— под именем Ч. древностей известен разнообразный археологический материал, имеющий далеко еще не выясненные отношения к чуди, как древнему собирательному имени для обозначения финских племен. В какой степени этот материал имеет мало этнографической определенности — показывает тот факт, что предметы, называемые в южной Сибири чудскими, по формам соответствуют южнорусским скифским древностям, а добывались и добываются в Сибири из курганов и могил, из которых одни монголы-калмыки признавали могилами своих предков, другие же устраивались так, как устраиваются могилы у тюрков-якутов и как они устраивались когда-то в нынешней южной России у так называемых скифов. Не приурочиваясь к определенной этнографической группе, Ч. древности обозначают собой культуру, которая с различной степенью интенсивности распространялась на протяжении ряда веков на огромном пространстве Сибири, восточной и южной России. Раннюю и высшую эпоху этой культуры составляют древности Сибири и южной России, позднюю (эпоху сравнительного огрубения) — древности Приуральского края, Покамья и Поволжья от верховьев до Казани (древности в тесном смысле чудские, булгаро-билярские и мерянские). Огромный и пестрый археологический материал, входящий в содержание этой культуры, можно рассматривать с самых разнообразных точек зрения. Особенно важны вопросы: 1) об основных, характерных особенностях данной культуры и их происхождении и 2) о назначении отдельных характерных предметов. Первый вопрос решается путем сравнительного изучения форм, из которых складывается данная культура, и форм современных и сопредельных ей культур; для решения второго вопроса единственно правильным, обеспечивающим от беспочвенных фантазий путем является переход от известного к неизвестному, от того, что еще живет в быте современных инородцев России и сопредельных стран, к вымершему уже, от этнологического — к палеоэтнологическому или археологическому.

Сравнительное изучение форм так называемой чудской культуры приходится ограничить одной областью — украшений. Огромные археологические богатства Сибири были расхищены еще в XVI-XVII вв.; ценное в торговом смысле — золотые и серебряные украшения — перешло в руки скупщиков и было переплавлено; сосуды, железные орудия были поломаны и брошены при хищнической работе. Понятие о том, что погибло для науки при этом разгроме памятников старины, дает коллекция сибирских древностей в Императорском Эрмитаже. Коллекция состоит исключительно из золотых украшений. Ее составом определяются категории предметов, которые следует привлечь для сравнения из древностей скифских, приуральских, болгаро-билярских и мерянских: это — разнообразные бляхи и подвески, служившие главным образом в качестве украшений.

Лошадь. Длинная изогнутая шея.

Откуда бы ни шли украшения — с Волги, с Камы, из Сибири или южной России, — в них ощущается запрос на украшения с фигурами живых существ: человека, домашних животных, зверей, птиц, рыб, пресмыкающихся. Удовлетворением этого запроса является так называемый "звериный стиль" художественной промышленности (Кондаков и Толстой, "Русские древности", вып. II-III). Из Западной Сибири идут изображения верблюда, кабана, дикого козла, тигра, льва, удава — представителей южной отчасти степной фауны.

Кабан. Голова с клыками вытянута.

Ясно, что Сибирь была только этапом на пути звериного стиля; родился он где-то южнее. Для более точного определения его исходного пункта существенное значение имеет характер выполнения, техника. Профессор Н. П. Кондаков усматривает в технике золотых сибирских украшений Эрмитажа ясные следы ассирийского стиля изображения животных — энергический реализм в воспроизведении движения и свирепой борьбы, ослабленную схематизмом близость к природе в воспроизведении мускулатуры. Границы распространения ассирийского стиля должны, таким образом, определить район, где родились прототипы "чудских древностей". Ближайшим этапом распространения политического и культурного влияния Ассирии на Востоке была Персия. Отсюда оно шло на север, восток (Индия) и запад, по следам персидских завоевателей; на севере оно является сначала в степях и горных областях средней Азии, потом проникает в Сибирь и на север Европейской России. По мере передвижения техника становится более и более грубой: если на юге Сибири мастер, подчиняясь капризам стиля, жертвовал вполне доступным ему реализмом и комбинировал фантастические фигуры и группы, то на ее севере и в Приуралье мастер дает по большей части не поддающиеся определению фигуры, до такой степени они технически несостоятельны; южный мотив приходится угадывать путем сопоставления грубых копий с оригиналами. Образчиком вырождения южной техники могут служить древности недавно открытого Гляденовского костища (близ Перми), одного из немногих пунктов, где материал был добыт in situ и может хотя бы приблизительно датирован: стоит сравнить хотя бы фигурки гляденовских всадников с аналогичными фигурками из сибирской коллекции Эрмитажа или сцены борьбы и преследования одним животным другого.

Группа из двух собак, преследующих одна другую.

