— обширное религиозное движение, возникшее среди польских евреев в XVIII в. и увлекшее около половины всей еврейской массы. По своему буквальному смыслу, слово X. тождественно с пиетизмом ("хасид" и "pius" = благочестивый), и хасидское учение настолько сходно с одноименным протестантским учением, насколько оба они отводят первое место в религии не догме и обряду, а чувству или эмоции веры. Представляя по своим внутренним мотивам одно из любопытнейших явлений религиозной психологии вообще, X. в еврейской истории принадлежит к числу крупнейших духовных переворотов, имевших сильное влияние на культурный быт евреев, преимущественно восточной Европы. С древнейших времен в иудаизме замечалась борьба двух начал: догматико-обрядового формализма и непосредственного чувства веры. Дисциплина закона всегда боролась против мистической созерцательности, дающей простор индивидуальным склонностям в области религии. Такова была борьба между фарисейством и ессейством в древности, талмудизмом и каббалою в средних веках, раввинизмом и мистико-мессианскими движениями в XVI — XVIII в. В Польше, где с XVI-го в. утвердилась главная масса еврейства, борьба раввинизма с мистицизмом особенно обострилась после мессианского движения, вызванного Саббатаем-Цеви (см.). Склонность к мистическим учениям и сектантству сильно проявлялась среди евреев юго-зап., или украинских, областей Польши (Волынь, Подолия, Галиция), между тем как в сев.-зап. областях (Литва, Белоруссия) самодержавно господствовала раввинская ортодоксия. Это объяснялось глубоким социально-культурным различием между северными, или "литовскими", евреями и южными, или "украинскими". В Литве еврейская масса была сосредоточена преимущественно в густонаселенных городах, где процветала раввинская школьная образованность (иешиботы), в Украйне же масса была более разбросана по деревням, вдали от умственных центров, и часто коснела в невежестве. Культурный упадок на юге особенно усилился после "казацкой резни" эпохи Хмельницкого и "смутного времени" в Польше (1648—60), окончательно разоривших украинское еврейство, но сравнительно мало затронувших литовское. Экономическое и духовное оскудение южных евреев создало благоприятную почву для мистических движений и религиозного сектантства, которые распространялись здесь от половины XVII до половины XVIII в. и привели, между прочим, к появлению "христианствующей" секты франкистов (см.). Кроме внешних причин, были и более глубокие причины, вызвавшие в значительной части народа недовольство раввинизмом и тяготение к мистическому. Раввинизм, превратившийся в Польше в систему книжной учености и сухого религиозного формализма, не мог удовлетворять ни темного простолюдина, ни тех книжных людей, которые искали в религии сердечного элемента, утешения и самозабвения. Хотя сам раввинизм воспринял в себя тогда некоторые элементы каббалы, но он совершенно приспособил их к своему миросозерцанию: к суровой дисциплине обрядовой религии он присоединил мрачный аскетизм восточных "практических каббалистов", видевших смысл земной жизни только в посте и покаянии, в истязании плоти и душевной скорби. Такая комбинация миросозерцаний, пригодная для отдельных личностей и для отшельников, не годилась для всей массы еврейства. На жгучую потребность массового еврея в простой, ободряющей и утешающей вере откликнулся X. В отличие от прочих сектантских учений, X. стремился не к реформе догматической или обрядовой, а к более глубокой психической реформе. Он стремился преобразовать не веру, а верующего. Актом психического внушения он создал новый тип религиозного человека, ставящего чувство выше рассудка, эмоцию выше обряда, воодушевление выше знания. Творцом X. был человек, вышедший из рядов темного подольского еврейства, Израиль Бешт. Жизнь его была изукрашена впоследствии поэтическими легендами, из которых можно извлечь только скудный биографический материал. Бешт родился около 1700 г. на границе Подолии и Валахии, в бедной семье. Рано осиротев, он воспитывался на счет общественной благотворительности. Еврейская школьная (хедерная) наука, состоявшая, преимущественно, в изучении