(Φοινίκη) — греческое название части полосы на восточном берегу Средиземного моря. Самое правдоподобное его объяснение — "страна красного солнечного божества Финика" (Φοϊνιξ), появлявшегося с востока. Первоначально это имя прилагалось к Карии, ближайшему к Греции восточному берегу; с расширением кругозора оно было перенесено на дальнейший. У Геродота Ф. простирается от Посидия до Палестины, т. е. филистимской области (см.); при Селевкидах ее считали от Орфосии (устье Нар-Берида) до устья Нар-Зерка; из более поздних географов одни (напр. Страбон) считают Ф. весь берег до Пелусия, другие южную границу ее помещают у Кесарии и Kapмила. Только римское позднее провинциальное деление распространило имя Ф. на прилегающие к полосе внутренние области до Дамаска, а впоследствии стало различать Ф. Приморскую от Ливанской. При Юстиниане даже Пальмира была включена в состав последней.

Географический обзор. Ф. греков и Phoenice Maritima Римской империи — береговая полоса между морем и горными цепями Баргилом (Нозанри), Ливаном, Ермоном и Кармилом, длиной ок. 400 вер., шириной большей частью не более 4, причем отроги горных цепей иногда вплотную подходят к морю. Более широкие места: 1) между Баргилом, Ливаном и заливом Джун-Аккар — область, принадлежавшая г. Араду (Арвад, теперь Руад), расположенному на острове. Здесь были гавань Карне, известная под греческим именем Антарада, города Мараф, Симира, Арка, Орфосия и впоследствии Триполь, 2) от мыса Рас-Бейрут до устья р. Тамира — область г. Берита (ныне Бейрут); мыс Рас-Серафенд разделяет равнины областей Сидона и Тира, простиравшиеся до мыса Рас-Абьяда; 3) самая обширная равнина — от Рас-Накура до Кармила, а также Саронские поля к Ю. от Кармила, с г. Дора и Иоппия. Эти пространства прерывались высотами, о которые ударялся прибой волн. Так, к Ю. от Триполя на 1 00 вер. идет труднопроходимая горная страна, входящая у мыса Рас-еш-Шакка (Феупросопон, "Лице Божие" др.) в само море. Только слегка отступая от берега, она дает место для области Библа. К Ю. от Тирской равнины находится горная область, северная часть которой вдается в море мысом "Белым" (Promontorium Album Плиния, Рас-эль-Абьяд), состоящим из белого известняка. У южной оконечности этой горной страны (мыс Рас-эль-Накура), также вдающейся в море, дорога искусственно проделана по вершине и носила имя "тирской лестницы" (Κλίμαξ Τυρίων). Подобный же проход устроен у р. Нар-эль-Кельба; дорога, проделанная в массиве скал над морем, была единственным путем из сев. Сирии в южную. Здесь оставляли свои памятники и надписи завоеватели египетские, ассирийские и вавилонские, римляне, арабы, турки, французы (1860). Марк Аврелий устроил здесь Via Antoniana. Многочисленные реки и речки обязаны происхождением снегам "белого" Ливана. Просачиваясь от их таяния в мягкие меловые породы, вода выходит наружу на западном склоне у песчаниковых отложений области террас средней части горного пояса (араб. Вуссут) в виде рек, орошающих Ф. и обусловливающих ее роскошное плодородие благодаря приносимому ими и отлагаемому известковому мергелю. Сам берег (Сахиль) отчасти состоит из этих аллювиальных отложений и, таким образом, также может быть назван до известной степени даром рек и горных цепей. Из рек наиболее значительны: Нар-эль-Кебир ("Великая", др. Елевфер), Нар-Себти, Нар-Иб-рахим, Нар-эль-Кельб и самая крупная — Литани (Леонтес грек.). Нар-Ибрахим — в большей части течения подземный поток: берет начало на восточном склоне Ливана, течет в расселинах под горой, вновь появляется на З. из пещеры Афка и впадает в море у Джебайла (древн. Библа). После сезона дождей воды реки, насыщенные илом, принимают красноватый цвет, и море окрашивается им на далекое пространство. Древние видели в этом кровь Адониса, растерзанного вепрем. Нар-эль-Кельб (р. Собаки, греч. Лик, т. е. р. Волка) изливается к С. от Берита; замечательна гротами, аркадами, воронкообразными впадинами бассейна; вытекает из глубокой пещеры, где слышен рев вод; отсюда ее название. Лейтани и Нар-Касимиэ — горные, бурные, пенящиеся потоки. Все эти реки не годны ни для судоходства, ни для сообщения с внутренними странами Сирии; они, напротив, еще более дробили береговую полосу. Благодаря им и горным отрогам последняя никогда не могла сделаться единым политическим целым. Единственным средством сообщения было море, но и оно не объединяло, а разъединяло жителей, так как пользование его дарами вызывало конкуренцию. История Ф. полна соперничества и недоброжелательства городов, забывавших о национальном родстве во имя торговых выгод и взаимно предававших друг друга. Не будучи в состоянии сделаться единым государством, способным к последовательной оборонительной политике, Ф. еще менее могла быть носительницей наступательных планов, имевших в виду Восток: Баргил, Ливан и Ермон были препятствием, а море отвлекало интересы в противоположную сторону. К тому же береговой рельеф благоприятствовал развитию мореходства: характерное для него сочетание крутых и плоских берегов встречается по всему Средиземному морю, вызывая сходные явления — скопление населения на известных пунктах, необходимость искать пропитания путем рыбной ловли или морских экспедиций, скученность городов, сообщение последних морем, более безопасным от разбойников и враждебных племен. Последних было всегда много в Сирии; многие из них стремились к морю, равно как и завоеватели. Поэтому поселения появляются на о-вах и носят соответствующие названия: Цор (Тир) — скала, Арад — убежище. Площади их были ничтожны: Арад едва имел версту в длину и 0,5 вер. в ширину, Тир заключал в себе неполную кв. версту. Понятно, что скученное население искало себе выхода на берегу, где и появляются длинные поселения (Антарад, Ушу, Палетир и др.). Другие города располагались на берегу рек, не пересыхавших только при устье. Знаменитые финикийские гавани сами по себе не сделали бы из финикиян мореходов: давая приют от сев. и южн. ветров, они были беззащитны против западных. Во всю длину берега прибой достигает иногда глубины 84 м и, стирая вдающиеся в море каменные породы подпочвы, засоряет рейд и заносит песком гавани. Наконец, гавани до крайности малы. Климат Ф. умеренный. Приморское положение, обилие влаги и зап. ветры смягчали противоположности двух времена года подтропического пояса. Дождливое время с октября длится 3/4 года; в сентябре бывают жары; зимой редко бывает менее 10°; средняя температура лета 25° — 28°. Вообще климат приближается к алжирскому к сицилийскому, равно как и растительность: и здесь те же роскошные кустарники, то же обилие лилейных пород, орхидей, вечно зеленых лавров, мирт и кактусов. Финиковая пальма, растущая в изобилии, не туземного происхождения и не дает плодов. На предгорьях Ливана в Вуссуте растут маслина, смоковница, виноград. Плоды их, равно как гранатового и тутового деревьев, были предметом торговли. Не меньшую важность в этом отношении имели леса, которыми в древности славился Ливан и от которых вследствие хищнического истребления уцелели лишь жалкие остатки..

Народ. По имени страны греки называли ее жителей, пришедших с ними в непосредственное соприкосновение, — финикиянами (Φοίνικες); отсюда латинское Poem, Phoenices. Сами они себя называли хананеями (см.) и упоминаются неоднократно с этим именем в Библии. Принадлежа к хананейской ветви семитов, они были этнографически тождественны с доеврейским и дофилистимским населением Палестины и доарамейской Сирии; население Афаки, Емесы и Баальбека и в более поздние времена, кажется, было ханаанским. Отнесение Библией (кн. Быт., X) Ханаана с первенцем его Сидоном к потомству Хама объясняется политической зависимостью Сидона от Египта. Название "сидонян" для всех финикиян в Библии и у классиков и первородство Сидона, по остроумному предположению Винклера, могут быть обязаны своим происхождением национальному святилищу в этом городе и чему-то в роде амфиктионии при нем. Может быть, сказания Геродота (I, 1. VII, 89) о переселении финикиян с Эритрейского моря находятся в связи с воспоминаниями о ханаанских переселениях. Известие Юстина о переселении финикиян с берегов "сирийского озера" после землетрясения представляет, может быть, отклик сказания о гибели городов у Мертвого моря. Впоследствии эти известия варьировались на разные лады; в Персидском заливе, как части "Эритрейского моря", находили, напр., о-ва Тил (вероятно, вавил. Дильмун) и Арад. Будучи передовым отрядом хананейского движения, финикияне заняли прибрежную полосу и острова; за ними шли амореи и евреи. Культура здесь существовала уже раньше; вероятно, финикияне нашли уже некоторые города. Так, если имена Тира, Арада, Берита ("колодцы") объясняются из финикийского языка, то объяснение Сидона как "рыбная ловля" является натяжкой, сделанной уже в древности. Несколько менее сомнительно толкование имени Библа (греч. искажение туземного Гебал) как "гора": это арабская, а не ханаанская этимология. Винклер высказал предположение о крупных размерах ханаанского нашествия, не ограничившегося Сирией, но, подобно мусульманскому, распространившегося по Африке, островам и даже Испании. Отсюда он объясняет так называемую финикийскую колонизацию, делая ее современной появлению самой "метрополии" и ставя с ней в связь развитие мореходства. Промежуточное положение между двумя великими культурными государствами и на почве, подчиненной одному из них, сделало финикиян не только народом морским, каковым были многие племена берегов Средиземного моря при тех же географических условиях, но и культурным. Культура их не могла, однако, быть самостоятельной: то же промежуточное положение осудило их на роль компиляторов и передатчиков элементов древневосточных культур.

