— христианское церковное наставление, преподаваемое в храме за литургией, имеющее своей задачей поведать и разъяснить слушающим учение И. Христа. Учение о П. составляет предмет особой богословской науки — гомилетики (см.; там же и история П.). Главный вопрос в этом учении — о существе и природе П. — доселе представляется еще нерешенным и спорным. Рейхлин и Эразм, как гуманисты, исследуя и проповеднические произведения древних отцов церкви, трактуют о них наряду с произведениями языческой, греческой и латинской литературы как о произведениях ораторского искусства, а в своей гомилетике мало обращают внимания на учение о П., содержащемся в Св. Писании. Отсюда ведет свое начало взгляд многих гомилетов последующего времени, по которому при определении проповеди принимается во внимание одна внешняя ее сторона — словесная форма, и самая природа проповеди определяется как исключительно риторическая, т. е. П. представляется как бы не имеющей своих особых законов продукции, относится к той литературной области, которая называлась красноречием, или искусством ораторским, и подлежит единственно правилам, которые были созданы еще в древности для ораторства вообще. В новейшее время учение о природе П. стало обосновываться на началах или рационалистических, или натуралистически-эстетических. По Шлейермахеру, П. — "акт художественного словесного представления или воспроизведения содержания личного миросозерцания проповедника перед слушателями, обладающими тем же содержанием". Т. Гарнак ("Praktische Theologie", 1875) определяет П. как "акт слова в культе" или акт культа в слове, который в своей продукции подчиняется общим логическим и эстетическим законам слова и, в частности, законам ораторского искусства. Церковное учение о П., опираясь на слово самого И. Христа и апостолов (Иоан., XVI, 13; XIV, 26; Матф., X, 19; Марк., XIII, 11; Лук., XII, 12; 1 Кор., II, 4, 12, 13; посл. ап. Иоан., II, 20, 27 и др.), усматривает в литургийной П. функцию благодатной жизни церкви, т. е. находит, что по внутреннему существу своему она иной природы, чем естественное слово ораторского искусства, — что главная продуктивная сила П. есть благодать, даруемая в таинстве священства. Если в церкви невидимо присутствует сам Глава ее, И. Христос, и обетованный им Дух Святой, который наставляет ее на всякую истину, то невозможно допустить, с церковной точки зрения, чтобы без руководства вспомоществующей благодати Божией могло обойтись дело церковной П. Вот почему церковь в своих канонах усваивает право литургийной П. только лицам, имеющим благодать священства, и притом только епископам и пресвитерам (Прав. апост. 58-е и прав. 64-е VI-го вселен. собора), и при поставлении во священство в посвятительной молитве испрашивает у Бога посвящаемому "благодати" учительства, почему епископ и священник проповедуют за литургией не иначе, как имея на себе знаки своих благодатных полномочий, по меньшей мере омофор (епископ) и епитрахиль (священник). Что касается античного ораторского искусства, то в древней церкви независимость от него П. доходила до того, что языческих ораторов и риторов по профессии церковь принимала в свои недра и допускала к крещению не иначе, как по оставлении ими своей ораторской профессии и по отречении от нее. Затем от своих проповедников — пастырей церковь древняя никогда не требовала предварительного изучения языческого искусства красноречия, находя его по природе отнюдь не тождественным с П. церковной. Если ораторство иногда имеет место в П. даже отцов церкви, то не как черта природы христианской П., а признак случайный, появляющийся у них вследствие того, что они изучали языческое ораторское искусство в то время, когда о вступлении на служение церкви еще не думали, а готовились к гражданским должностям. Некоторые сектанты — мистики и русские хлысты — думают, что всякая П. может быть продукцией только "непосредственного вдохновения" от Св. Духа, даваемого, по силе веры только, каждому верующему. По мнению пиетистов (Шпенер и др.), П. возможна для каждой личности, "возрожденной и благодатствованной" в таинствах, каковы и миряне. Православная церковь (как и католическая) учит о необходимости для храмовой литургийной П. особой благодати, кроме той, какая преподается в таинствах каждому христианину для жизни — благодати таинства священства. При этом церковь не отрицает пользы и необходимости для П. естественных дарований разума и слова, в том числе дарований и знаний ораторских. Определив церковную П. как одну из функций благодатной жизни церкви, Св. Писание и церковное предание указали и ее разновидности по форме, или прототипы. В книге Деяний и в 1 послании к Коринфянам указаны три таких прототипа: глоссолалия, профития и