Талмуда, не привлекала мальчика, отличавшегося мечтательным настроением; он часто убегал из школы, и его находили в ближайшем лесу, где он в уединении предавался своим думам. В юности Бешт прокармливал себя жалкими профессиями хедерного надзирателя ("бегельфера") и синагогального служителя. Состоя служителем при синагоге, он вел себя странно: днем исполнял свои несложные обязанности или спал, а по ночам горячо молился и читал книги по каббале. Сначала он увлекался "практической каббалой", изучал ее таинства по распространявшимся тогда рукописям "Ари" (палестинского каббалиста XVI в. Исаака Лурии) и знакомился с искусством "творить чудеса" через каббалистические заклинания. Приблизительно на 20-м году Бешт женился в Бродах на сестре местного ученого и каббалиста; чувствуя себя нехорошо в кругу бродских ученых, смотревших на него как на "простака", он удалился с женой в деревню, расположенную среди галицийских Карпат, между Кутовом и Коссовом, где вел жизнь благочестивого отшельника, предаваясь религиозному созерцанию. Содержал он семью тем, что копал в горах глину, которую его жена возила в ближайший город продавать. По окончании своих "тайных приготовлений" в Карпатских горах, он стал ходить по городам и деревням, и здесь открыто выступал в качестве баалшема, т. е. знахаря-чудодея, исцеляющего от болезней посредством различных трав, амулетов, каббалистических заклинании и нашептываний. Тип странствующего "баалшема" был тогда довольно распространен среди польских евреев, и Израиль избрал эту карьеру, которая впоследствии оказалась очень пригодной для его религиозной пропаганды. Он странствовал по городам и селам Галиции, Подолии и Волыни, лечил своими травами и "заговорами" евреев, немало русских крестьян и даже польских панов; евреев он часто лечил и молитвами, причем молился горячо, с чрезвычайным экстазом и порывистыми телодвижениями: иногда он удачно предсказывал будущее и отгадывал тайны. Вскоре он прослыл в народе "чудотворцем", и его стали называть "добрым баалшемом", Баалшем-тов (отсюда путем письменного сокращения образовалось впоследствии прозвище Бешт). Бешт становился любимцем простонародья. Отличаясь необыкновенной искренностью и простодушием, он умел сближаться с массой и угадывать ее духовные потребности. Начав с роли целителя телесных недугов и прорицателя, он незаметно переходит к роли народного вероучителя-проповедника. Он учил, что истинная религиозность — не в талмудической учености, а в сердечной привязанности к Богу, в горячей вере и молитве. Простолюдин, проникнутый искренней верой в Бога и умеющий молиться усердно, угоднее Богу, чем раввин-законовед, всю жизнь погруженный в изучение Талмуда и в исполнение мелочных обрядов. Отвергая книжно-обрядовый формализм, не согретый религиозным чувством, Бешт осуждал также и усвоенную раввинами аскетическую каббалу, основанную на начале умерщвления плоти; он признавал только ту каббалу, которая стремится установить сердечное и радостное общение между человеком и Богом, как добрым Отцом, утешителем всех угнетенных и страждущих. Эта демократизация иудаизма привлекала к учению Бешта не только простых людей, но и тех книжников, которых не удовлетворяла ни раввинская схоластика, ни аскетическая каббала. Около 1740 г. Бешт поселился в подольском городке Меджибоже. Здесь вокруг него образовалась многочисленная группа учеников и последователей, которых он посвящал в тайны своего учения не путем систематического изложения, а в форме изречений и притчей. Многие из этих изречений передавались из уст в уста и позже были записаны его учениками (сам Бешт почти ничего не писал), которые в своих книгах развили разрозненные мысли учителя в целую систему. Сам Бешт, мистик в душе, смотрел на свое учение, как на пророческое откровение. В 1747 г. он отправил в Палестину послание, в котором утверждал, что душа его недавно вознеслась на небо и видела там Мессию. На вопрос его о времени пришествия Мессии на землю получился ответ: "Когда станет известным учение твое и разольются кладези мудрости твоей, и когда прочие люди будут в состоянии так же совершать таинства, как ты, — тогда