КАРТА ФИНИКИИ И КЕЛЕ-СИРИИ.

Источники финикийской истории. Единственным источником знакомства с Ф. до XIX столетия были Библия и классическая литература, включая в последнюю и так наз. Санхуниафона (см.). Истекшее столетие прибавило к ним весьма ценные данные египетской и ассиро-вавилонской письменности. Среди них, кроме египетских путешествий в Азию (папирус Anastasi I, Голенищевский), военных надписей фараонов и летописей ассирийских царей, особенно важны документы, найденные в Телль-Амарне (см.). Что касается туземных финикийских источников, то почти все они относятся уже к позднему времени персидского, эллинистического и римского владычества. Сюда относятся довольно многочисленные надписи, находимые как на финикийском берегу, так и на Кипре, в Египте, Афинах, Сицилии, Сардинии, Мальте, Африке и даже Южной Франции. Будучи надгробными, вотивными или сакральными, они весьма важны главным образом для знакомства с финикийской религией и культом. Систематические раскопки можно производить только в Африке и на Кипре; в самой Ф. это затруднительно: здесь культурная жизнь никогда не прекращалась и видела смену многих наций и религий, и притом страна была постоянным театром войн. Поэтому масса памятников погибла; часть их употреблена как материал для новых построек; многое хранится и в земле, под рядом более новых классических, византийских, франкских и других наслоений. Тем не менее, и теперь уже в распоряжении науки имеется значительное количество вещественных памятников: остатки религиозных сооружений (в Амрите, на Кипре, в Африке), некрополи, гробницы и саркофаги (по всей области распространения финикиян, не исключая Испании) с их содержимым в виде скелетов, амулетов, идольчиков, посуды. Кроме того, на плитах, содержащих надписи, иногда бывают барельефы с изображениями (напр. на большой амритской, библской, некоторых карфагенских) или символами (на многих африканских, сицилийских) божеств или молящихся им лиц (напр. на двух больших тирских плитах, из которых одна, недавно найденная в Умм-эль-Авамиде, дает прекрасно сохранившийся безбородый тип в греческой одежде II в. до Р. Х.). Важным подспорьем для исследователя являются монеты финикийских городов, а также кипрских — Кития, Лапифа, Саламина. Все они не раньше второй половины персидского времени. Автономные статиры чеканили Арад, Библ, Сидон, Тир и на Кипре уже с персидского времени, прочие города — большей частью с римского; при Александре Вел. господствует общий тип, с его бюстом. Монеты Кипра, Библа, Тира и Арада ничем не обнаруживают персидского владычества; Сидон помещает на своих фигуру великого царя; монеты Тира и Арада анонимны; некоторые монеты Библа имеют на себе имя местного царя полностью и с титулом; на монетах Сидона — только инициалы. Со времени эллинизма появляются и греческие легенды, вытесняющие к половине II в. по Р. Х. финикийские. По монетам можно было составить список китийских царей и установить немало интересных фактов истории Арада, Тира и т. п. Египетское (Птолемеевское) влияние в последнем видно, напр., на монетах, изображающих сову с египетским скипетром и бичом. Изображения на многих монетах представляют местные храмы, святыни, богов. По монетам можно проследить и поступательное движение эллинизма и романизма (монеты римских колоний).

