(грамм.) — неизменяемая частица, служащая для более точного определения значения глагола или падежа. Первоначальное вещественное значение П. утрачено, но сохранились несомненные следы их прежнего склонения; напр. греч. εν, ενι "в, на" (местн. пад.), критское ενς, аттич. ες, εις (с винит. пад.) "в, на"; πέρι (местн. пад.), παραί (дат. пад.), παρά (instrum.), πάρος (родит. пад.), русск. вне (церковнослав. въне — местн. пад.), вон (наречие, церковнослав. вънъ — винит. пад.). Первоначально (как видно из санскр. языка, где очень мало П., соединяющихся с падежами) П. употреблялись только для более точного определения значения глагола (в смысле наречия). Отсюда развились две позднейшие их функции. С одной стороны, П. мог примкнуть к глаголу; таким образом образовались глаголы, сложные с П. С другой стороны, П. мог примкнуть к падежу: отсюда образовались П., требующие, как мы обыкновенно говорим, определенного падежа. Что в действительности П. не может управлять падежом, видно уже из того, что один и тот же П. может соединяться с различными падежами и в зависимости от этого меняется и само значение П. Кроме того, в древнейшее время падеж без П. мог обозначать то же самое, что позднее стало обозначаться падежом с П. Так например в русском языке местный падеж, который первоначально мог употребляться самостоятельно (например "Кыеве" — "в Киеве"), потом стал употребляться только с предлогами, отчего и получил название предложного падежа. Остатки первоначального состояния П. сохранились в гомеровском языке, в явлении так называемого тмезиса (рассечения), которое состоит в том, что П., относящийся к глаголу, может быть отделен от него даже несколькими словами. С точки зрения позднейшего языка, это явление представлялось как бы рассечением сложного глагола на две составные части; на самом же деле в гомеровское время процесс сложения П. с глаголом еще не закончился. Например εξ αρα δήτοι επειτα θεοί φρένας ωλεσαν αυτοί (Илиада VII, 360) — "стало быть сами боги погубили (εξωλεσαν) твой разум". Здесь П. несомненно примыкает к глаголу. Но в предложении: ξανθάς δ ' έκ κεφαλης ολεσε τρίχας (Одиссея, XIII, 431) — "(Афина) погубила (его) русые волосы на голове" — П. έκ примыкал к существительному. В аттическом наречии мы уже не встречаем простого глагола όλλυμι, а только с П. — εξόλλυμι, απόλλυμι, "гублю". Современный немецкий язык знает то же явление: он отделяет некоторые ударяемые П. от глаголов в главном предложении. В церковно-славянском языке глагол сложный с П. требует того падежа, которого требует П.; например "когда народ напирал на него (теснил его)"; древнерусское: и того ся добьють (Лаврентьевская летопись) — "и до того бьют себя". Явление это объясняется тем, что здесь П. еще не утерял своей самостоятельной силы в сложении с глаголом. Позднее, когда П. уже слились с глаголами в отдельные слова, П. в таких сочетаниях начал повторяться и при зависящем от глагола существительном. Соединяясь с глаголом, П. изменяет его значение; сложный глагол может соединяться с таким падежом, с которым простой глагол не соединяется. Иногда значение глагола даже совершенно затемняется значением П. Так, например, санскр. yuj-, "соединять", может быть усилено еще П. sam- (sam-yuj- "соединять вместе"); точно так же и глагол bhid- "разделять" может быть усилен П. vi- (vi-bhid- "разделять врозь"). Но затем появились глаголы sam-bhid-, "соединять", и vi-yuj-, "разделять", заменившие собой прежние простые глаголы. Образования эти подобны русскому глаголу "разъединять", который, очевидно, образовался тем же путем, под влиянием "соединять". В славянских языках П. в сложении с глаголами придают глаголу значение совершенного вида; например делать — сделать, мереть — умереть. То же явление свойственно и другим языкам, только в меньшей степени; например лат. facere — "делать", conficere — "совершать, оканчивать" и т. п.

См. B. Delbr ück, "Vergl. Synt. d. indg. Spr." (I, 643—774; II, 146—170).