— Основание и первоначальная история. Христианство проникло в Рим очень рано. Христианские апокрифы и легенды II и III веков утверждают, что уже император Тиберий († в 37 г.) слышал о Христе и даже, будто бы, хотел сопричислить его к римским богам (см. "Акты Пилата"; Тертуллиан, "Апология", гл. 5; Евсевий, "Церковная история", кн. 2-я, гл. 2-я); сюда же относятся легенды о проповеди в Риме святых Вероники и Марии Магдалины и рассказ Клементин ("Recognitiones", кн. 1, гл. 6). При императоре Клавдии (41—54 гг.) в Риме произошли бурные столкновения между христианами из евреев и евреями, вследствие чего все de jure евреи были высланы из столицы. При Нероне (54—68 гг.) христиане стали в Риме очень заметной величиной, вероятно — благодаря апостолу Павлу, "невозбранно" проповедовавшему здесь целых два года, с 61 по 63, или (по Гарнаку — с 57 по 59 гг.; см. "Деяния апостолов", гл. 28, ст. 31). Когда Нерон обвинил христиан в поджоге Рима (летом 64 года), их оказалось здесь, по словам Тацита, "несметное множество" (ingens multitudo). Кем впервые принесено было христианство в Рим — неизвестно. Тацит говорит, что "подавленное на время (Пилатом) гибельное суеверие прорывалось вновь наружу, не только в Иудее, но и в самом Риме", и объясняет это тем, что "в Рим стекается все, что есть в мире ужасного и порочного". Верно тут то, что на Риме, как на центре империи, бывшем в постоянных и оживленных сношениях с самыми отдаленными ее окраинами, отражались весьма скоро и сильно вообще все значительные явления духовной жизни провинции, не только "ужасные и порочные", но и высокие и спасительные. Мнение, что основателем римской кафедры, занимавшим ее с 42 по 67 гг., был апостол Петр, — мнение, на котором уже с конца II века и до настоящей минуты римская кафедра основывает свои притязания на исключительно высокое положение во вселенской церкви — ошибочно. Из Деяний апостольских (гл. 15) и послания к Галатам (гл. 2) известно, что еще около 50 года апостол Петр был не в Риме, а в Сирии и Палестине; в посланиях апостола Павла к Римлянам (писанном в 58 г., или в 53 г., по Гарнаку), к Филиппийцам, к Тимофею и др., писанных из Рима в 57—63 или 61—63 годах, нет намека не только на епископство Петра в Риме, но даже вообще на его присутствие здесь. Следовательно, апостол Петр мог прибыть в Рим лишь очень незадолго до гонения 64 года. Наконец, древнейшие списки римских епископов утверждают, что первым епископом Рима был Линн, а первым епископом-мучеником — Телесфор (при императоре Адриане). Между тем, самый факт мученичества апостола Петра удостоверен хорошо (евангелие от Иоанна, гл. 21), равно как и то, что местом мученичества был Рим (послание Климента к коринфянам). Отсюда следует, что в I—II веках даже в самом Риме апостола Петра не считали первым епископом Рима. Зверские казни 64 года не истребили совершенно христианства в Риме; при императоре Домициане оно проникло даже в род императора, в чем убеждает как факт казни двоюродного брата императора, Флавия Климента, за "безбожие и уклонение в иудейские обычаи", так и надписи катакомбы Домитиллы, ставящие вне сомнений принадлежность к христианской церкви женщины из дома Флавиев в 90—100 гг. Однако, Нероново гонение показало, что попытка сделать Рим центром вселенской церкви была бы в I веке преждевременна. До середины, даже до конца II века таким центром была Малая Азия, с Ефесом, Смирной и Иераполем во главе. Только с середины II века, благодаря мягкому отношению к христианской проповеди императора Антонина Пия, Р. церковь оправляется и расцветает. К концу II века она опять занимает одно из виднейших мест, а в III веке, в гонение Деция и Валериана, принимает на себя главные удары. Впрочем, не следует представлять ее себе слишком грандиозной и в это время. В 252 г. в ней считалось 46 пресвитеров, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколуфа, 52 чтеца, остиария и заклинателя; она прокармливала 1½ тысячи беспомощных людей. Без своего чтеца и остиария не мог обойтись ни один молитвенный дом; следовательно, таких домов в Риме было никак не более 25 (если заклинателей было всего 2); полагая на каждый молитвенный