История. а) Древнейший период. Финикийское побережье рано вошло в сношения с культурным центром древности — Вавилонией. Уже древний Саргон четыре раза ходил походом в Марту (Сирию); в последний раз он "перешел море запада, был три года на западе, покорил его, объединил, воздвиг свои статуи, привел пленных с суши и моря". Таким образом, уже за 3 тыс. лет до Р. Х. Ф. и Кипр вошли в состав обширной семитической империи. Гудеа Лагашский доставал лес для своих построек с Амана и снаряжал караваны "от Верхнего до Нижнего моря". Обширны были и сношения царей Ура (см.), и завоевания эламитян (кн. Бытия, XI V). Хаммурапи (см.), основав Вавилонскую империю, присоединил к своей титулатуре "князь Марту"; один из его преемников, Аммисадука, называл себя "царем обширного Амурри" (вм. Марту, по имени амореев). Политическая зависимость обусловила культурную; Сирия была уже в глубокой древности пропитана цивилизацией Сенаарской земли; она писала ее клинописью, молилась ее богам, верила в ее мифы, приняла ее меры, вес, счисление и т. п. Для Вавилонии и ее культуры Ф. была необходима как единственный выход к морю, на островах которого весьма рано появилась культура, зависимая частью от Египта, как то доказали раскопки Иванса на Крите. Культурный обмен совершался при помощи обитателей финикийского побережья, вероятно, еще до прибытия хананеев. Их финикийская ветвь была передовой и осела на берегу, заняв, вероятно, уже раньше существовавшие города. Геродотова дата основания Тира — 28-й век до Р. Х. — относится, вероятно, ко времени дохананейскому. б) Египетская эпоха. Ослабление Вавилона в первой половине второго тысячелетия и завоевание его касситами порвало его политические связи с западом, который в то же время благодаря гиксосам теснее примыкает к Египту. Большие завоевания египтян, последовавшие за изгнанием гиксосов, прежде всего имели объектом Сирию. Уже царь-освободитель Иахмес I ходил в Ф. (Цахи египетских текстов, вероятно, = "цветущая"). Тутмос III во время своих многочисленных сирийских походов бывал и в Ф., покорял ее города, брал с них дань. Он прошел по всей стране Цахи и говорит, что "сады ее полны плодов, вина много, как текучей воды". Солдаты египетские "каждый день были пьяны, как на праздниках в Египте". Пять лет спустя фараон опять говорит о походе в Цахи, упоминая о кораблях Библа, нагруженных лесом. Лесные материалы Сирии были всегда необходимы для бедного деревьями Египта; фараоны еще с самого начала азиатских завоеваний отмежевали себе на Ливане царские участки. Кроме того, Сирия доставляла им оружие, колесницы, лошадей, а Кипр — слоновую кость и мед. На одной фиванской гробнице недавно найдена картина, изображающая прибытие финикийских торговых кораблей в египетскую пристань. Египетское господство в Нубии, Азии и на море способствовало сближению культур и расширению торговой сферы финикиян, но оно было слишком слабо и не могло упрочить порядка в Сирии, где как раз в это время происходили крупные этнографические перевороты. За финикийской ветвью хананейского переселения шли амореи на С. и хабири, предшественники евреев, на Ю.; кроме того, с малоазиатских гор спускались хетты (см.). Их посягательствам фараоны не противопоставляли сильной провинциальной военной организации; управлявшие под их верховенством местные цари были предоставлены своим собственным силам. Клинописные донесения их фараонам Аменхотепу III и IV, найденные в Телль-эль-Амарне, являясь наилучшим доказательством могущества даже в это время вавилонской культуры, в то же время свидетельствуют о непрочности египетского политического владычества и о вечном соперничестве финикийских городов. Царь Библа Риб-Адди и Тира Авимелех написали 72 письма к фараону или его вельможам с просьбами войти в их отчаянное положение: амореи напирают на их области, осаждая и завоевывая их города; на стороне врагов стоят Цимрида Сидонский и город Арад. Симира после долгой осады пала, и в ней был убит египетский вельможа; осажден был и Библ, его наемники, непобедимые "шардана", были разбиты. После долгих безуспешных просьб о помощи у фараона, которого окружали подкупленные амореями вельможи, Риб-Адди бежал в Берит; в его отсутствие брат его захватил престол и выдал его сыновей амореям. В то же время царь Тира потерял все свои владения на берегу (Ушу взят сидонянами) и был заперт на острове, нуждаясь в воде и лесе. Насколько успешны были его неоднократные просьбы о помощи, мы не знаем, равно как неизвестна и дальнейшая судьба Риб-Адди; во всяком случае, в Северной Ф. осело аморейское население, несколько повлиявшее на диалект Библа, обнаруживающий большую близость к еврейскому языку. Царь Арки (Ирката) Адуну был убит восставшими гражданами; "старшины города" оправдывались перед фараоном; новый царь уже просит его помощи. Несколько спокойнее было на юге, откуда дошли письма от царей Акко, Сураты и Зататны; но всеобщая война в Сирии была причиной тому, что даже около этой важной гавани, из которой садились для переправы в Египет, было небезопасно: здесь подверглось нападению разбойников посольство вавилонского царя. Если египетское правительство плохо справлялось с амореями, то еще труднее было ему удерживать Сирию во время нашествий хеттов. Еще в письмах Риб-Адди амореи обвиняются в сообщничестве с Вавилоном, прежним господином Сирии, и хеттами. Последние продолжали в союзе с амореями распространяться к югу. Продолжительная война окончилась договором фараона Рамсеса II, по которому были разграничены сферы влияний и, вероятно, Египту пришлось отказаться от Сев. Ф. с Арадом. В непродолжительном времени отторгнуты были от финикиян южные города до Доры и Иоппии вследствие появления филистимлян (см.). Последние, если верить Юстину, даже разрушили Сидон. Действительно, с XII в. надолго самым могущественным городом делается Тир, считавший эру с 1197 г. (Менандр). При Хираме (см.), 969—36, это был центр большой монархии: Хирам носит титул "царя Сидонян", ему платит дань Соломон, он покоряет на Кипре Китий, переименовывая его в Карфаген, ходит усмирять непокорную африканскую Утику, украшает город сооружениями и постройками. В то же время царь Библа Зекар-Ваал надменно принимает египетского посла, явившегося за лесом, и объявляет, что ни он, ни его предшественники никогда не были под властью фараона. Действительно, это было время полной самостоятельности Ф. Гегемония Тира держалась еще долго; во всяком случае ее застала в Ф. в) Ассирийская эпоха. Еще в 1110 г. Тиглатпалассар I, пробивая путь к морю, дошел до Арада, который поставил ему корабли; на них он выплыл в море. Фараон, прислав ему почетное посольство с дарами, признал его наследником хеттских притязаний на С. Сирии (впрочем, еще Шешонк оставил в Библе рельеф с надписью в честь местной богини). Но ассирийские завоеватели не могли этим удовольствоваться. После временного упадка, давшего время для расцвета Тира, начались их походы на богатый приморский запад. Ассурназирпал III (876) дошел до долины Оронта и у Нар-эль-Кельба, подобно Рамсесу IΙ, поставил свои изваяния. Арад, Махаллат, Манц, Канц, Библ, Сидон и Тир откупились от него дарами. Во время могущества Дамаска и его коалиции против Ассирии на стороне его царей, Бир-Идри (Бенгадада) и Азаила, стояли, между прочим, царь Арада Маттон-Ваал и царь Сианы Адониваал, тогда как Тир, Сидон (842) и Библ (839) послали дары Салманассару II, который у Нар-эль-Кельба поместил свое изваяние. Очевидно, Тир и Сидон искали опоры против угрожавшего им Дамаска. Их же упоминает и Рамманнирари, как свои владения, в калахской надписи. После победы над Арпадом финикийские города послали дары Тиглатпалассару III, и только Симира, Арка,Усну и Сиан примкнули к восстанию Азриау, царя Яуди. Тиглатпалассар, положив начало новой системе замены вассальных царств ассирийскими провинциями, обратил область этих городов в провинцию Симиру и назначил наместником своего сына Салманассара. Хирам II Тирский, Шибитваа Библский и Маттонваал Арадский платили ему дань. Таким образом, до 2-й половины VIII в. Тир старался откупаться от ассирийских нашестей, но с 730 г. замечается поворот в сторону активного сопротивления завоевателям. Уже Метенн II перестал было платить дань, но был скоро усмирен. Его преемник Элулай примкнул к большой сирийской лиге против Синахериба, опиравшейся на фараона Тахарку. Тир выдержал продолжительную осаду и не подчинился ассириянам. Не будучи в состоянии совладать с Тиром войной, Синахериб решил создать ему соперника, возвысив Сидон, посадив туда царем Итобала и отдав ему все береговые владения Тира, который теперь владел только своим островом и Китием на Кипре. Кроме того, греки вытесняли все более и более его граждан из восточной половины Средиземного моря. Уже Саргон II упоминает о 7-ми греческих царях Кипра, заплативших ему дань. Очевидно, они хотели опереться на Ассирию для вытеснения финикийского элемента с Кипра. Но и Сидон недолго пользовался плодами ассирийских щедрот. Уже второй царь его, Абдмилькот, восстал против Ассаргаддона (687), который, разрушив город до основания, построил против него на материке ассирийский город Кар-Ассурахиддон (крепость Ассаргаддона). До самых персидских времен не было финикийского Сидона. Напуганные исходом восстания, Ваал Тирский, Милькасаф Библский и Маттонваал Арадский поспешили изъявить свою покорность. Однако Тир скоро примкнул к партии фараона Тахарки, снова был осажден и потерял все береговые и даже кипрские владения (в Китии упоминаются особые цари), но не сдался, хотя был ограничен одним островом и ассирийский наместник из противолежащего Ушу управлял Тирской провинцией. Не взял Тира и Ассурбанипал, но Ваал покорился сам. Для ассириян было необходимо окончить тяжелую войну ввиду египетского похода, и Тир удержал самоуправление при условии платежа дани. С помощью его флота был подчинен и царь Арада Якинлу. Восстание Шамашшукукина нашло отголосок в Ф., в гг. Ушу и Акко, которые были разрушены Ассурбанипалом в 640 г. Во время падения Ассирии Финикию пытались, но безуспешно, подчинить себе фараоны 26-й дин. Надежда на Априса, стоившая Иудее самостоятельности, подвергла и Тир ужасам новой блокады. Город не был взят, но царь Иттобал II принужден был подчиниться Навуходоносору и был переселен с семьей в Вавилон; на его место посажен Ваал II, после которого, по словам Менандра, управляли "судьи"; вероятно, была анархия. Наконец, из Вавилона при Нериглиссаре выпросили тиряне царя Махорбаала (558—553), потом Хирама III, при котором пал Вавилон (539; см. Сидон и Тир). Замена вавилонского владычества персидским прошла в Ф. незаметно. Персидские цари понимали важность обладания береговой полосой с ее богатыми торговыми городами и флотом, благодаря которому они только и могли вести мировую политику. Подобно тому, как ассирийский Синахериб, ведя войну у Персидского залива, не мог ничего другого придумать, как заставить финикийских мастеров строить на Евфрате флот, морское могущество персов также зависело исключительно от финикийского флота. У обоих народов общими врагами были греки; поэтому Кир оставил финикийским городам самоуправление, Камбиз не настаивал, когда финикияне наотрез отказались поставить ему флот для похода на Карфаген: ослабление последнего было бы на руку грекам. За то финикияне охотно несли морскую службу во время греко-персидских войн. Ослабленный ассирийскими и вавилонскими осадами Тир теперь сошел на второстепенную роль: гегемония перешла к Сидону; его царь, непосредственно подчиненный персидскому адмиралу, стоял во главе финикийского флота, имея под собой царей Арада и Тира. При походе Ксеркса в 480 г. финикияне поставили 300 кораблей под начальством Тетрамнеста (?) Сидонского, Мербала (Махарбаала) Арадского и Мапена Тирского. Благодаря всему этому и при сравнительно умеренной дани (350 талантов, в 5-й Дариевой сатрапии; резиденцией сатрапов служил возникший в это время гор. Триполь) Сидон скоро достиг большого благосостояния. Здесь персидские цари имели свой парк (парадис). В этот космополитический торговый центр скоро проникла греческая культура; установились дружественные связи с афинянами, бок о бок с которыми сидоняне бились против Спарты при Книде (394). Сидонский царь Абдастарт I (374—62) стремился перещеголять своим эллинизмом даже греческих царей Кипра; афиняне издали в честь его декрет; он известен был под именем Стратона Филэллина. В Афинах появляется сидонская колония, оставившая интересные надписи. Финикияне также имели много поводов тяготиться положением дел в падающем персидском государстве поборами и вымогательствами; к тому же и военные повинности стали ложиться на них тяжелым бременем. Продолжительное существование самостоятельного Египта возрождает политику времен ассирийского царства: фараоны ищут себе опоры в Сирии и стараются поднять ее против персов. Их сторону принимают и друзья сидонян — афиняне. Абдастарт также стал на сторону фараона Тахоса (см.), когда тот двинулся в Сирию против персов. Оставленный удалившимся для подавления восстания фараоном, сидонский царь хотел было сдаться персам, но был убит своей женой (362). Что ненависть к персам пустила корни и восстание не было делом одного царя — это особенно ясно из судьбы следующего царя Тенна II. Сидон восстал, опираясь на Нектанеба II (см.), увлек за собой другие финикийские города и получил из Египта 4 тыс. греческ. наемников. Сначала Тенн отбил сирийских и киликийских сатрапов, но потом изменил и предался Артаксерксу III. Сидоняне сожгли себя в домах с семьями; погибло до 40 тыс. чел.; однако и изменник-царь был казнен (345). Город был разрушен и передан Евагору Кипрскому. Хотя последний скоро должен был уйти и в Сидоне снова водворилась местная династия (Абдастарт — Стратон II), но город не мог вернуть прежнего благосостояния. На первое место временно опять выступил Тир, который оказал Александру Вел. отчаянное сопротивление и был взят и разрушен в первый раз в течение своей долгой истории. Сидон, помня жестокость персов, сдался без боя и даже, подобно другим финикийским городам, помогал своим флотом Александру при осаде Тира. Без боя сдались также Арад, царь которого Герострат был со своими кораблями в персидском флоте, и Библ, где сидел Айнель (от другого царя Библа, современника персов Иехавмелека, сохранилась интересная большая надпись, повествующая о постройках царя в честь местной богини; царь изображен в персидском одеянии, богиня — в виде египетской Атор). Финикийский элемент на Kunpе в персидскую эпоху продолжал быть заметным и даже иногда делал завоевания. До нас дошло немало надписей и монет из финикийского Кипра от этого времени. Китий сохранял финикийскую династию тирского происхождения (царь Ваалмелек I, 479—49), которая во время греко-персидских войн делила с персами превратности судьбы. Кимону удалось в 449 г. овладеть Китием. После его смерти дела персов поправились, а с ними и финикияне вернули себе преобладание. Уже следующий царь Азваал (448—25) овладел Идалием, чего неудачно добивался его отец. С этих пор цари носят титул "царей Кития и Идалия" (Ваалмелек II до 400 г., Ваалрам — 392, Мелекятон — 361, Пумиатон — 312, убитый Птолемеем I). Около того же времени династия тирского происхождения воцарилась в главном пункте греческого Кипра — Саламине (временно). В начале IV в. Евагор I, с которого начинается новая греческая династия в Саламине, поправил дела греков, подчинив себе большую часть острова и даже Тир, в то время бессильный (389), и несколько мелких финикийских городов. Цари Кития, Соли и Амафунта, обратились с просьбой о помощи против Евагора к Артаксерксу II; последний послал Тирибаза и финикийский флот, разбивший флот Евагора у Кития. В 379 г. был заключен мир: Евагор остался на престоле, но удержал только один Саламин. Кроме Кития, финикийская династия сидела в Лапифе (царь Сидкемелек, 449 — 420 ?). д) При диадохах и в эпоху эллинистических монархий Ф. бывала неоднократно театром войн; ее города переходили из рук в руки; вместе с Сирией она была постоянно спорной областью между Птолемеями и Селевкидами, что отразилось не только на монетах, но отчасти и на именах; Акко переименована сначала в Птолемаиду, потом в Антиохию. Основана Лаодикея Ливанская, с семитическим населением. Несмотря на беспрерывные войны и на создание нового приморского культурного центра — Александрии, древние финикийские города все еще пользовались благосостоянием, особенно Сидон и Арад; Тир долго не мог оправиться после погрома. В Сидоне Александр сверг старую династию, посадив Абдалонима, Птолемей сделал царем своего генерала Филокла, известного греческими симпатиями; он ссудил делийцам деньги для уплаты контрибуции Птолемею I. Вероятно, к той же династии относятся Этмуназары (см.) и Табниты (см.), царствовавшие под верховенством Птолемеев, которых они называют "адон мелаким" ("владыка царей") и от которых получили "Дору и Иoппию, прекрасные хлебные земли, что в полях Саронских". На монетах II в. до Р. Х. Сидон величает себя "матерью Каккабы (Карфагена), Иппоны, Кития и Тира". Последний не остается в долгу и величает себя "матерью сидонян", в то время как Селевкова Лаодикея Ливанская, считая себя царским городом, именует себя "метрополией Ханаана". Таким образом, продолжается старое соперничество. Особенно оно заметно в истории Арада; здесь интересно также влияние египто-сирийских отношений. Богатый береговой пригород Мараф, держась Птолемеев, отложился от Арада, опиравшегося на Селевкидов. Братоубийственная борьба продолжалась с половины III в. до самого римского времени и кончилась разрушением Марафа. Несколько ранее был разрушен Берит (140 г. до Р. Х.), Трифоном. Во время междоусобий последних селевкидов финикийским городам удалось приобрести полную автономию; многие из них вместо селевкидской эры вводят новую со времени освобождения: Сидон и Триполь — с 111 г., Тир — с 126 г. (вм. 275, с Птолемея II); Арад еще раньше принял автономную эру 259 г. В то же время на Ливане появились арабские разбойничьи племена, опустошавшие области городов; в последних была анархия и появлялись "тираны" (в Библе и Триполе). е) Римское владычество признало городские автономии; некоторые города (Дора, Библ) приняли Помпееву эру 64 г. Римляне истребили разбойников и "тиранов". Август в наказание за сочувствие Антонию ограничил автономию Тира и Сидона, подчинив их надзору легата, но, вероятно, лишь временно, так как из Деян. Апост. (см.) можно заключить о существовании дипломатических сношений между ними и Иродом Агриппой (44). Освобождение многих городов в Сирии было не актом великодушия римлян, а желанием освободиться от хлопот по непосредственному управлению и сбору дани. Сохраняя юрисдикцию и финансовое управление, города были организованы римлянами на аристократических началах ценза; налоги взимались по римским провинциальным установлениям. При Севере провинция Сирия разделяется на Syria Palaestina, Syria Coele и Syria Phoenice; последняя заключала в себе не только берег, но и Илиополь, Емесу, Дамаск, Пальмиру, Авранитиду, Ватанею и Трахонитиду. В 198 г. появляется первый legatus provinciae Phoenices. Впоследствии (IV в.) из трех провинций было образовано 7, причем Ф. "приморская" отделена от "ливанской". В Ф. стояли легионы и устраивались римские колонии ветеранов (возобновленный в 14 г. до Р. Х. Берит как Colonia iuris Italici, при С. Севере — Лаодикея, Тир, при Гелиогабале — Сидон и т. д.). При Адриане Тир получает титул метрополии финикиян, вероятно, в религиозном отношении; этот титул сохраняется до Александра Севера; появляется высшее духовное лицо "финикарх", о функциях которого ничего неизвестно. Как под селевкидским, так и под римским владычеством западная культура продолжала распространяться в Ф., переплетаясь с туземной. Хотя греческий язык и делается официальным (на монетах) и литературным, хотя греческое искусство берет верх над туземным, но и местные представления оказывают влияние на классический мир, и туземная интеллигенция умеет долго оставаться носительницей двух культур. Не только в самой Ф., но и на Кипре и даже в Греции долго продолжают писаться финикийские надписи, иногда с греческим переводом. Местные боги сопоставляются с греческими, подгоняются сходные мифы; финикияне переводят нередко свои имена на греческий лад, молятся греческим богам (напр. на Делосе). Неоплатонизм, эта своеобразная переработка зап. философии в восточном смысле, имел одним из наиболее видных представителей тирского уроженца Малха, по-греч. Порфирия. Вообще Ф. была одним из центров эллинистической ученой литературы. Страбон говорит о сидонской философской школе, знакомой с Аристотелем и представлявшейся Боэфом и Диодотом. Свида упоминает о Зеноне и его труде "Сидонская история". В Тире еще раньше процветали стоики — Антипатр, друг Катона Младшего, и Аполлоний, описавший жизнь Зенона и составивший библиографию стоицизма. Свида говорит об Аспасии, библском софисте, современнике Адриана, написавшем историю Библа. Библ в конце I в. по Р. Х. был также центром богословской литературы, представителями которой являются Филон и Ермипп. Современником последнего был Марин Тирский, первый ученый географ, который, изучив восточные и греческие географические труды, составил первые карты, послужившие потом для Птолемея. Из других тирян известны: Павел ритор, речи которого перед Адрианом город обязан титулом метрополии, и Максим философ, один из воспитателей ими. М. Аврелия. Все эти авторы писали на греческом языке; многие из них были природные греки, но влияние на них туземной культуры, а может быть, и финикийских литературных источников (напр. на Филона и Марина) нельзя отрицать. Зато юридическая школа в Берите была исключительно римским учреждением. Христианство. Финикияне были единственным языческим народом, удостоившимся непосредственно слушать проповедь Спасителя (Ев. Луки VI, 17) и видеть Его в своих пределах (Мрк. VII, 26; Mф. XV, 21). После убиения первомученика Стефана Ф. была ближайшей страной, куда направились "рассеявшиеся" проповедники христианства (Деян. XI, 19). Aп. Павел во время своего третьего путешествия нашел в Тире уже целую "церковь", с которой он провел неделю (ibid. XXI, 3). Во II веке уже встречаются тирские епископы, которые, между прочим, принимали видное участие в решении пасхального вопроса. В 334 г. в Тире был арианский собор; сидонский епископ участвовал на первом вселенском соборе. Финикийские города дали немало мучеников во время гонений Диоклетиана, Галерия и Максимина.