исчезнут полчища нечистой силы и настанет время великого благоволения и спасения". Бешт умер в Меджибоже в 1760 г. В последние годы своей жизни он был свидетелем распространившегося в Подолии движения франкистов, которое, подобно X., выросло на почве недовольства массы существующим духовным строем, но привело к отрицательным результатам. Учение X., как оно изложено в изречениях Бешта и его первых преемников, покоится на двух теоретических началах: на начале религиозного пантеизма, или "вездесущности" Божьей, и на идее взаимодействия между Богом и человеком. "Человек, — говорит Бешт, — должен постоянно думать о том, что Бог везде и всегда с ним, что Он есть как бы тончайшая материя, разлитая повсюду... Пусть человек знает, что когда он смотрит на материальные вещи, он, в сущности, всматривается в лик Божества, в вещах присутствующего. Имея это в мыслях, человек постоянно, даже в мелочах, будет служить Богу". Второе из названных основных начал, заимствованное из каббалы, состоит в том, что между миром Божества и миром человеческим существует непрерывное взаимодействие. Не только Божество влияет на человеческие дела, но и последние оказывают обратное влияние на волю и настроение Божества. Каждое действие, каждое слово человека производит соответствующее колебание в высших мирах. Отсюда — главный практический принцип X.: общение с Богом, с целью слиться с источником жизни и влиять на него. Это общение достигается посредством сосредоточения всех своих мыслей на Боге и сведения к Нему всех жизненных явлений. Праведник общается с Богом постоянно, даже в своих житейских делах, ибо и здесь он чувствует Его присутствие; но специальная форма общения с Богом — это молитва. Чтобы это общение было полным, молитва должна быть горячая, восторженная, а душа молящегося должна в такие моменты как бы отделяться от своей материальной оболочки. Для достижения молитвенного экстаза можно прибегать и к механическим приемам: к сильным телодвижениям, выкрикиваниям слов и распеванию их. Сущность религии — в чувстве, а не в уме. Богословская наука и талмудическое законоведение имеют второстепенное значение и тогда лишь полезны, когда служат средством к возбуждению восторженного религиозного настроения; лучше читать нравоучительные книги, чем заниматься казуистикой Талмуда и раввинских книг. При исполнении обрядов настроение верующего важнее, чем внешняя обстановка; поэтому формализм и излишняя мелочность обрядов вредны. Жить и служить Богу надо в бодром и радостном настроении; печаль и скорбь омрачают душу и мешают "общению"; отсюда — вред аскетизма. Посредством постоянного мысленного общения с Богом можно достигнуть способности ясновидения, пророчества и чудодейства. Праведник, или цадик, — это такой человек, который в наивысшей мере осуществил идеал "общения", а потому является у Бога как бы "своим человеком". Роль цадика — посредничество между Богом и обыкновенными людьми. Через цадика достигается спасение души и испрашиваются земные блага; нужно только верить в силу этого любимца и посредника Божья, имеющего большее или меньшее влияние в "высших мирах". Это начало цадикизма, разросшееся потом в целую систему, имело огромное влияние на дальнейшие судьбы X. Из многочисленных учеников Бешта двое — проповедники Бер из Межирича и Яков-Иосиф Коген из Полонного — более всего содействовали распространению его учения. Первый был официальным преемником Бешта, и в течение 12 лет (1760—1772) волынское местечко Межирич служило центром хасидской пропаганды, как раньше Меджибож. Уступая Бешту в оригинальности и глубине чувства, Бер превосходил его книжной ученостью, вследствие чего особенно успешно вербовал приверженцев X. в ученом классе. К нему съезжались из Украины и даже Литвы и Белоруссии многие ученые, просвещенные раввинской "явной наукой" (нигле) и жаждавшие постигнуть "тайную науку" (нистар). Таких неофитов Бер умел привлекать своим изложением хасидской доктрины, в которую он внес строгую систему. С другой стороны, он усилил в ней начало цадикизма, служившее приманкой для простонародья. В Межириче и Ровне (куда Бер переселился под конец жизни) подготовлялись