— (о развитии и характере церковного землевладения в России — см. Монастыри и Духовенство). Первые признаки нарождающегося движения в пользу С. замечаются у нас в конце XIV в. среди представителей самой церкви; это направление развивается явственно в конце XV и начале XVI в., и одновременно с ним течение в пользу С. заявляет о себе в обществе — в ереси жидовствующих — и в управлении Иоанна III и Василия III. В XVI стол. два первых течения иссякают, а третье, напротив, проявляется все настойчивее и чаще. В XVII в. Уложение царя Алексея Михайловича заключает несколько весьма серьезных мер в этом направлении, торжеством которого были церковные реформы Петра Вел. и Екатерины II. Причины С. у нас были почти те же, что и на Западе: огромное развитие беломестных (свободных от налога) церковных земель, тяжело отзывавшееся на народном и государственном хозяйстве, и вредное влияние этого развития на монастырские нравы. Движению против монастырского землевладения способствовало, сверх того, несоответствие его обету нестяжания, явно сквозившее сквозь компромисс, выработанный византийским правом еще до времени принятия Русью христнства и перенесенный в Poccию вместе с Номоканоном. Он состоял в том, что монах не может иметь личной собственности, но может пользоваться собственностью монастырской. На этом основании Номоканон признавал права монастырей, между прочим, и на земельную собственность, населенную арендаторами-крестьянами, отрицая безусловно только прямое церковное рабовладельчество. Для того, чтобы владение большими имениями не вредило аскетической строгости жизни, церковь установила принцип: "Церковное богатство — нищих богатство", и на основании него требовала, чтобы монахи не "вступались в села" и монастырское начальство тратило на продовольствие монахов минимальную долю доходов, а все остальное употребляло бы на церковное строение и украшение, школьное дело и всяческую благотворительность. Так как в средние века Номоканон чтился у нас, не исключая заключавшихся в нем толкований византийских юристов и законов греческих императоров, как книга боговдохновенная и потому не подлежащая критике, то идеально настроенным русским подвижникам, если они хотели оставаться строго православными и вместе с тем осуществить аскетический идеал, представлялись два исхода: или с неумолимой строгостью, путем суровейшей дисциплины и наказаний проводить общежительный устав, или же отречься и от имений, и от устава, рекомендуя другую форму монашеского жития. Первый исход избирают Иосиф Волоцкий и так назыв. осифляне, второй — преп. Нил Сорский и так назыв. заволжские нестяжатели, поскольку они были строго православны. С другой стороны, с развитием Московского государства, вопрос о церковных и монастырских вотчинах получит государственное значение: не хватало земель на испомещение служилого класса, а монастырские земли все расли, и испомещенные служилые страдали от ухода крестьян на льготные монастырские земли. Уступка Новгородом Иоанну ряда владычних и монастырских земель в 1478 г. не может считаться актом С. в точном смысле; Иоанн "брал по праву завоевателя и в виде наказания провинившемуся духовенству" (преосв. Макарий). Но на соборе 1503 г., с ведома великого князя, "начат старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились своим рукоделием". Это предложение общей С. и смены "общежития" "скитским жительством" вызвало оживленные споры; в конце концов, уже после отьезда Нила, собор представил великому князю ответ (по проекту Иосифа Волоцкого), где заявлялось, что "святители и монастыри отдавать церковные стяжания не смеют и не благоволят", с ссылками на Правила Кормчей книги, узаконившие землевладение и запрещавшие светской власти отнимать церковные имущества. Преп. Нил вскоре скончался, и его смерть погубила его дело. Его наследниками явились князь-инок B accиан Косой Патрикеев и Максим Грек. Первый повел дело резко и заносчиво, рисуя злоупотребления монастырскими имениями в преувеличенно черных красках, толкуя по-своему, и неправильно, правила Кормчей книги и отзываясь пренебрежительно и о них, и о признанных церковью святыми деятелях "стяжательных" монастырей ("Это не правило, а кривило. — Господи, что это за чудотворцы? Сказывают, в Калязине Макар чудеса творит, а мужик был сельской"). Такими отзывами он дал повод сомневаться в своем православии и сопоставлять его полемику против монастырей осифлян с полемикой жидовствующих. Максим Грек был чужак, и его резкая критика русских книг, обрядов и нравов сделала его непопулярным. С другой стороны, некоторые осифлянские монастыри показали, что землевладение может не вредить строгости монашеской жизни: ученый Зиновий Отенский, ученик Максима Грека, ознакомясь с бытом осифлян и сравнив его с роскошной жизнью Вассиана в Симоновом м-ре, перешел в осифлянский лагерь. Волоколамский м-рь продовольствовал в голодные годы целые округи с десятками тысяч населения, и за это, как и за строгость жизни и красоту богослужения, пользовался народной любовью. Поэтому осифлянское направление, не требовавшее, притом, ломки и прочно коренившейся в ближайшей и обильнейшей церковно-исторической традиции, одержало верх в церкви, и секуляризационное движение перешло к государству. Но и для государства дело С. затруднено было тем, что церковь явно высказалась против него: поэтому оно пошло крайне медленно. На Стоглавом соборе (1551) было положено новые вотчины владыкам и монастырям принимать не иначе, как с согласия царя, а в собственно Московской области не принимать вовсе; наличные владения пересмотреть и возвратить в казну или жертвователям те, которые взяты насильством или противозаконно в царское малолетие. Ливонская война вызвала новый собор о вотчинах, в 1580 г. На нем было постановлено