Религия финикиян имела общесемитическую, в частности ханаанскую, основу и, подобно другим сирийским, находилась под сильным влиянием вавилонской. Боги-покровители семитических племен и колен — "ваалы" ("владыки") — при новых культурных условиях сделались покровителями городов, ваалами Тира, Арада, Тарса и т. д. Рядом с ними существовали женские божества "Ваалат" (владычицы), иногда занимавшие первенствующее место в культе (напр. в Библ) и сопоставленные с вавилонской Истар в форме Ашторет (Астарта). В Библе, Берите и некоторых других местностях сохранились представления о верховном семитическом божестве Эле (см.) и его женской форме Элат, но в культе он отступал на задний план. Тирский Ваал носил имя Мелькарта (см.), "царя города", что вполне приличествовало богатому центру торгового и морского могущества; на Кипре также часто местных богов называли "царями" — "Малик" (отсюда Молох). Первоначально Ваал и Астарта в своих различных формах имели характер божеств плодородия. Ваал, как бог мужского элемента в природе, был богом неба (Ваал-шамаим, Βεελσάμην, Ваал неба, сопоставленный впоследствии с Зевсом), дождя и бури, тождественным с северосемитским Ададом, который также был известен в Ф. Астарта, хтоническая богиня, также получила небесный характер и даже иногда называлась "царицей небес". Распространившиеся из Вавилона представления о богине плодородия и ее любви к юному богу весны, нашедшие себе воплощение в мифе об Истор и Фаммузе, известны были и в Ф. В Библе рассказывали о трагической смерти и воскресении Адониса-Элиуна ("высочайший"), в Берите — о любимце Астарты Эшмуне (см.), изувечившем себя и обожествленном богиней. Этот Эшмун был одним из наиболее популярных образов финикийской мифологии: его чтили и в Сидоне, и в Тире, и на островах, и в Карфагене, где на вершине Бирсы стоял его храм. Греки сопоставляли его со своим Асклепием. По-видимому, он был олицетворением космической жизненной теплоты. Хтонический характер имеют и мифы об Эле (см.) — Кроне и его отце Уране (вероятно, божестве земного плодородия Тебеле, названном Ураном в угоду эллинизации), рассказанные Филоном Библским. Однако божества неба были и владыками светил. Филон прямо называет Ваал-шамаим солнцем, как ούρανοϋ κύριος; Астарта выступает в качестве богини луны. Морской характер нации обусловил и появление божеств моря. Отчасти такой характер получил и Мелькарт Тирский, которого на монетах стали изображать сидящим на крылатом морском коне; но у Филона перечисляются как различные герои, изобретатели мореходства (первый — Усоос, переплывший на бревне море, брат Ипсурания, первого обитателя островного Тира, может быть, герой-эпоним Ушу, берегового поселения Тира), так и три поколения богов: Нерея, Понта и Посидона. На поздних монетах финикийских городов встречаются изображения морских божеств с хвостами дельфинов и божеств с трезубцами, стоящих на дельфинах (из Берита, где, по Филону, почитался "Посидон"). Поразительно обилие божеств-охотников. Кроме Усооса, Филон называет Агрея, Алиея, Элиуна-Адониса, Агрота; надписи сообщают имя бога Цеда ("Охотник", греч. Ферон). В этом нельзя не видеть наследия пустыни, а может быть, и влияния вавилонских мифов, Гильгамис которых дал образец для бесчисленного множества изображений уродливого божества, держащего в руках львов и других животных и напоминающего египетского Беса. Кроме этих божеств финикиян (особенно на Кипре), чтили общеханаанских (проникших в Египет) — Решуфа (см.) и богиню Анату, сопоставленную у Филона с Афиной. Вероятно, уже в поздние времена заимствованы из Вавилонии боги Салман и Нергал. Египетская религия, принявшая в свой пантеон Ваала, Астарту и др., в свою очередь оказывала влияние на финикийскую; сходство некоторых представлений (особенно в культе г. Библа; см. П. Лукиан, "De Syria dea") облегчало это влияние. Так, финикияне чтили Осириса и его цикл, Тота (у Филона он выступает богом премудрости), Пта; финикияне, бывая в Египте, молились тамошним богам и ходили на поклонение в местные святыни (напр. Абидос, где найдено несколько десятков их graffiti). Сопоставление божеств различных местностей, дифференциация их, привнесение новых элементов из других религий и т. п. повлекло за собой путаницу, заставившую подумать о классификации божеств и систематизации религиозных представлений. Следы этого можно найти, напр., в известной присяге Ганнибала 216 г., переданной Полибием (см.): "божеством карфагенян, Гераклом и Иолаем, Ареем, Тритоном, Посидоном, божествами, взятыми в поход солнцем, луной, землей реками и водами и всеми богами, обитающими в Карфагене". Здесь за необходимым в каждой семитической местности богом-покровителем следуют божества Тира — Мелькарт и Эшмун, затем бог войны (Арей — Решуф) и моря, необходимые для военной и морской республики, наконец, космические божества, дифференцировавшиеся из верховного. Другую, более сложную попытку в этом направлении представляет труд Филона Библского; но как его синкретическая и евгемеристическая тенденция, так и приемы его эксцеритатора Евсевия делают этот памятник весьма мало вразумительным. Помещенная в начале его космогония несколько расходится с сообщаемым о том же у Дамаския и обнаруживает подозрительное сходство с египетской космогонией у Гекатея. Вначале существуют дух и мрачный хаос; от их сочетания происходит Мот, первобытная влажная материя, содержащая зародыши вещей. Мот принимает форму яйца, раскалывающегося на небо и землю; из него сияют светила и рождаются разумные существа. Далее следуют генеалогии патриархов и изобретателей, подобные берозовским и библейским.