будущие крупные деятели X. и основатели цадикских династий в различных областях Польши и России. В то же время другой апостол Бешта, Яков-Иосиф Коген, распространял его учение путем публичных проповедей и книг. Он положил начало литературе X. своими книгами ("Толдот Яков-Иосиф" и др., 1780—1782), заключающими в себе множество изречений, слышанных автором непосредственно от Бешта и подробно им истолкованных в публичных проповедях. В последние три десятилетия ΧVIII в. X. с неимоверной быстротой распространялся среди еврейского населения Польши и России. Этому способствовали все ухудшавшееся экономическое положение евреев и политическая смута "эпохи разделов". Возобновившееся на Украине гайдамацкое движение, достигшее своего апогея в 1768г. ("колиивщина" и "уманская резня"), напомнило евреям кровавую эпоху Хмельницкого, а последовавшее затем распадение Польши (1772—1794) привело к разделению всей польско-еврейской массы между тремя чуждыми государствами — Россией, Австрией и Пруссией, которые мало считались с ее патриархальным строем жизни и старой общинной автономией. В это смутное время еврейская масса особенно чутко прислушивалась к учению, которое отвлекало ее внимание от тревожной действительности и манило в сферу таинственного и чудесного. В Подолии, Волыни и части Галиции X. охватывал целые общины. Повсюду возникали особые хасидские молельни, где богослужение совершалось по системе Бешта, с молитвенным экстазом, неистовыми криками и телодвижениями. Хасиды ввели в употребление молитвенник палестинских каббалистов ("Нусах-Ари"), отличавшийся от общепринятого разными отступлениями в тексте и расположении молитв. Они не соблюдали и сроков утренней молитвы, совершая богослужение слишком поздно, произвели мелкие изменения в способе убоя скота, одевались по субботам в белое в знак очищения души и т. п. Но что особенно отличало хасидов — это их восторженное поклонение своим "святым" — цадикам. Будучи в логическом порядке следствием X., цадикизм, фактически, создавал почву для него во многих местах. Появление какого-нибудь цадика-чудотворца в том или другом районе весьма часто приводило к поголовному обращению местных жителей в хасидство. К цадику стекались толпы легковерных мужчин и женщин с просьбами об исцелении от недугов, благословении, "предсказании" или совете в житейских делах, и если хоть в одном из многих случаев цадик кому-нибудь помог, что-нибудь предугадал или удачно посоветовал, то его слава "чудотворца" уже упрочивалась — и население данного района оставалось верным знамени X. Так шло дело на юге. На севере же, в Литве и Белоруссии, X. не охватывал сплошь целые общины, а распространялся спорадически, и его приверженцы долго находились в положении замкнутой секты. Опасаясь преследований со стороны всесильных раввинов, литовские хасиды часто устраивали тайные собрания, где молились по-своему, беседовали или читали об истинах Бештова учения. Здесь более сознательно усваивалась основная теория X. и меньше значения придавалось культу цадиков. — Таким образом, X. постепенно разветвлялся в двух главных направлениях: украинско-галицийском и литовском. Первое было проложено тремя старшими учениками Бера Межирицкого: Элимелехом Лизенским, Леви-Ицхоком Бердичевским и Нохумом Чернобыльским, а также внуком Бешта — Борухом Тульчинским. Элимелех Лизенский (ум. 1786) объявил веру в цадика основной догмой X. В своей книге "Ноам Элимелех" он проводит идею, что цадик есть маклер между простым народом и Богом, что через его посредство Бог посылает верующим три земные блага: жизнь, пропитание и детей, при условии, однако, чтобы хасид поддерживал цадика денежными приношениями ("пидионот"), которые дают святому мужу возможность всецело погружаться в созерцание Божества. На практике эта проповедь имела последствием то, что народ нес к цадику последние гроши, а цадик ("ребе") не уставал благословлять, "изливать блага на землю", исцелять недужных, лечить женщин от бесплодия и т. п. Выгодное звание цадика делалось наследственным в роду. Размножились "династии" цадиков, оспаривавшие друг у друга первенство. "Культ праведников" Бешта