возвратить земли, отданные на помин души, родне завещателя, а монастыри вознаградить деньгами; если родственников нет, отобрать за такое же вознаграждение в казну. В 1584 г. была попытка уничтожить льготы монастырских земель, но они были восстановлены уже через месяц. Постепенное прикрепление крестьян в XVI — XVII вв. вызвано было отчасти этими льготами, ради которых крестьяне от вотчинников-мирян сбегали на монастырские земли. По счету иностранцев, в XVII в. ок. 1/3 всей территории считалось за церковью; по Котошихину, епископы и монастыри владели 118000 крестьянских дворов. Уложение даря Алексея 1648 г. воспретило дальнейшее увеличение церковных вотчин, и часть их была прямо отписана в казну: тяглые люди жаловались, что духовные беломестцы селятся около городов и отбивают у них торги и промыслы; эти-то слободы и были отписаны безмездно на государя. При царе Феодоре Алексеевиче (1676—82) составлена была подробная опись церковным имениям и их доходам, для определения сборов с церковного ведомства и для контроля над его экономией. Этот контроль и временное обращение известной части доходов церковных на государственные нужды вошли в обычай уже давно, еще с Василия III; при Романовых контроль велся приказом Большого дворца. Кроме того, правительство увеличивало для церковных земель те сборы, которые они несли наравне с прочими: ямские, стрелецкие, полоняничные и др. В XVII-же веке правительство стало пользоваться исконным назначением монастырей, как центров благотворительности, посылая туда на содержание увечных и престарелых служилых людей, их вдов и сирот. Все эти меры получили особое развитие при Петре Великом, когда страшное напряжение финансовых сил страны поставило ребром вопрос о монастырских имениях. Стефан. Яворский назвал однажды Петра "иконоборцем", намекая вероятно на имп. Константина V, обращавшего монастыри в казармы, монахов — в солдаты, и конфисковавшего их имущества в пользу войска. Когда синод объявил, что для инвалидов шведской войны нет более в монастырях мест и окладов, Петр запретил было вовсе постригать вновь в монашество кого бы то ни было. В "Обьявлении, когда и какоя ради пользы начался чин монашеский", составленном Феофаном Прокоповичем по поручению Петра, изложены такие взгляды: "А что говорят — молятся, то и все молятся; что же прибыль обществу от сего? Большая часть бегут в монастыри, чтобы даром хлеб есть". Таким образом Петр резко критиковал ту точку зрения на монастыри, под влиянием которой древняя Русь несла в них свои приношения, желая обставить их церкви возможно богаче, а монахам дать возможность безраздельно отдаться молитве за себя и за всю землю русскую. Петр звал монастырские земли "тунегиблемыми", как приносящие обществу слишком мало материальной пользы. Уже в 1700 г. все льготы, сохраненные еще монастырями со времен Уложения, были уничтожены; в 1701 г. восстановлен упраздненный в 1675 г. монастырский приказ (см.) и монастыри и архиереи вполне устранены от управления своими хозяйствами и доходами. На содержание их приказу велено выдавать крайне скромные оклады, "без чего пробыть невозможно"; остальное должно было идти на государство, школы и благотворительные заведения. В 20 лет приказ устроил в одной Москве 93 богадельни на 4400 чел. и госпиталь на 500 чел. Синод в первом же своем докладе просил возвратить управление церковным имением духовному ведомству, и в 1724 г. монастырский приказ превратился в синодальную камер-контору. Синодальное управление вызвало недовольство и вверху, и внизу — недовольство несправедливое, так как синод не мог ни собрать для казны больше, чем собирал, ни выдавать духовенству больше, чем было позволено. Уже при Петре однажды было приказано задержать жалованье самим членам синода, пока не соберут недоимок. При Анне Иоанновне, в 1732 г., недоимка с церковных вотчин исчислялась в 81 тыс. руб.; доимочная контора сильно донимала их, и управление ими было передано коллегии экономии при сенате, получившей то же значение, какое имел при Петре монастырский приказ. Дело не поправилось: в 1740 г. на одних синодальных учреждениях лежала недоимка в 32000 руб., и нечем было платить жалованье синоду. Елизавета Петровна закрыла в 1744 г. коллегии экономии и передала имения опять духовным властям, но сборы и оклады остались прежние. В 1757 т., на конференции сената и синода, императрица заметила, что, так как монастыри употреблять свои доходы иначе, как по положению штатов, не могут, то и управление землями составляет для них "суетное затруднение". Петр III сделал было распоряжение включить церковные вотчины то общий состав государственных; Екатерина II сперва отменила его, но уже в конце 1762 г. поручила рассмотреть вопрос смешанной духовно-светской комиссии, с Дмитрием Сеченовым во главе. Ее доклад Екатерина утвердила в 1764 г. Все церковные вотчины (911 тыс. душ крестьян) были переданы из духовного ведомства в коллегию экономии; на содержание монастырей и архиерейских домов назначены штатные оклады по трем классам; безвотчинные монастыри отчасти упразднены, отчасти предоставлены своей судьбе (не внесены в штаты). Из всех поступлений в коллегию экономии на церковные учреждения положено всего 404 тыс. руб., тогда как одного крестьянского оброка получалось до 1780-х годов 1366 тыс., а позднее — ок. 3400 тыс. В 1786 г. С. была распространена на Малороссию и тогда же закрыта коллегия экономии, так что бывшие церковные вотчины окончательно слились с государственной землей. Страдальцем за старый порядок явился Арсений Мацеевич (см.). Последствием С. было огромное сокращение числа монастырей и монашествующих. По штатам 1764 г. из 954 великорусских монастырей упразднены 569, за штатом оставлены 161; к 1801 г. во всей Империи остались всего 452 монастыря (из 1072-х).