Культ финикиян обнаруживает признаки фетишизма. До самых последних времен они представляли себе богов в виде камней и поклонялись деревьям и горам. Антропоморфные идолы встречаются редко: они были в Карфагене (Ваал-Хамман в виде старца с рогами барана), на Кипре, где у Амафунта найдена колоссальная статуя божества охотника; в Библе местная Ваалат изображалась в виде египетской Атор, женщиной с рогами коровы и диском на голове; этот головной убор финикияне поняли как луну. Богиню чтили в Библе и под видом высокого конического камня, поставленного среди храма. Такие же камни стояли на Кипре — в Пафе, Мальте, таков же был эмесский бог Элагабал. В Сидоне Астарта чтилась под видом круглого камня, возимого на колеснице, в Тире — Мелькарт под видом двух светящихся колонн. Эти камни носили название вефилей (от сем. b ê t-el, "дом божий"), считались носителями божественной силы и нередко были аэролитами, т. е. как бы посланными с неба. По этой, вероятно, причине изобретение их у Филона приписывается Урану, "соорудившему вефили, одушевленные камни". Карфагенский Ваал считался обитающим в каменных столбиках, называвшихся хамманами и ставившихся его почитателями у его жертвенника. Астарте для этой же цели ставились деревья или просто колья, наз. ашерами. Носителями божественной силы были и рощи, и горы, и мысы. Последние носили и соответствующие названия, напр. Рош-Мелькарт в Сицилии. Филон называет эпонимов гор в числе обожествленных праотцов. Отсюда объясняется подмеченное Тацитом отсутствие идола на горе Кармил: "Кармилом называют и гору, и бога. Здесь нет ни храма, ни изображения, но только жертвенник". Антропоморфные идолы встречаются как предметы частного культа. Часто попадаются грубые терракотовые статуэтки Астарты (большей частью из гробниц), фигурки бога-охотника и божества, изображавшегося в виде уродца-зародыша, подобного египетскому Пта-Эмбриону. Вероятно, эти два божества, называвшиеся Патеками и находившиеся с финикиянами в качестве пенатов на кораблях, вызвали к жизни в Греции культ кабиров — "великих" (финик. кабирим). В греко-римское время Ваал-Шамаим изображался в виде человека с лучами у головы, что указывало на его солнечный характер. На монетах Библа встречаются изображения Эля в виде человека с шестью крыльями, сообразно описанию Филона.

Храмы большей частью состояли из прямоугольного двора, обнесенного колоннадой, с фетишем посередине и портиком у входа. К этому двору примыкало покрытое пространство с жертвенником; иногда и последний был под открытым небом (напр. в Пафе на Кипре). Для омовений жрецов на дворе ставили колоссальные чаши, подобные "медному морю" иерусалимского храма. В Амрите (др. Мараф) экспедиция Ренана нашла хорошо сохранившееся сооружение, называемое и теперь еще "маабед" = храм. Среди обширного квадратного двора, высеченного в живой скале и обнесенного внутри галереей, поставлена прямоугольная каменная глыба, на которой выстроен монолитный наос для символа божества (см. Финикийские древности). Если в орнаментации этого и особенно другого амритского храма несомненно египетское влияние, то поздние храмы, Сидона и Тира, судя по монетам, ничем не отличались от современных им греческих. Жрецы были многочисленны. Уже из Библии известно о 850 жрецах, содержавшихся Иезавелью. На Кипре существовали целые жреческие роды Кинираодов и Тамиридов. Куски надписи из Кития сообщают, не вполне для нас понятно, о различных классах жрецов. В Тире верховные жрецы были из царского рода и одно время достигли престола. Культ часто имел дикий характер; в его состав входила музыка на флейте, струнном инструменте и тимпане, пляска и поранения. Взгляд семитов на божество как на грозную силу, желающую жертв и рабского отношения, требовал принесения самого дорогого на его алтарь; отсюда ужасные человеческие жертвоприношения, заклания и всесожжения детей, первенцев и пленных и так назыв. храмовая проституция. Человеческие жертвы приносились большей частью в случае опасности и при благополучном окончании трудных предприятий. Обычный, рядовой и частный культ состоял, как и у евреев, из кровавых и бескровных жертв. Из животных приносились быки, молодой скот, птицы. Свиньи считались нечистыми. При прошениях имели место всесожжения (kalil). До нас дошли две надписи (марсельская и карфагенская), содержащие, вероятно, выдержки из сакрального кодекса, подобного книге Левит, и представляющие жертвенные тарифы местных храмов. Целью их было установление гонорара жрецам, для ограждения от их вымогательств. Жрецы получали строго определенную плату в сиклях и их частях, смотря по важности жертвы; бедные пользовались скидкой или совсем освобождались от платы. Обрезание также было в обычае у Ф. Праздники финикиян стояли в связи с жизнью природы. Так в Библе, Афаке на Кипре и Ливане весной справлялись семидневные Адонии, нашедшие себе в той или другой форме широкое распространение в классическом мире. Торжеству возвращения к жизни юного бога прекрасного времени года предшествовал день плача по умершем, изображение которого выставлялось и затем, при жалобных воплях, причитаниях и под звуки флейты, погребалось. В Тире в месяце перитии (февраль-март) со времени царя Хирама I справляли аналогичный праздник "пробуждения Мель-карта". Впоследствии рассказывали, что бог был убит темной силой и пробужден снова к жизни своим спутником Эшмуном (Иолаем) при помощи дыма от жареного перепела. Книга Маккавеев (II, 4, 18) упоминает еще о каком-то празднике в честь Мелькарта Тирского, справлявшемся каждые пять лет и привлекавшем богомольцев и пожертвования со всей Азии. Вообще блеск праздников в Сирии, как это описывает и псевдо-Лукиан, много выигрывал от весьма распространенного обычая пилигримства. Какой-то семидневный весенний праздник справляли и в Карфагене. Кроме жертвоприношений и участия в празднествах, усердие верующих выражалось в разного рода пожертвованиях. Цари строили, ремонтировали и украшали храмы; это же брали на себя и храмовые братства (Масрах в Африке, устраивавшее также праздничные пиршества в честь богов; в числе имен 28 членов со старшиной во главе есть нумидийские и латинские) или общества граждан. Отдельные лица жертвовали священные сосуды, алтари, новые врата в храмах, но особенно часто — вотивные каменные плитки с надписями и изображениями символов божества и жертвуемых (символически?) предметов или без них, нередко с изображением поднятой вверх руки, как символа молитвы. Особенно много таких благодарственных камней находят в Африке (см. Танит). В Египте недавно найдена благодарственная надпись одного финикийского семейства Исиде и Астарте за благополучное путешествие. Она начертана на пьедестале магической статуэтки Гора. Заупокойный культ. Финикияне веровали в бессмертие души в царстве теней ("Рефаим") и в то, что ее загробная судьба связана с участью тела. Поэтому ближайшей заботой было оградить гроб от поругания и грабежа; отсюда заклятия в надгробных надписях против посягателей, отсюда заботы родных о сохранности тела, его недоступности и продовольствии. Хотя первая цель и не достигалась здесь так же успешно, как в Египте, все же были попытки предохранить, хотя бы временно, труп от разложения, покрывая его слоем гипса или его отверстия — золотыми пластинками, а лицо — золотыми масками. Гробницы были или в пещерах, или в искусственных склепах, или на поверхности земли, в особых башенных сооружениях, представлявших подобие подземных склепов. В последние вели или наклонные лестницы, или отвесные колодцы ("студенец истления" — Пс. 54, 24). Иногда (напр. в Африке) подземные гробницы сообщались с землей и при помощи узких наклонных труб, служивших для возлияний. Для культа покойников к узкой стороне саркофага приделывался жертвенник. Вместе с ними клали амулеты, домашнюю утварь, оружие, светильники, идольчики из терракоты. Первоначально покойников хоронили на носилках; потом вошли в употребление саркофаги ("дома вечности"), приобретенные в Египте или сделанные по образцу египетских, каменные, антропоидного или иного типа, с орнаментами или без них. Такие саркофаги найдены как в собственной Ф., так и в Сицилии, Корсике, Испании (у Кадикса). В Африке находят оссуарии. Над подземным кладбищем часто воздвигали род башни (так наз. меггацили у Амрита, см. ф. 1 и 2). Подробности представлений о загробной жизни неизвестны. Филон говорит о боге смерти "Мут", которого он сопоставляет с Плутоном; греческая надпись над погребенным в Афинах финикиянином Антипатром упоминает о страшном демоне в образе льва (είχθρολέων), опасном для душ за гробом. Иногда некрополи служили местами волхвований. В Карфагене найдена, напр., свинцовая пластинка (tabella devotionis) с надписью, проклинавшей и "связывавшей" неугодное автору ее лицо. Эта пластинка была опущена в могилу через трубу для возлияний. В Сардинии, кроме амулетов египетского стиля, в гробницах найдены серебряные футляры, украшенные головками львов и грифонов и содержащие внутри серебряные пластинки с магическими надписями.