дом даже 3000 человек, что, вероятно, гораздо выше действительности, получаем 75000 христиан на 750—850 тысяч всего населения города, т. е. менее 10%. Об истории территории римского диоцеза и о современной статистике Р. церкви — см. Католичество, Патриархия и Папство; о дальнейшей истории Р. церкви — Папство и папы Лев, Григорий, Николай, Иннокентий, а также Реформация, Иезуиты, Янсенизм, Старокатоличество; о догме Р. церкви — см. Католичество; об управлении ее Кардинал, Конгрегация, Конклав, Курия; об отношениях ее к восточным церквам — Разделение церквей и Уния. Сочинения о Р. церкви, кроме указанных в вышеназванных статьях: Gregorovius, "Geschichte d. Stadt Rom im Mittelalter"; J. Langen, "Geschichte der r öm. Kirche"; Döllinger, "Die Papstfabeln d. Mittelalters"; Ranke,"Die römischen Päpste des XVI—XVIII Jahrh."; Nippold, "Handbuch der neuesten Kirchengeschichte"; Вязигин, "Очерки из истории папства".

Так называемая "порча Р. церкви", вызывавшая с XIV века в Западной Европе громкое требование "реформы церкви во главе и членах" и разрешившаяся реформацией, есть комплекс явлений, коренившихся отчасти в самом строе средневекового католичества, как оно было создано папами Николаем I, Григорием VII и Иннокентием III. Недаром католическая реакция, поставившая себе целью борьбу с реформацией, между прочим, путем излечения "порчи", нередко носит у историков название контрреформации. "Порча церкви" есть общее название для явлений омирщения и нравственного разложения католического духовенства, от папы до причетников и нищенствующих орденов. В его среде сильно развились неверие, лицемерие, симония, разврат, невежество, суеверие, роскошь, сластолюбие и сребролюбие. "Порча церкви" обнаружилась с особенной силой как раз с тех пор, как внешнее могущество папства достигло своего апогея, после полной победы над Гогенштауфенами. Несомненно, что именно явления "порчи", одинаково понятной и возмутительной для всех классов общества, сообщили реформационному движению в некоторых странах тот характер стихийности и потому непреодолимости, которого не могли бы сами по себе вызвать ни культурная и научная оппозиция гуманистов, ни стремление светской власти сбросить опеку папства. Идеал средневекового католичества был строго-аскетический. Отдельные личности, как святые Франциск Ассизский, Бернард Клервосский, Бонавентура и др., осуществили его в своей жизни и останутся навсегда образцами личной святости. Но средневековый католицизм стремился всем своим учреждениям и учениям давать значение общественное, а не индивидуальное; свой аскетический идеал он выставлял как желательный для всех христиан; а так как осуществление его во всем обществе было, очевидно, невозможно, то идеал этот был выставлен, как жизненная норма, по крайней мере для духовного сословия — для церкви в папистическом, более узком смысле слова. Между тем, и для целого сословия он был непосилен; его требования, возведенные во внешний закон, привели, как всякое насилие над природой, к следствиям противоположным цели. Не будучи в силах осуществить свой идеал, церковь не смогла вести за собой общество; напротив, общество мало-помалу внесло свои нравы в духовную среду, и церковь омирщилась. "Порча" началась давно, уже в X—XI вв. она достигла ужасающих размеров; но сначала реформы Григория VII, затем в XIII в. францисканский и доминиканский ордена на время исцелили церковь. Реформы Григория — введение избрания пап конклавом кардиналов, обязательное безбрачие духовенства, инвеститура — были направлены против трех главных зол: схизм на папском престоле и возведения на него недостойных лиц, превращения клира в наследственную касту и симонии. Мало-помалу порча церкви снова возникла из этих самых реформ. Схизмы перешли в самые конклавы (см. Раскол великий); недостойные лица избирались в папы и кардиналы. Авиньонский двор прославился таким развратом, что его называли публичным домом; на констанцском соборе против папы Иоанна XXIII был предъявлен обвинительный акт (70 пунктов), который разбирать пришлось отчасти при закрытых дверях. Безбрачие привело к почти поголовному конкубинату в среде духовенства; нередко