вырождался в систему эксплуатации народного легковерия. Внук Бешта, Борух, получая громадные доходы от своих поклонников, вел в Тульчине и Меджибоже жизнь польского магната, имел свой "двор" и многочисленную свиту и завел себе даже придворного шута. Он отличался крайним властолюбием и высокомерно относился к современным ему популярным цадикам. — Иначе сложилась хасидская организация в Литве и Белоруссии. Занесенное туда с юга учение Бешта восприняло в себя многие элементы господствовавшего направления — раввинизма. Главнейший апостол X. на севере, рабби Залман из м. Лиозна, Могилевской губ. (1747—1812), создал замечательную систему так называемого "рационального X.", или хабада (слово "хабад" состоит из инициалов слов: Хахма, Бина, Деа, т. е. мудрость, понимание и познание). В его книге "Танио" (1796) и пастырских посланиях проповедуется не слепая, а сознательная вера, требующая от хасида известной умственной подготовки, причем культу цадиков отводится очень скромное место; цадик в системе "хабада" является больше учителем, чем чудотворцем. Учение Залмана было приспособлено к сравнительно высокому умственному уровню еврейской массы северо-западного края, и неизбежный процесс вырождения мистических доктрин проявился в нем впоследствии сравнительно слабее, чем в южном X. Быстрое распространение X. во второй половине XVIII в. крайне тревожило ортодоксальных раввинов. Раввинизм с самого начала почуял в новом учении опасного врага. Провозглашенное Бештом начало, что человек спасается через веру, а не через религиозное знание, резко противоречило главной догме раввинизма, который измерял религиозность человека степенью его талмудической учености. Обрядовой формализм ортодоксии не мог мириться также с отступлениями хасидов от обычного порядка молитв и способов исполнения некоторых обрядов: хасидский догмат о необходимости поддерживать в себе веселое настроение и странные способы возбуждения "религиозного экстаза" в собраниях сектантов (например, излишнее употребление горячительных напитков) внушали аскетическим раввинам мысль, что новое учение проповедует нравственную распущенность или грубое эпикурейство. Напуганные еще недавними ересями "саббатианцев" и "франкистов", раввины подозревали, что Х. имеет тесную связь с этими, опасными для иудаизма, движениями. Немалую роль играл здесь и профессиональный антагонизм: раввин увидел в цадике грозного соперника, новый тип народного жреца, питающегося суеверием простолюдина и быстро приобретающего популярность. Вследствие этих причин вспыхнула ожесточенная борьба между раввинской ортодоксией и хасидами. Во главе ортодоксии стоял знаменитый виленский талмудист и вождь литовского раввинства Илия Гаон, строгий блюститель книжного и обрядового иудаизма. В 1772 г., когда в Литве возникли первые тайные кружки хасидов, раввинско-кагальная коллегия в Вильне, с одобрения Илии Гаона, арестовала местных вождей секты и провозгласила строгую анафему ("херем") против всех приверженцев X. Из Вильны были разосланы циркуляры к раввинам других общин с призывом ополчиться на "безбожную секту". Во многих местах были воздвигнуты жестокие гонения на хасидов. Когда в 1780 г. появилось первое произведение хасидской литературы (упомянутая выше книга Яков Иосифа, наполненная нападками на раввинизм), ортодоксия всполошилась. Съезд раввинов, состоявшийся в мст. Зельве (Гродненской губ.), в 1781 г., постановил искоренить "гибельное учение Бешта". В циркулярах, разосланных съездом, правоверным предписывалось исключать хасидов из всех еврейских общин, смотреть на них как на иноверцев, не иметь с ними никаких сношений, не родниться с ними, не хоронить их покойников. Борцы против X. называли себя миснагидами (противоборствующие), и эта кличка до сих пор остается за всеми, не примкнувшими к хасидскому толку. На юге X. уже настолько упрочился в общинах, что не боялся преследований; страдали от раввинской оппозиции преимущественно хасиды Литвы и Белоруссии, где они составляли меньшинство. Их вождь рабби Залман пытался смягчить гнев миснагидов и Ильи Гаона, но безуспешно. После смерти Гаона (1797) озлобление миснагидов