ФИНИКИЙСКИЕ ДРЕВНОСТИ I.

1. Гробница в Амрите. 2. Гробница в Амрите. 3. Наос храма в Амрите. 4. Саркофаг из Сидона. 5. Каменные статуи, найденные близ Атиено (выс. 1,12 м и 1,66 м). 6. Серебряная патера. 7. Бог Решуф на своем льве. 8. Изображение бога Эл на библосской монете. 9. Изображение Мелькарта на тирской монете. 10. Библосская монета.

О финикийском календаре кое-что известно из надписей; месяцы его — общеханаанские (Этаним, Бул, Фаалот и т. д.), упоминаемые и в Ветхом Завете, как еврейские, до знакомства с вавилонским календарем. Субботы финикияне не чтили, но праздником у них, кажется, было новолуние. Из названия одного месяца Цебах-Шемеш, "жертва солнцу", заключают о солнечном характере года, так как праздник солнцу мог справляться всегда в одно и то же время.

Государственное устройство Ф. известно весьма недостаточно. Карфагенская конституция едва ли много может выяснить, так как она выработана самостоятельно, при других культурных и исторических условиях. Трудно сказать, сознавали ли себя прибрежные хананеи от Тарса (он считался колонией Арада и чтил своего Ваала; финикийским считался и Мирианд) до Иоппии единым народом и верна ли гипотеза Винклера об общем имени сидонян, обязанном своим происхождением религиозной амфиктионии; но несомненно, во-первых, что солидарность с финикиянами африканскими и испанскими никогда не была забыта, во-вторых, что сознание национального единства, если и было, не препятствовало вражде и соперничеству отдельных городов. Едва ли был момент, когда вся Ф. представляла одно государство; может быть, это было близко к осуществлению во времена Хирама (см.). Но было бы рискованным предполагать, что в Ф. каждый город представлял отдельное государство. Во все времена замечаются города крупные и мелкие, нечто вроде того, что было у филистимлян с их пятью большими городами, имевшими под собой мелкие. Так, в египетское время мы видим царей в Тире, Сидоне, Библе, Берите, Акко; они говорят о других городах, им подвластных (напр. царь Библа: "Абдаширта взял гг. Шигату и Аммиа; все мои города, за исключением двух, отняты"; царь Тира заботится об отнятой у него Уше). Книга Судей (гл. XVIII) считает Лаис (впоследствии Дан) городом Сидона. В ассирийское время Берит не встречается; вероятно, он подпал под власть Библа; Иттобал Тирский основывает Ботрис; в качестве городов Элулая, "укрепленных, окопанных и запертых", Синахериб упоминает Великий и Малый Сидон, Вифзаиту, Сарепту, Михаллибу, Ушу, Экдиппу и Акко. В персидское время и Библ, имея царей, занимает подчиненное положение. Относящийся к тому же времени перипл Скилака представляет владения Сидона и Тира чересполосными: первому принадлежит полоса от Леонтополя до Орнифополя и Дора, второму — Сарепта, Экдиппа и Аскалон (?). Выше упомянуто о борьбе Марафа за самостоятельность (в эпоху диадохов). Царская власть в городах покоилась на общесемитических религиозных основаниях. Царь был наместником городского божества и часто его верховным жрецом (не в Тире). Торговый характер городов, благосостояние граждан и уважение, которым пользовалось богатство, делали власть царя в Ф. менее абсолютной, чем в других местах. Так, без его ведома решались вопросы о мире и войне (Arrian., An., II, 15); его окружал совет, состоявший в Сидоне из 100 старейшин; десять его представителей, вероятно — глав наиболее знатных родов, составляли особую, более важную коллегию. Играют роль "старейшины": они самостоятельно из Арки пишут Фараону; в Араде и Марфе πρεσβύτατοι (Diod. 33, 5) составляют совет царя. Народ, вероятно, созывался на собрания; в Тире, кажется, была для этого специальная площадь, называемая греками Еврихором. Рабов было очень много; в Тире в VII веке они возбудили восстание, свергнувшее старую династию. В персидское время существовал союз из Сидона, Тира и Арада, которые вместе ставили для персов 300 кораблей; мелкие города (даже Библ) должны были свои контингенты подчинять большим. Если верить Диодору, Триполь, состоявший из трех отдельных городов, основанных в расстоянии стадия друг от друга, на нейтральной почве, арадянами, тиранами и сидонянами, был местом союзного собрания под председательством царей трех городов. Каждый из них являлся туда в синедрий в сопровождении 100 сенаторов. Сюда же приезжал на это время персидский наместник. Надписи сообщают нам кое-какие титулы чиновников, пока малопонятные. Так, упоминается "слуга Хирама, царя сидонян, наместник Карфагена" (кипрского); в тирских надписях встречаются "рабы" (вельможи), "шофеты" (судьи); эти шофеты даже стояли во главе Тира в течение 8 лет, вероятно, в силу анархии, с 564 г., пока не одолела партия, выписавшая царя из Вавилона. На Кипре упоминаются какие-то правительственные "малцы", вероятно переводчики, и раб-сарсары, может быть, главные маклеры; в карнакской надписи говорится о "земском старосте ". Одна надпись представляет постановление "народа" гавлского; один текст в Sulci (Сардиния) говорит, кажется, о постановлении местного сената. Наконец, афинская надпись, датированная 15-м годом "народа сидонского", есть интересное постановление местной сидонской колонии в честь "Шама-Ваала, которого поставил народ над устройством храмового двора". За добросовестное исполнение поручения ему присужден золотой венок из сумм "Ваала Сидона", т. е. храмовой казны, и сделана надпись, "чтобы знали сидоняне, что народ умеет награждать людей, оказавших ему услуги". Отсюда видно, что финикияне даже в чужом городе в 1-м в. до Р. Х. имели свои общины с храмами божеств родного города. Подобные же колонии были в Мемфисе, где находились храм Астарты и квартал "тирян" (Τυρίων στρατόπεδον, Herod, II 92) в Иерусалиме (Неем. XIII, 16), а впоследствии и в Италии (напр. гильдия гераклеистов из Тира и посидониастов из Берита в Путеоли). Существовало право проксении, соответствовавшее нашим консульствам; лица, связанные им, имели части разбитого черепка, которые для доказательства должны были, будучи сложены, прийтись одна к другой.

ФИНИКИЙСКИЕ ДРЕВНОСТИ II.

11. Финикийское гребное судно. 12. Финикийские судна, причаливающие к пристани в Фивах на Ниле. 13. Финикийская надпись из Ма-Суба.