случалось, что паства сама навязывала наложниц своим пастырям, чтобы обезопасить от них своих жен и дочерей. Вместо симонии светской явилась духовная; епископские места продавались людям, заведомо неспособным исполнять епископские обязанности и только получавшим доходы со своих бенефиций. XIV и XV вв. — время глубочайшего упадка папской церкви. Во время великого раскола обе курии почти только и делали, что разоблачали скандалы при враждебном папском дворе и вымогали с паствы деньги для умножения придворной роскоши и для ведения войн за папское достояние в Италии, где папские легаты выступали в роли кондотьеров. Избрание епископов и их утверждение папой было обставлено множеством формальностей, несоблюдение которых могло вести к кассации выборов, также как и просрочка. Папские письма по делам этих выборов (litterae monitoriae и exsecutoria e), как и заменившие их потом буллы, оплачивались по таксе. Введены были правила, что доходы с вакантной епископии идут в пользу папы (fructus veniae temporis) и что казну умерших епископов наследует папство (jus spolii); первый свой годовой доход новопоставленный епископ отдавал папе. Чтобы участить поступления по всем этим статьям, папы назначали епископами стариков или как можно чаще переводили епископов с одной кафедры на другую. Новые источники доходов были найдены в продаже монастырских привилегий; по таксе продавались позволения на брак с близкими родственницами; производились денежные сборы на "крестовые походы", под которыми разумелись войны самих пап за их итальянские земли, и на построение собора св. Петра (так называемый Peterspfennig). Обильнейшим источником доходов стала торговля отпущением грехов. Так называемые "юбилейные года", когда эти отпущения производились суммарно, сначала были установлены (в 1300 г., папой Бонифацием VIII) раз в 100 лет; Климент VI сократил срок до 50 лет, Урбан V — до 33 (по числу лет Иисуса Христа), а Сикст IV — до 25 лет, "ввиду краткости человеческой жизни". Для получения отпущения достаточно было сделать денежный взнос в размере путевых расходов в Рим и обратно. Индульгенции частные сначала требовали за отпущение греха "дела, достойного покаяния", например пилигримства, молитвы, поста и т. п.; потом самые эти дела, внешним образом выполненные, стали считаться достаточными для искупления греха; еще позже нашли возможным заменять и их денежными взносами в пользу духовенства; грехи были в точности расписаны по таксе, так что стало возможным откупаться от них деньгами и даже покупать себе право вперед на любой грех. "Сверхдолжных заслуг" церковь считала так много, что, утверждала она, на них можно было бы выкупить весь ад и чистилище. Кто из этой кассы получит дополнение своих добродетелей, от того для спасения не требуется ни веры, ни покаяния, и его собственные добродетели, как излишние, поступают сами в кассу сверхдолжных заслуг. Наконец, индульгенции стали продаваться с молотка и ходить в банкирских домах, как обыкновенные денежные бумаги. К этому страшному подрыву авторитета исповеди и духовных отцов присоединилась еще деятельность нищенствующих монахов, получивших от папы право неограниченного пастырства душ. По словам св. Бонавентуры, от нищих монахов все бегут, как от грабителей; слова "мое" и "твое" раздаются в монастырях чаще, чем имя Иисуса. Монахи занимались торговлей, адвокатурой; ордена чернили и осмеивали друг друга на глазах у паствы. Эту страшную разницу между идеалом церкви и ее действительностью богословы XIV—XV вв. как будто нарочно делали еще резче, все более поднимая в теории святость папского сана и его могущество. Папа зовется у них владыкой мира; император — не более, как посредник между папой и королями; он может быть назначен и свергнут папой по произволу и при коронации обязан приносить папе присягу. Папа — vice-deus или просто deus imperatoris, non homo simpliciter; его суд — все равно, что суд Христа, власть его — sine pondere et me n sura (без веса и меры). Григорий VII писался еще наместником Петра, но его преемники пишутся уже памятниками Христа, в то самое время, когда авиньонский двор получил в обществе кличку дома терпимости.