дошло до того, что они решились донести на главарей секты русскому правительству, как на опасных агитаторов и расколоучителей. Вследствие таких доносов были арестованы в Вильне и других городах 22 представителя секты. Сам Залман был арестован в своей резиденции Лиозне и отвезен в Петербург (1798). Там его содержали в крепости и допрашивали в тайной экспедиции, но вскоре его и других арестованных освободили по повелению имп. Павла I, причем, однако, хасидов оставили "в сильном подозрении". Высоч. повеление 1798 г. гласило: "Его Имп. Величество, не усматривая в поведении евреев, коих считают в секте той (хасидов, или каролинов, как их тогда называли в Литве, по имени города Карлина, близ Пинска), ничего вредного для государства, ниже развратного во нравах и нарушающего общее спокойствие, всемилостивейше повелеть соизволил всех их освободить, ежели не откроется чего подозрительного в деяниях их или злонамерений противу польз государства, имея, однако ж, как за ними, так и им подобными строгое наблюдение, нет ли и не будет ли от них каких потаенных сношений или переписок с развратно толкующими о правительстве и образе правления". Спустя два года Залмана вторично препроводили в Петербург, по доносу его противников и, особенно, ех-раввина Авигдора из Пинска; но тотчас по вступлении на престол Александра I вождь хасидов был освобожден, с предоставлением ему полной свободы пропагандировать свое религиозное учение, признанное вполне безвредным со стороны правительства (1801). С тех пор Залман открыто руководил белорусскими, или "хабадскими", хасидами, до своей смерти, в конце 1812 г., когда он бежал из Могилевской губ. в Полтавскую, вследствие нашествия французов. Борьба раввинизма с X. в Литве и Белоруссии привела только к тому, что хасиды в этих краях выделились в особые религиозный общины, существующие во многих городах рядом с миснагидскими. В юго-зап. же крае хасиды почти совершенно вытеснили миснагидов, и цадики присвоили себе здесь ту духовную власть над народом, которая прежде принадлежала раввинам. В первой половине XIX в. X. беспрепятственно распространялся и достиг максимума своего роста. Около половины еврейского населения России в Царстве Польском, Галиции, Румынии и Венгрии исповедует хасидское учение и признает над собою власть цадиков. В России существование хасидов, как отдельной религиозной общины, было узаконено "Положением о евреях" 1804 г. (ст. 53: "Ежели в каком-нибудь месте возникнет разделение сект и раскол прострется до того, что один толк с другим не захочет быть в одной синагоге: в таком случае позволяется одному из них построить свою синагогу и выбрать своих раввинов"). Центральной духовной власти у хасидов не было; их духовенство — цадики — распадалось на множество династий, из которых каждая вела свое начало от какого-нибудь знаменитого цадика времен Бешта или Бера; эти династии в свою очередь разветвлялись на отдельные линии, и по мере размножения цадиков епархии их все больше дробились. Иные цадики, однако, достигали широкой известности, и к ним стекался народ даже из отдаленных мест. К числу крупнейших династий принадлежали: чернобыльская (потомство Нохума Чернобыльского) в Малороссии, ружинско-садогурская (потомство Бера Межирицкого) в Подолии, Волыни и Галиции, любавичская (потомство Залмана, получившее фамилию Шнеерсон) в Белоруссии, люблинская и коцкая в Царстве Польском. Встречались и сепаратные цадики, стоявшие вне династий. В первой половине XIX в. были особенно известны цадики: Мотель Чернобыльский, Нахман Брацлавский, Яков-Ицхок Люблинский, Мендель Любавичский, Израиль Ружинский. Последний имел такую неограниченную власть над хасидами юго-западного края, что правительство сочло нужным выслать его из пределов России (1850); он поселился в галицийском мст. Садогуре, на австрийской границе, но и туда продолжали паломничать хасиды к Израилю и его преемникам. Раввинская ортодоксия в эту эпоху прекратила борьбу с X., примирившись с ним, как с совершившимся фактом. Постепенно миснагиды и хасиды стали даже родниться между собой путем браков, что раньше строго возбранялось. С первой четверти