Мореходство и торговля. Ни время, ни обстоятельства, ни причины появления хананейского населения на берегах и островах Европы и Африки нам не известны. То, что сообщают классические писатели, — результат ученых домыслов, искусственных синхронизмов и мифографических комбинаций. Столь же ненадежны заключения на основании географической номенклатуры, из которой при помощи невозможных этимологий старались вымучить семитические корни. Мало помогают и финикийские надписи, некрополи и т. п., так как все это относится к позднему времени, когда трудно отличить древнефиникийское от пунического. Ввиду всего этого пока невозможно оценить роль финикиян в истории мореходства по Средиземному морю и в культуре его берегов, особенно в так назыв. микенском ее периоде. Открытие на египетских памятниках культурного морского народа XV в. Кефтиу и богатая, еще более древняя островная цивилизация, обнаруженная на Крите Evans'ом, делают пока все попытки ответов на этот вопрос преждевременными. Археологические находки на Кипре и в европейской Греции указывают, по мнению Фуртвенглера, на европейское влияние в Сирии в конце 1-го тысячелетия. Во всяком случае несомненно, что в последнее тысячелетие перед Р. Х. финикияне были в большей или меньшей степени специально торговой и морской нацией, область коммерческих интересов которой не ограничивалась пределами образованного мира: 300 поселений "тирян" шли на 30 дней пути по африканскому берегу Атлантического океана (Strab. 17, р. 826), может быть, до Зеленого мыса; сухопутные пути связывали с культурным миром благодаря торговле и внутреннюю Африку, и, может быть, Северную Европу. Имя финикиянина в той или иной форме было как для еврея (Притч. XXXI, 24; Иов. 40, 30), так и для грека (Aristoph. Ban. 1225; Lucian. Icaromen. 16) синонимом торговца, будь это мелкий разносчик или крупный морской купец. О размерах, предметах и географической сфере финикийской торговли наилучшие сведения сообщает классическое место у пр. Иезекииля (гл. XXVII сл.); что касается способов ее и торговой политики, то о них с известной долей осторожности можно заключать из Гомера (Odys. 15, 457 сл.; ср. Scyl. Peripl. III) и из их попыток монополизировать свою торговлю как страшными рассказами об отдаленных странах, так и насильственными мерами. Евсевий (Theoph. II, 67) говорит, что финикияне "охраняли свои области, чтобы никто не торговал в них; для этого они постоянно опустошали страны своих соседей". На Кипре, владея некоторое время Саламином, они не позволяли грекам устраивать гавани и появляться чужим купцам (Isocr. Evagor. 20). Страбон (см.) рассказывает о финикийском капитане, посадившем свой корабль на мель, чтобы не дать возможности следовать за ним римскому в Атлантическом океане; по его словам, финикияне топили в своих водах чужие суда с их матросами. Вероятно, еще в весьма древнее время, может быть, раньше на промежуточных о-вах, финикияне утвердились в Испании, где нашли громадные богатства в благородных металлах, минералах и продуктах земледелия и скотоводства. Вероятно, финикиянами основаны здесь Малакка, Кортеха и, без сомнения, Гадес (Кадикс), построенный, подобно городам Финикии, на маленьком прибрежном о-вке, лишенном пресной воды. Здесь славился в древности храм Мелькарта (о культе его см. у Силия Италика). Страбон говорит, что еще в его время в городах Турдетании было многочисленно финикийское население. Само имя Турдетании, может быть, стоит в связи с древним Тартессом (биб. Фарсисом), по имени которого и финикийские корабли дальнего плавания назывались "фарсийскими" и в который направился прор. Иона. Отсюда финикияне, вероятно, еще в древности, плавали в Атлантический океан, основывали колонии по зап. берегу Африки (главные из них Ликс, известный под. греч. именем Фимиатерии, Карикон-тихос, Акра, Мелитта, Арамбис, Блаженные — т. е. Канарские — о-ва). Разрушенные фарусиями и неграми, эти и другие города впоследствии были восстановлены карфагенянами. Главным предметом вывоза отсюда было вино; на монетах Ликса изображалась гроздь; о здешнем винограде ходили баснословные рассказы (см. у Скилака и Страбона). На юг финикияне ездили в Офир за золотом, звериными шкурами, благовониями. На севере финикияне торговали с Малой Азией и Арменией, служа посредниками в торговле этих стран лошадьми, экипажами и вьючным скотом, металлическими изделиями и рабами. Существовала ли, кроме того, морская торговля с отдаленным севером, доходили ли финикияне до Британии, мы не знаем. Олово Касситерид (о-ва Scilly) и Корнваллиса и янтарь Балтийского моря они могли получать по сухопутным дорогам и по рекам; притом на Ливане есть ископаемый янтарь. Несомненные сведения мы имеем только от пунического времени, когда Имилькон около 470 г. был послан в плавание вдоль европейских берегов и добрался до Британии. Его отчет послужил источником для Оrа Maritima Авиена. В том же году Ганнон совершил свое знаменитое путешествие вдоль Африки за Сенегал. Древние финикияне совершили еще более славное дело — объезд всей Африки по поручению фараона Нехао (см.). Едва ли можно предположить, что успех этого предприятия не зависел от обширного запаса сведений, накопленных относительно Африки в течение долгого времени. Вообще морское дело, по единогласному свидетельству древности, стояло у финикиян высоко. Не говоря уже об ассириянах и персах, не обходившихся без их флота, к последнему обращались и египтяне. Греки даже в позднее время удивлялись образцовому порядку на борту финикийских кораблей, искусному пользованию каждым клочком пространства, умелому распределению поклажи, образцовой дисциплине (Ксеноф. Эконом. 8, 11); полярная звезда, направлявшая их корабли, получила у греков название финикийской звезды. Пророк Иезекииль так описывает тирские корабли: из кипарисов сенирских делали обшивные доски, брали кедры с Ливана для мачт; из васанских дубов делали весла, сиденье для гребцов обделывали слоновой костью с буковым деревом с о-вов Киттийских; узорчатое полотно из Египта употреблялось на паруса и служило флагом; яхонтовый и пурпурный цвета с о-вов Элисы покрывали палубу. "Всякого рода корабли морские и корабельщики были у тебя для производства торговли твоей" (см.). Прор. Исаия (см.) говорит, что "Тир раздавал венцы; купцы его — князья, торговцы — знатные земли". Кораблехозяева всегда были выдающимся и влиятельным сословием в Ф.; в Араде, напр., мы встречаем особый "совет" их. Этапными пунктами на пути в Испанию и Африку были у финикиян острова Средиземного моря: Кипр, Сицилия (с усилением греков они удержались в Мотии, Панорме и Солоэнте), Мальта, Гавл, Сардиния. Следы их найдены на Корсике, Балеарах и Питузах. Марсельская надпись, а равно и недавно найденная в Авиньоне (в аллювиальной почве, куда камень попал, по геологическим соображениям, в III веке до Р. Х.) — по-видимому, африканского происхождения и указывают на существование на юге нын. Франции финикийских факторий и святилищ (авиньонская надпись — надгробная жрицы). Финикийские фактории были, вероятно, и в Италии, и в греческих водах; во всяком случае финикияне издавна вели здесь торговлю. На это указывают как археологические находки (между прочим, некрополь в Палестрине, древней Praene s te, с замечательными серебряными блюдами финикийской работы и с финикийской надписью, подобной находимым на Кипре), так и предания греков, получивших через финикиян блага вавилонской и египетской цивилизации в виде мер и весов, ремесел, различных мифологических представлений и, может быть, алфавита. Вопрос о происхождении и распространении последнего далеко не может считаться решенным. Пока нельзя сказать ничего достоверного ни о том, заимствован ли он или изобретен самостоятельно; если заимствован, то откуда, если изобретен, то кем, когда и как. Что касается другого изобретения, приписывавшегося в древности финикиянам, — стекла, то теперь несомненно, что оно было известно египтянам уже давно. Наконец, и о знаменитом открытии пурпура, для добывания которого из раковины финикияне ездили в греч. воды, трудно сказать, принадлежит ли оно финикиянам или было сделано уже до них. Во всяком случае тирский пурпур и сидонское стекло вместе с библскими и беритскими холстами удерживали первое место еще в римское время, когда сюда же стал привозиться из Китая шелк-сырец; он обрабатывался на тирских и беритских фабриках, откуда выходили и знаменитые дорогие пурпуровые шелковые материи. При всей недостаточности наших сведений о древнейшей истории хананеев все-таки несомненно, что финикияне были связующим звеном между Востоком и Западом, поддерживали связь между разбросанными частями культурного мира и заносили семена цивилизации туда, где их раньше не было. Благодаря отчасти им духовный капитал, накопившийся в Вавилоне, не залеживался в Азии, но в причудливой комбинации с египетским находил себе приложение на всех берегах Средиземного моря и за его пределами, принося плоды в сфере науки, искусства, мифологии и технических знаний.

