть ни что иное, как орудие в борьбе за существование, ведущейся сообща и единодушно. В сравнении с социальным хозяйством П. должно отступить на задний план. Оно занимает зависимое, служебное, подчиненное положение; иначе оно теряет всякий смысл. Общественное хозяйство обусловливает его и руководит им. Хозяйство, будучи материей социальной жизни, есть истинно реальная, действительная субстанция П. От особенностей хозяйственных условий зависят особенности правового строя. Если, поэтому, в социальном хозяйстве группы людей происходят значительные перемены, то они делают необходимым соответствующее изменение существующего правового строя. Так как П., с этой точки зрения, признается добавочным орудием в борьбе за существование, служащим лишь к правильному пользованию хозяйственными условиями, то изменение, происшедшее в правовой организации, может быть объяснено и определено лишь в качестве следствия метаморфоз социального хозяйства, вызвавших необходимость изменения этого П." (изложение Штаммлера). Подтверждение этой роли хозяйства, как основного фактора правообразования, черпается из исторических наблюдений над развитием социальной жизни (см. Семья, Собственность).

Будучи противоположны друг другу принципиально, идеалистическое и реалистическое понимание П. не могут быть примирены между собой. Их различие, кроме того, опирается и на различие методов изучения П. (см. Юриспруденция). Современная борьба обоих направлений сводится, поэтому, на чисто философскую борьбу мировоззрений (Штаммлер). По поводу реалистического направления нельзя не сделать, однако, следующие замечания. Образуясь, между прочим, под влиянием борьбы сил, выросших на экономической почве, П. стоит, конечно, в зависимости от этих сил в том их виде, в каком они существуют в данном обществе. Но общественное развитие направляется не только силами, действующими внутри общества, но и вне его стоящими факторами, вызывающими по преимуществу заботу о защите внутреннего общественного порядка от нападений со стороны. Правда, борьба между народами и государствами также обусловливается, между прочим, хозяйственными мотивами, отысканием необходимых средств существования и места сбыта произведенных продуктов. Но внутри каждого общества организация защиты от внешних врагов непосредственно действует на строй сложившихся в нем отношений, сплачивая ради одной цели противоположные силы, вызывая некоторые из них к жизни и усиливая другие. Иными словами, политический строй общества является самостоятельным фактором внутри жизни данного общества. Крупные земельные имения образовались до создания феодализма, но массовая раздача земель служилым людям, превратившая все мелкие земельные хозяйства общин и отдельных собственников в крупные поместья, вызвана к жизни переходом от пешего войска к конному, ставшему необходимым для борьбы с кочевниками, напавшими на Европу. Не будь этого фактора, соотношение сил в европейском обществе эпохи феодализма могло бы быть иным. И теперь, не заставляет ли потребность внешней защиты сильные партии делать уступки слабым и вырабатывать общий порядок, покоящийся на сознании солидарности отношений? По мнению некоторых представителей названного направления, в образовании строя экономических и правовых отношений участвует и человеческое сознание: если в известные эпохи законы экономического развития действовали, не понимаемые человеком, и потому направляли его поступки вопреки его ведому и воле, то на известной ступени развития та же самая экономическая эволюция приводит к тому, что люди начинают понимать характер этих сил и разумно приспособлять к ним свои действия. Отсюда ясно, что органам, представляющим начала общественной солидарности, и "нейтральным инстанциям", произносящим приговор об отношениях борющихся сил, следует придать большее значение, чем какое ему отводит Меркель; в них можно видеть фактор, который, опираясь на развившееся сознание о необходимости П., способен творить последнее не только в виде компромисса. Представители идеалистического понимания присоединяют к этому, что справедливость сама по себе — сила, торжество которой на земле зависит не от одного сосредоточения власти в руках нейтральных инстанций, но и от присущей ей способности овладевать сердцами людей и пробивать себе дорогу, несмотря на препятствия. Как бы то ни было, спорность понятия П. не подлежит сомнению и отражается на современном догматическом учении о П. и его "источниках" (см. соотв. статью и П. обычное), на его делении (публичное и частное, объективное и субъективное; см. Субъективное П. и Воля в области гражд. П.) и на всем ходе его изучения. См. Юриспруденция, Публичное П., Справедливость.

Литература. Bierling, "Zur Kritik der juristischen Grundbegriffe" (1877—83); его же, "Prinzipienlehre" (1895); Regelsberger, "Pandecten, I" (пер. той их части, которая относится к учению о П. издан по русски: "Общее учение о П.", М., 1897); Ihering, "Zweck i m Recht", "Kampf um's Recht", "Geist der Röm. Rechts"; Merkel, "Juristische Encyklopä die" (1885), "Elemente der allgemeinen Rechtslehre" (в Holtzendarff's "Encyklop ädie der Rechtswiss.", 1895), "Recht and Macht" ("Jahr. für Gesetzgeb., Verw. und Volkswirts ch.", V Jahrg.; русск. пер., Одесса, 1896); Iellineck, "Die socialethische Bedeutung v. Recht, Unrecht und Strafe" (B., 1878); Stammler, "Wirtschaft u. Recht nach materialist. Geschichtsauffassung" (Лпц., 1896; ср. ст. Булгакова по поводу этой книги — "О закономерности социальных явлений", "Вопросы Фил. и Психологии", 1896, VII); Schmoller, "Wirtschaft, Sitte u. Recht" (в "Ueber einige Grundfragen der Socialpolitik", Лпц., 1898); Thon, "Rechtsnorm und subjectives Recht" (1879); Dahn, "Die Vernunft im Rech tr, Fouillee, "L'idée moderne du droit" (П., 1883); Коркунов, "Лекции по общей теории П." (4 изд., СПб., 1897); Муромцев, "Определение и основное разделение П." (М., 1879), "Образование П. по учеаниям немецких юристов" (М., 1886); Новгородцев, "Историческая школа юристов" (М., 1896); Чичерин, "Собственность и государство" (М., 1882); Шершеневич, "Определение понятия о П." .(Казань, 1896).