XIX в. X. встречает противника в лице новой еврейской интеллигенции, получившей европейское образование. Поход против X. и цадикизма открыла "мендельсоновская школа" в Австрии; галицийский писатель Иосиф Перель опубликовал в 1819 г. злую сатиру на хасидизм в форме "Epistolae obscurorum virorum" ("Megale temirin"); ему подражал в России И. Б. Левинзон из Кременца ("Дивре цадиким", 1830). Иногда ожесточенные враги хасидизма доходили до того, что побуждали правительство (в Австрии и России) к репрессивным мерам против цадиков и хасидской литературы. Но все эти нападки не могли на первых порах ослабить могущество хасидов и цадиков. Хасиды повсюду оказывали новому европейскому просвещению гораздо более упорное сопротивление, чем раввинская ортодоксия, ибо инстинктивно сознавали, что свободная критика опаснее для мистицизма цадиков, чем для талмудической казуистики и обрядового формализма. Только во второй половине XIX в., когда усилилось просветительное движение среди русских евреев, для X. начинается период застоя и упадка. Значительная часть молодого поколения под влиянием нового культурного движения отрекается от хасидизма и борется против могущества цадиков. Просветительная еврейская литература бичует X. едкими сатирами, а газеты разоблачают подвиги цадиков-чудодеев. С другой стороны, русское правительство в 1860-х гг. учредило полицейский надзор за многочисленными цадиками "черты оседлости" и ограничило их свободу передвижения, с целью мешать их пропаганде в массе. Все эти удары изнутри и извне, в связи с общим упадком религиозности в известных слоях еврейства, ослабили рост X. и цадикизма. Стало замечаться измельчание цадикских династий (любавичской, чернобыльской, садогурской и др.), а также оскудение хасидской литературы. Однако, X. так глубоко уже укоренился в еврействе, что поколебать его в основах, в миллионной массе его приверженцев, оказалось невозможным, и он продолжает существовать как инертная историческая сила, остановившаяся в своем развитии. Возникши как противовес раввинскому умствованию и обрядовому формализму, он до сих пор еще не перестает удовлетворять религиозным потребностям народной массы. В последние два десятилетия XIX в., вследствие общей социальной реакции в жизни русских евреев, обнаружилось некоторое оживление в неподвижных хасидских кругах. В 1890-х годах были отменены административный надзор за цадиками и ограничение их права передвижения; следствием этого явилось усиление цадикизма в некоторых местах, где он недавно почти заглох. Не выдвигая в настоящее время крупных деятелей ни в литературе, ни в обществе, X. питается накопленными ранее запасами духовного творчества. В XVIII в. он был крупной творческой силой, внесшей в застывший раввинский иудаизм горячую струю религиозного энтузиазма; под влиянием хасидизма, у еврея стало "светлее в сердце, но темнее в голове". В ХIХ в., при столкновении с европейским просвещением, X. является, безусловно, задерживающей силой, более опасной, чем раввинизм. Переживаемый им ныне период застоя приводит его к постепенному упадку. Будучи в течение долгого времени предметом либо апологии, либо резких обличений в литературе, хасидизм только в последние десятилетия сделался предметом объективного научного исследования.

См. Jost, "Geschichte d. Judentums u. seiner Seeten" (1859, III т., стр. 184 — 194); L. L öw, "Vergangenheit und Gegenwart der Chasidä er" (1859; "Gesam. Schriften". 1890, т. II); Graetz, "Geschichte der Juden" (т. XI, гл. III и Note 2, 1870); Оршанский, "Мысли о X." ("Еврейская библиотека", т. I, 1871); С. Дубнов, "Введение в историю X.", "Возникновение Х." (жизнь Бешта), "Возникновение цадикизма" (первые преемники Бешта), "История хасидского раскола" и "Религиозная борьба среди русских евреев в конце XVIII в." (по первоисточникам и рукописным материалам в журнале "Восход", годы 1888—93); его же, "Социальная и духовная жизнь евреев в Польше в первой половине XVIII в." ("Восход", 1899, кн. 1 — 2); Ю. Гессен, "К истории религиозной борьбы среди русских евреев в конце XVIII и начале XIX в., по архивным данным" ("Книжки Восхода", 1902, №№ 1 — 2)