дидаскалия, различие между которыми обусловливается степенью присутствия в пастыре проповеднике Духа Божия. Первоначальная по времени форма П. — глоссолалия (γλώσσαις λαλεϊν) апостольских времен, названная так по временной ее особенности — благодатному дару говорить на языке, дотоле неведомом говорящему. С психической стороны состояние глоссолала характеризовалось состоянием экстаза; под наитием преизбыточествующей благодати, при созерцании благ и величия истин христианства проповедник становился вне себя (аще в теле, аще вне тела, не вем, говорит о себе апостол Павел); речь его была до того восторженна, что становилась нестройной, почему такие речи часто должны были сопровождаться речами "истолкователей". Профития была пророчеством в том смысле, в каком это служение в церкви вообще определяется в богословии. Будучи также даром Св. Духа, оно в психическом отношении составляет проявление более спокойного и сознательного, чем экстаз глоссолалии — энтузиазма, при котором проповедник не утрачивал самообладания и говорил речью стройной и общепонятной. Дидаскалия — вид учительства по преимуществу рефлективного, произносилась под управлением разума, содержала в себе рассуждения и доказательства и действовала не только на чувство, но и на логическое восприятие. По мере того как христианское общество осваивалось с новым учением, усваивая его не только чувством, но и логической рефлексией, первоначальный экстаз и энтузиазм учителей уменьшался, и уже при апостолах дидаскалия преобладала. Но в церкви и после того продолжали существовать и глоссолалы и профеты (о них говорят Иустин, Мильтиад, Ириней, Евсевий), и никогда глоссолалия и профития апостольских времен — психическая их основа — не прекращались совершенно в церковной П., как ее понимали отцы церкви (подробнее см. в "Истории первобытной христ. П.", проф. Н. И. Барсова, СПб., 1885). П. миссионерская, обращаемая к не ведающим Христа, тоже поручается не иначе как священникам или иеромонахам или по меньшей мере их непосредственному руководству. Следует еще отличать П. внебогослужебную, или так называемые внебогослужебные собеседования, в храме или в простой зале. Здесь священник говорит хотя и от лица церкви и во имя церкви, но больше в силу своей богословской компетенции; здесь он говорит не ex cathedra, голос его здесь не непосредственный голос самой церкви, и проповедь его не часть богослужения церковного, а частное, личное отправление им своей пастырской обязанности. Поэтому в экстренных надобностях внебогослужебные собеседования поручаются в храмах и залах лицам, не имеющим священства, но имеющим достаточный богословско-образовательный ценз, каковы, например, готовящиеся к священству студенты духовных академий и семинарий. Следует упомянуть также об одном чрезвычайном явлении в проповеднической практике церкви — о сказывании П. в храме мирянами. Это исключение из общего правила делается иногда, по особенному разрешению местного епископа, под его непосредственным и ближайшим надзором и руководством, для лиц, выдающихся проповедническими дарованиями и готовящихся к священному сану. В III веке местный епископ позволил проповедовать мирянину Оригену ради его великих дарований. У нас в России митрополит Московский поручил объяснение катехизиса на литургии юноше-студенту Левшину (впоследствии — митрополит Московский Платон); его преемник — студенту Дроздову (впоследствии — митрополит Московский Филарет). Основание для подобных исключений, равно как для существовавшего в русских духовных академиях и семинариях обычая поручать ученикам старших классов, для того посвященным в стихарь, произносить свои опыты П. в академических и семинарских церквах, можно находить в обычае древней церкви упражнять готовящихся к пастырскому служению в составлении и произнесении П., о каковом обычае свидетельствует одно слово св. Астерия Амасийского "Об образе св. Евфимии" (см. "Представители ораторско-практического типа П. на Востоке в IV в." Н. И. Барсова, Харьков, 1888). Эти школьные упражнения в проповедничестве, которым, впрочем, не усвоялось названия П. (λογος ωμιλια), замененное названием Εκφράσις (собеседование), введены были в христианских школах, имевших значение позднейших духовных семинарий, по подражанию языческим риторическим школам. В этом же обычае древних церковных школ имеет свое основание старинный местный обычай Киева, по которому профессора Киевской академии из мирян произносят П. в храмах на так называемых пассиях, вечерних богослужениях двух недель Великого поста. Подробнее см. "Гомилетика" Я. К. Амфитеатрова (Киев, 1857); Барсов, "Учение о существе или природе христианской литургийной П." (СПб., 1897); его же, "История первобытной христианской П." (СПб., 1885).