(грамм.) — всякий звук или сочетание звуков, присоединяемые к концу корня или темы и обыкновенно сообщающие им известный второстепенный оттенок значения. С. обыкновенно делятся на собственно С. и окончания (см.). Разница между этими двумя разновидностями лишь вторичная (см.) и в общем сводится к тому, что присоединение С. к корню образует тему или основу (отсюда термин — тематические С.), а присоединение окончания к корню или теме дает в результате известную грамматическую форму (падежную или личную глагольную и т. д.). В дальнейшей истории С. и окончаний нередки случаи, когда части тематических С. дают начало грамматическим окончаниям, как это наблюдается, например, в русском окончании родит. множ. -ов (польск. -ów), свойственном первично лишь бывшим индоевропейским основам на -еи или -и (индоевр. *s ûnú -s, *su-neu-, родит. множ. *s û -neu-om = слав. сынов), но потом перенесенном и к другим основам (р. волков вместо индоевр. *vlko-om, *vlk ô m, санскр. vrk âm, греч. λύκων; местов, делов и даже палков, ягодов; ср. польск. нapoдн. oknό w, ryb όw). Таким образом, резкой границы между С. и окончаниями провести нельзя ни в историческую эпоху существования индоевропейских отдельных языков, ни в доисторическую эпоху индоевр. праязыка. Не подлежит сомнению, что в известную, очень древнюю пору жизни индоевр. праязыка в так называемом корневом, или дофлективном, периоде С. вместе с окончаниями представляли собой самостоятельные слова и словечки, занимавшие второстепенное место в предложении рядом с другими, более важными его членами, с которыми они впоследствии и слились в сложные основы и формы. Получившиеся таким образом второстепенные части слов продолжают нередко чувствоваться такими и в современном состоянии языка. Для того, чтобы наше непосредственное чутье сложного морфологического состава известной словесной формы, основанное исключительно на бессознательных ассоциациях между сходными словесными представлениями, могло выделить из этого состава известный С., требуются некоторые условия, определяющие возможность указанных ассоциаций и в общем сходные с условиями, необходимыми для выделения корня (см.). Для этого необходимо: 1) чтобы рядом с известным словом, имеющим в своем составе С., было простое слово, образованное от того же корня, но не имеющее этого С. и вместе с тем лишенное того оттенка значения, который присущ слову, снабженному С.: домик — домище — дом, носик — носище — нос, рученька — рука, ноженька — нога и т. д.; 2) чтобы имелся целый ряд других слов, снабженных данным С. и обладающих благодаря ему одним и тем же определенным оттенком значения. Так, рядом с домик имеются слова: носик, ротик, хвостик и т. д., рядом с домище — носище, ротище, хвостище, возище и т. д.; 3) чтобы рядом с данным С., придающим всегда один определенный оттенок значения, не было других С., обладающих таким же оттенком значения. Последнее условие, впрочем, только способствует лучшему обособлению С. в нашем сознании, но не необходимо для этого обособления, первые же два условия являются существенно необходимыми, и при их отсутствии С. не чувствуется. Так, мы чувствуем простыми слова солнце, сердце (старослав слън-ьце, сръд-ьце), где, однако, имеется древний праславянский С. — ьце. Происходит это от того, что рядом нет простых слов *сердо, * солно, и темы эти встречаются лишь в сложных словах сердобольный, солнопек, солноворот. С. -це в этих словах совсем не обособляется в нашем сознании и не придает словам того уменьшительного оттенка значения, который он еще имеет в таких словах, как сельцо рядом с село, оконце рядом с окно и т. д. Такое же забвение С., как в сердце, солнце, имеем в кольцо, крыльцо вследствие отсутствия параллельных простых слов *коло и *крыло с тем же основным значением (крыло в смысле части тела у птиц не может ассоциироваться с крыльцо вследствие разницы значения). Есть С., совершенно пришедшие в забвение во всех образованиях с ними. Таков, напр., С. -р (индоевроп. -rо-) в словах вроде дар, пир, жир, добр, храбр и т. д. (ср. греч. δώρον = слав. дар), рядом с которыми нет простых форм * да, * пи, * жи, * доб, * храб — и т. д. Таков же С. -к (индоевр. -ko-) в словах вроде знак, полк, мрак или морок (обморок), зык и т. п., рядом с которыми нет простых слов * зна, * пол, * мор, * зы с тем же основным значением. Благодаря этому обстоятельству у нас появляются новые корни дар, пир, жир, добр, храбр, знач, полч в таких образованиях, как дарить, пировать, жиреть, у-добр-ять, за-добр-ить, храбр-иться, знач-ить, о-полч-иться и т. д. Корень в данных образованиях поглотил звуки С. В других случаях, напротив, С. поглощает звуки корня или основы, благодаря чему наблюдается все большее осложнение С. Так, С. -ник в словах клеветник, советник и т. п., при которых уже нет имен прилагательных *клеветный, * советный, перенесен от форм вроде двойник, где имеем тему двойн (двойной) + С. ик. С. -щик в тюремщик, при котором нет прилагательного тюремский, образовался путем присоединения С. -ик к