Язык и письменность. Надписи, собственные имена, глоссы в телль-амарнских документах и у классических писателей, монолог у Плавта (Poenulus) являются недостаточными источниками для знакомства с финикийским языком. Первые монотонны, не всегда понятны; их содержание вращается вокруг одной и той же сферы понятий и не может дать богатого материала для реконструкции словаря и грамматики. Монолог у Плавта представляет приблизительную передачу народного (уже пунического) языка убогим латинским шрифтом и в рамках шестистопного ямба. Однако и из этого материала ясно видна большая близость финикийского языка к еврейскому в консонантизме, этимологии, синтаксисе и лексиконе. Различия весьма ничтожны, и все — диалектического характера. Так, в финикийском обнаружены следы сложной глагольной формы (как "fuit" с perf.); реже, чем в еврейском, употребляется член; слова иногда имеют более широкое или более узкое значение; некоторые слова, малоупотребительные в еврейском, обычны в финикийском; относительное местоимение — то же, что в ассирийском (ша), а не в еврейском (ашер); есть разница в вокализме. Наиболее близок к еврейскому диалект Библа, насколько он известен из надписи Иехавмелека. Различия против арамейского в финикийском языке те же, что и в еврейском. Насколько язык островных и африканских финикиян отличался от азиатских, мы не знаем; только африканские надписи времен римского владычества обнаруживают крупные различия в так называемом новопуническом языке (см. Карфаген). В Азии финикийский язык дольше противостоял напору арамейского (влияние его видно из транскрипций у Филона Библского) и греческого, чем еврейский; следы его встречаются еще в III в. по Р. Х. При Иерониме он уже вымер. В Африке новопунический язык окончательно уступил место только арабскому. Литература финикиян не дошла до нас, если не считать эксцеритов Евсевия из Филона Библского, выдававшего свой космогонико-евгемеристический трактат за произведение древнего мудреца Санхутиафона (см.) и написавшего его на основании библских и беритских источников. Иосиф в памфлете против Апиона приводит два подлинных ценных отрывка о тирских царях из Менандра Ефесского и Элия Дия, писавших на основании тирских городских летописей, по этим отрывкам можно видеть, что последние приближались по стилю к библейским так назыв. историческим книгам. С другой стороны, марсельская и карфагенская сакральные надписи напоминают книгу Левит и, может быть, представляют отрывки аналогичного ритуального кодекса. Евсевий сообщает нам еще (из Татиана) о писателе Лэте, переведшем на греческий язык труд финикийских философов Феодота, Ипсикрата (имена эллинизированы) и Моха. О последнем упоминают и другие авторы; Страбон (см.) относит его ко времени дотроянскому и, ссылаясь на Посидония, наз. его творцом атомизма. Некоторые памятники дошли до нас (в перев.) от пунической литературы (см. Карфаген). В финикийском оригинале мы имеем только надписи на камне, металле, печатях, монетах. Самые древние — печать, найденная в Хассан-бей-ли у Зенджирли, с упоминанием ассирийского царя, и посвятительная надпись на кусках бронзовой чаши в Кипре; обе по палеографии приближаются к надписи Меши (см.). Самой поздней, если не считать некоторых новопунических, считается декрет сидонской общины в Афинах, датированный 96 г. до Р. Х. Находят финикийские надписи по всей области распространения финикиян; от них обычай ставить надписи заимствовали и нумидийцы. По содержанию они или строительные, или надгробные, или вотивные.

История изучения Ф. и литература о ней. Интерес к Ф. особенно пробудился после Возрождения и Реформации. В XVI ст. были попытки читать финикийские надписи, тогда находившиеся на Мальте и в Сицилии, между прочим — потерянную теперь надпись на храме Афродита в Эрике. Историк последнего Кордичи даже списал ее, как мог, в своем труде. Пробовали, но неудачно, разбирать финикийские легенды на монетах. В то же время Скалигер издал (в сочинениях "De emendatione temporum" и "Thesaurus temp.") классические источники финикийской истории с комментариями. В XVII в. начали разбирать финик. части в Poenulus Плавта. Над этим, между прочим, потрудился знаменитый Самуил Бохарт, автор первого систематического труда по Ф., "Chanaan" (вторая часть соч. "Geographia Sacra", 1646). Здесь главным образом идет речь о колониях и языке финикиян. Благодаря полноте классического материала и критическому такту автора к книге не без пользы можно обращаться и теперь. В конце XVII в. Маундрелль путешествует по Ф., срисовывает памятники, тогда еще менее поврежденные и более обильные, сообщает интересные топографические сведения и вообще своими описаниями поддерживает интерес к Ф. То же можно сказать о Пококе, объездившем Ф. в 1737 г. Был он и на Кипре и списал 33 надписи, только что открытые в развалинах Китии. Почти в то же время (1735) магистр мальтийского ордена Guyot de la Marne издал двуязычную греко-финикийскую надпись, найденную на Мальте, и тем дал науке возможность искать ключ к чтению финикийских текстов. Нашли его англичанин Swinton и аббат Barth élé my. С этих пор начались работы над разбором финикийских надписей, которые стали находить на всех берегах Средиземного моря, хотя долго ученые еще не приходили к надежным результатам и только Гезениусу удалось стать на настоящий путь. Ему принадлежит первый капитальный труд в этой области, "Scripturae linguaeque Phoeniciae monumenta", содержащий сборник всех известных в его время текстов, грамматику, словарь, историю и т. п. (1837). Первое обширное сочинение по финикийской истории и древности дал Моверс в своем труде "Die Phoenizier" (1841—1850; вышли 4 части, обнимающие религию, историю до персидского времени, колонии и торговлю). Кроме того, в энциклопедии Эрша и Грубера им же помещена большая статья. Труды эти долго были единственными, и теперь еще иногда приходится с ними считаться; вероятно, они даже снова появятся в свет в переработке Кралля. Весьма важное значение имела находка в 1855 г. близ Сидона саркофага с надписью Эшмуназара (см.), оживив литературу и повлияв на снаряжение в 1860 г. по поручению Наполеона III экспедиции в Ф. с Ренаном во главе. Она обогатила науку весьма ценными наблюдениями над памятниками и топографией; отчет Ренана "Mission eu Ph é nicie" до сих пор остается настольной книгой для занимающихся этим предметом. Ренану наука обязана еще идеей сборника семитических надписей ("Corpus Inscriptionum Semiticarum"), первый том которого посвящен финикийским надписям и снабжен прекрасным комментарием и превосходными снимками. Кроме собственно Ф., продолжались исследования "колоний". Итальянские ученые изучали финикийское прошлое Сицилии, Сардинии, Корсики и Мальты, французские взялись за Карфаген (см.). С 1876 г. стали находить финикийские изделия в самой Италии. На Кипре работали: Чеснола (1865—76) — у Ларнака, Курия; он нашел множество памятников своеобразного кипрского стиля (его коллекция описана Doehl, "Die Sammlung Cesnola", в "Записках Имп. акад. наук", XIX; попала в нью-йоркский музей); Чеккальди ("Μοnuments antiques de Chypre", 1870), копавший и на берегу у Библа; Онефальш-Рихтер ("Kypros. Die Bibel und Homer", 1893). В 1882 г. основан кипрский музей (коллекция памятников кипрского стиля есть, между прочим, в музее Киевской духовной академии, куда она пожертвована архим. Антонином). В то же время деятельно производились работы в других частях Средиземного моря. Многое попало в Лувр и дало возможность разобраться в финикийской скульптуре ("Mus ée Napolé on III", под ред. Longperier; "Catalogue des figurines antiques de terre cuite", Heuzey) и даже дать попытку истории финикийского искусства: Perrot et Chipiez, "Histoire de l'аrt dans l'antiquit é ". Новый шаг в деле знакомства с финикийской древностью был обусловлен находкой телль-амарнской переписки 1887 г. и важными открытиями De Sarzeh в Вавилонии. Детальная разработка ассириологических и египтологических данных привела к пересмотру всего известного о Ф. и всех общепринятых представлений об этом народе. В этом смысле работают в настоящее время Винклер (многочисленные статьи и заметки в его "Altorientalische Forschungen" и отдел "Ph ö nikien" в III т. "Weltgeschichte" Helmolt'a) и Ландау (брошюра "Die Ph ö nizier" в серии "Der alte Orient"; Лпц., 1901, написанная по взглядам Винклера). Этими учеными высказываются остроумные, но весьма смелые гипотезы. Вместо доведенной Моверсом до абсурда системы находить финикиян и их колонии всюду, вымучивая из географических имен семитические корни, финикийская колонизация сводится ими на грандиозное хананейское переселение, наводнившее, подобно исламскому, север Африки, Испанию и острова; вместо роли культурных воспитателей Европы финикиянам уделяется только место продолжателей их более древних предшественников. Можно ожидать, что начавшиеся теперь исследования Крита и других островов прольют на этот вопрос еще много света. В то же время постоянно вновь находимые финикийские надписи дают материал для лингвистических и археологических изысканий, которые систематически ведутся Clermonn-Gra n neau и Lidzbarsky в специальных органах: "Recueil d'arch é ologie Orientale" (вышло 5 тт.) и "Ephemeris für Semitische Epigraphik" (вышло 2 вып.). Кроме упомянутых сочин., можно указать еще общие труды: Pietschmaim, "Geschichte d. Ph ö nizier" (Б., 1889, в сборнике Онкена; богато иллюстрирована, но устарела и неполна); Gutschmid, "Die Ph ö nicier" (в "Kleine Schriften", II); Rawlinson, "Phonicia" (колл. "The Story of nations", Лонд., 1889; популярно); Ed. Meyer, "Phoeniciens" (в "Bibl. Encyclop.", 1902). По языку : Schröder, "Die Phö niz. Sprache" (Галле, 1869); Levy, "Ph öniz. Wörterbuch" (1864); Bloch, "Phö niz. Griossar" (1891). По религии: Baudissin, "Studien zur Semit. Religionsgesch." (I, II, 1876); Gruppe, "Die griech. Kulte und Mythen" (Лпц., 1889, стр. 347—40 9: "Die Phö nik. Litterature — о Санхуниафоне); Пальмов, "Идолопоклонство у евреев" (СПб., 1897); Глаголев, "Религия финикиян" ("Богословский вестн.", 1901); Никольский, "Воаз и Иахин" (Сборник в честь Ф. Е. Корша). По истории: Max Müller, "Asien und Europa nach ä gypt. Denkm." (Лпц., 1893); W. M üller, "Die Umsegelung Africas d. phö n. Schiffer"; Тураев, "Народ кефт" ("Ж. M. H. Пр.", 1893); "Вопрос о финикиянах в Балтийском море" ("Труды Χ археол. съезда в Риге"); Jeremias, "Tyrus bis z. Zeit Nabukadnezars" (Лпц., 1891); Lehmann, "Menander und Josephos" (Лпц., 1902). Библиография: Б. Тураев, "История изучения финикийской древности" ("Истор. обозрение", т. VI); По нумизматике: Babelon, "Catal. des monnaies grecques. Les perses Achémé nides" (П., 1893).