(Simson) — нем. юрист и политический деятель (1810 — 99). Происходя из зажиточной еврейской семьи в Кенигсберге, перешедшей в протестантизм, С. вырос в обстановке, выражавшей лучшие стороны немецкой культуры начала XIX стол. Отцы слушали лекции Канта, пережили бури французского нашествия и были полны идеями эпохи освобождения, в которых, кроме обычного патриотизма, заключалось еще стремление к внутренним реформам. Молодежь слышала о произволе старой бюрократии, о только что пережитой эпохе Штейна, несбывшихся надеждах и неисполненных обещаниях. Противодействие наступившей реакции обнаруживалось не только со стороны "молодой Германии", но и со стороны лучших элементов старого дворянства и чиновничества; это больше всего чувствовалось в пров. Пруссии, обер-президентом которой был Шен, автор брошюры " Woher und wohin?", вместе с "Vier Fragen eines Ostpreussen" Иоганна Якоби (также кенигсбергца), принадлежащей к замечательнейшим произведениям домартовской политической литературы. Из Кенигсберга же вышел протест сословий с дворянством во главе против преследования демократии, напоминавший Фридриху Вильгельму IV, что "любовь свободного народа — самая надежная опора трона". В этих общественных взглядах, в поклонении Гёте, в уважении к античной свободе, в идеях своего учителя Гербарта о воспитании вырос и молодой С. Его землячка Фанни Левальд говорит о нем, как о рано развившемся человеке, чем-то вроде Wunderknabe, вызывавшем у всех, знавших его, большие надежды. В 18 лет он был доктором кенигсбергского университета, в 25 лет — профессором римского права и судьей при местном трибунале. В 1848 г. город Кенигсберг выбрал С. депутатом во франкфуртский парламент. В блестящем собрании ученых, поэтов и политиков, заседавшем в церкви св. Павла, кенигсбергский профессор был далеко не самой выдающейся фигурой, но тем не менее ему очень скоро удалось занять там одно из первых мест, сначала в качестве секретаря, потом вице-президента, а через несколько месяцев — и президента национального собрания. С. был человеком центра не только в том смысле, как это слово понимается в парламентах (кроме герман. рейхстага), но и в значении среднего вывода культурных идей своей эпохи. У него были все внешние и умственные данные для того, чтобы руководить собранием: внушительная фигура, торжественная поза, самообладание и чувство собственного достоинства. К таланту "представительства" у С. присоединялся редкий дар слова, уменье облекать мысль в безукоризненные, классические выражения и найти в торжественные минуты торжественные слова. "Der Mensch redet talare", шутя говорил о нем Бертольд Ауэрбах. Как президент франкфуртского парламента, С. первым подписал свое имя под конституцией германского народа; затем ему во главе депутации национального собрания, к которой принадлежали Арендт, Дальман, Миттермейер и другие выдающиеся деятели, суждено было сообщить Фридриху Вильгельму IV об его избрании германским императором. Конституция, в составлении которой главное участие вместе с Симсоном принимали другие члены умеренно-либеральной партии, установляла гораздо больше гарантий свободы, чем любая из действующих германских конституций — и не удивительно, что Фридрих Вильгельм, получив хартию из рук С., не решился стать ее хранителем. Король принял, однако, депутацию во дворце, стоя у трона и окруженный принцами, министрами, генералами и придворными. На приветственную речь президента национального собрания он ответил пространным и вычурным спичем, ясно свидетельствовавшим, что он не примет избрания, чтобы не идти против принципа легитимитета. Единственный из живых еще свидетелей этой сцены, проф. Бидерман в Лейпциге, рассказывает, что депутаты вышли из дворца со слезами на глазах, сознавая, что мечты их об объединении отечества не находят отклика у романтика на троне Гогенцоллернов. Вернувшись во Франкфурт, С. скоро сложил с себя президентские полномочия в удалился из собрания. В Эрфуртском парламенте он председательствовал; вместе с тем он был членом палаты депутатов прусского ландтага. Здесь в 1851 г. С. впервые столкнулся с Бисмарком. Первый обмен мыслей между ними был в высшей степени характерен для обоих: С. внес предложение, отрицавшее за правительством право хотя бы временного безбюджетного правления, тогда как Бисмарк в одном из предыдущих заседаний отрицал за палатой право на звание народного представительства, высказываясь и против абсолютизма, "в сущности, сводящегося к господству бюрократии", и против тенденции палаты усилить свое влияние на решения короны. С. назвал эти идеи оригинальными и заметил, что речи г. Бисмарка "более содействуют увеселению, нежели освещению умов в этом высоком собрании". "Я не хочу, — ответил ему на это Бисмарк, — ссылаться на поэта, сказавшего, что есть люди, которых и небесный факел не освещает (Шиллер, в "Колоколе"): я доволен и тем, если в столь печальное время могу доставить почтенным людям веселую минуту. Если же депутат от Кенигсберга думает, что мои парламентские дебюты оригинальны, то я с ним тоже не спорю: его в оригинальности действительно упрекнуть нельзя"... Двенадцать лет спустя мы находим С. в рядах оппозиции, борющейся с министром-президентом Бисмарком. К этой эпохе "конфликта" относится знаменитая речь С., в которой он сравнил Бисмарка с канатным плясуном, "вызывающим удивление толпы только тем, что может держаться на канате, не ломая себе шеи. Достойно ли такое занятие государственного человека — другой вопрос". Подобно Зибелю и Гнейсту, С. после 1866 г. заключил мир с Бисмарком и перешел в правое крыло либерализма, основавшее национал-либеральную партию. Во второй раз в жизни ему в 1871 г. выпала честь поднести императорскую корону прусскому королю, но на этот раз президент рейхстага не сообщал, как в 1849 г., об избрании в императоры, а просил лишь от имени народа принять выбор королей и князей. Старая полемика С. с Бисмарком была забыта, и всемогущий канцлер в 1879 г. считал прежнего своего противника достойнейшим кандидатом на пост президента только что учрежденного тогда кассационного суда. Это звание С. занимал в продолжение 12 лет. Став в 75 лет президентом общества Гёте, он принимал ближайшее участие в его трудах и еще за год до смерти присутствовал на годичном собрании в Веймаре.