таким темам, как ямск- (ямской) и т. п. Параллелизм ям — ямщик вызвал к форме тюрьма новую форму тюремщик и т. д. Подобно звуковым вариациям корня, вызванным фонетическими изменениями, и С. представляют такие же вариации в зависимости от влияния последних звуков корня. Так, рядом с формами сильнее, злее, сильнейший, злейший и т. п. имеются формы легчае, должае (народные), легчайший, жесточайший, дражайший и т. п., где вместо С. -ее, -ейший находим -ае, -aйшuй. По аналогии к случаям вроде легчае, должае, где α вместо е вызвано влиянием предыдущего ч, ж, ш, в народном языке возникают и формы сильняе, скоряе и т. п., нередкие и в литературном языке XVIII в. Таким же образом формы кричать, слышать, дышать и т. д. чувствуются одинаковыми с давать, ломать, катать и т. д.. но не с гореть, сидеть и т. п., хотя представляют в своих С. тот же первичный гласный е, только измененный в гласный α влиянием предыдущих "шипящих". Иногда С. совсем исчезает, как напр. в формах воз (произносится вос) = греч. όχο - ς, индоевр. *vog'ho-s, волк (произносится волк) = греч. λύκο - ς, индоевр. *vlko-s и т. д. Относительно происхождения С. мы можем только строить гипотезы. Основатель сравнительного языкознания Фр. Бопп возводил их к местоименным корням, и с его взглядами было согласно большинство последующих ученых. Немногочисленные противники его полагали, что некоторые С. восходят и к глагольным корням. Это предположение весьма вероятно ввиду очень частых случаев возникновения С. из отглагольных имен в отдельных индоевропейских языках в историческом фазисе их существования. Так, франц. С.- ment в наречиях вроде fiérement, doucement (гордо, тихо) восходит к творит. падежу един. числа mente (от лат. имени сущ. mens, mentis = душа, мысль, ум) в таких лат. словосочетаниях, как fera mente, dulce mente (итал. fieramente, dolcemente), представлявших собой некогда обстоятельственные слова (с гордой душой, с нежной душой), но впоследствии превратившихся в простые наречия, по образцу которых возникли и такие, как r é cemment (недавно), actuellement (в настоящее время), итал. recentemente, attualmente и т. д., которые уже нельзя возводить к латинским словосочетаниям recente mente, actuale mente и т. д. Немецкий С. -lich в прилагательных weiblich, männlich (женственный, мужественный), так же как англ. -like в manlike (мужественный), gentlemanlike (благородный), восходит к германскому имени существительному * lika (тело, вид, образ). Таким образом, weiblich, männlich первично значили "жено-образный, муже-образный". Именное происхождение имеет и нем. С. -heit в словах вроде Schönheit (красота), Krankheit (болезнь); в средневерхненемецк. яз. он встречался в значении "способ, свойство, качество". Подобные С. очень легко могут возникать и в позднейшие эпохи жизни языка. Немецкие прилагательные voll (полный), reich (богатый) в сложных прилагательных reizvoll (прелестный), freudvoll (радостный), geistvoll, geistreich (умный, остроумный) и т. п. играют уже роль С. Вместо reizvoll можно сказать reizend совершенно так же, как вместо стреловидный, шаровидный можно употребить другие образования, вроде стрельчатый, шаровой и т. д., где место прилагательного -видный, имеющего значение С., легко могут занять настоящие С. -чатый, -овый и т. д. Из приведенных примеров видно, что образование С. не принадлежит какому-нибудь одному доисторическому периоду в жизни языка, но может происходить в течение всей жизни этого языка. Отсюда можно заключить, что и С., унаследованные отдельными индоевропейскими языками из праязыка, не все были созданы в корневую эпоху жизни индоевроп. праязыка, но могли возникать и в эпоху флективную и притом также из именных элементов (т. е. от глагольных корней), как в позднейших языках. Возникновение новых суффиксов идет рука об руку с исчезновением старых. Гибель или смерть С. наступает тогда, когда он уже не способен образовать новые слова или основы. Так, при помощи С. -к или -р мы не можем уже образовать новых слов от какого-нибудь корня вроде нос-, воз-. Образования: *носк, * ностр, * возк, * воздр будут для нас совершенно бессмысленны, тогда как С. -ик, -uще еще вполне жизнеспособны: имея, положим, слово велосипед, мы можем от него образовать неупотребительные, но вполне понятные формы велосипедик, велосипедище. Причиной гибели С., кроме вышеуказанных психических условий, нередко бывают и фонетические изменения. Так, тематический С. -о- в формах раб, раба, рабу, рабом, рабе и т. д. (индоевр. *orbho-s, *orbh ôt, *orbhô i из *orbho + ai, *orbho-mi, *orbho-i и т. д.) уже не может чувствоваться потому, что в огромном большинстве форм он сделался неузнаваемым вследствие разных звуковых изменений и открывается лишь путем научного анализа. Ср. Интеграция, Корень, Морфология, Окончание. См. Дельбрюк, "Einleitung in das Sprachstudium" (3 изд. Лпц., 1893, гл. V); H. Paul, "Principien der Sprachgeschichte" (2 изд. Галле, 1886, гл. XIX, 3 изд., 1898); H. Kpyшевский, "Очерк науки о языке" (Казань, 1883, § 47—52).