Параллельно с падением техники по мере распространения "звериного стиля" на северо-западе замечается и новое направление, новые задачи: рядом с сюжетами, идущими с юга, встречаются в изобилии фигурки взятых одиночно людей, животных, птиц, с ушками для подвешивания — вылитые или вырезанные из толстого листа меди и в особенности характерные фигурки птиц (сов) с человеческим лицом на груди и двумя или тремя головами.

РосомахаГрифон (подвеска)

Филин с изображением лица человека на груди.

Количество новых мотивов увеличивается с дальнейшим ходом истории приуральской культуры. В Гляденовском костище нет еще получивших такое широкое распространение во всем урало-алтайском районе Европейской России украшений с обращенными в противоположные стороны головами животных (чаще лошадей); этот орнаментальный мотив явился, очевидно, позднее (по Спицыну — в IX-Х вв.), и опять таки с юго-востока, из Персии, где мы встречаем его в архитектуре. "Звериный" стиль, составляющий характерную особенность "чудской" художественной промышленности, представляет, таким образом, явление, пришедшее извне, из культуры древнего Востока. Его широкое распространение и устойчивость свидетельствуют о том, что он отвечал запросам потребителей: заимствовалась лишь чужая техника, а потребности коренились в народной душе.

Мы поймем тайну обаяния, которым пользовался ассиро-персидский звериный стиль у чуди, если из области палеоэтнологии перейдем в область этнологии. Сибирские древности Эрмитажа — древнейший памятник влияния ассиро-персидской культуры на южно-сибирскую чудь — относятся, на основании техники, к началу нашей эры (Кондаков). Чудь эту древние источники называют массагетами, которые господствовали от границ Китая по всей Средней Азии до Индии. Как и все этнографические термины древности, термин "массагеты" ничего не говорить о месте, которое занимал обозначаемый им народ или совокупность народов в человеческой семье. Гораздо определеннее отвечают на этот вопрос памятники искусства. Профессор Н. И. Веселовский извлек в 1887 г. из прилегающего к Самарканду Афросиабова городища богатую коллекцию терракотовых статуэток, часть которых, судя по стилю, должна быть приурочена к началу нашей эры. Статуэтки этой категории характеризуются, по словам Н. П. Кондакова, "разнообразными чертами местных варваров". Мы находим возможными высказаться на этот счет более определенно. Такие статуэтки, как изображенные под №№ 25-28 третьего выпуска "Русских древностей", имеют для антрополога и этнографа почти то же значение, что фотографии: статуэтка № 28 дает типичного монгола с плоским носом и косо поставленными глазами; статуэтки №№25 и 27 воспроизводят умеренно-монголоидный тюркский тип, который можно встретить до сих пор на огромном пространстве от Волги до Алтая. Массагеты древних, властители средней Азии и южной Сибири, обладатели украшений эрмитажного типа, становятся, благодаря статуэткам Афросиаба, в генетическую связь с современными монголоидными насельниками этих стран, и тайну успеха "звериного стиля" у древних чуди-массагетов следует искать в душе их потомков, монголоидов Сибири. Одна народность в этом отношении может оказать археологу особенно ценные услуги — якуты. Эта тюркская народность, продвинувшаяся на север откуда-то с юга, исследована лучше, чем какая-либо другая из народностей Сибири: в трудах Приклонского, Маака, Серошевского, Трощанского перед нами встает в ее историческом развитии вся их духовная и материальная культура. Обратиться к ней для разрешения вопросов урало-алтайской палеоэтнологии дают нам право факты из области этнографии и археологии Поволжья. Здесь, может быть, яснее, чем где-либо в Европейской России, ощущается значение этнологии для палеоэтнологии вообще: в шейных, грудных, головных, поясных украшениях и в орнаменте мордовок и черемисок мы находим до сих пор предметы, которые западнее встречаются только в могилах: фибулы с гремящими подвесками, ожерелья с бубенчиками, гребенки с обращенными в противоположные стороны конскими головками, серьги в виде вопросительного знака и т. п. Способ употребления некоторых украшений, как, например, ушных (пилёкс) у мордвы, проливает свет на значение таких древностей Рязанского края, как ушные кольца. Шейные гривны (витые металлические обручи), составляющие достояние археологии в Европейской России, употребляются якутками до сих пор (рисунки у Маака). К гривнам этим прикрепляется грудное украшение, состоящее из резной металлической пластинки с длинными цепочками, на которых висят лировидные пластинки. На рубахе спереди на правой стороне у женщин, особенно у молодых девиц и детей, находится медное кольцо, к которому привешиваются разные медные украшения, иногда просто медные бляшки или конек, птица. На детских шубах такие украшения пришиваются и сзади (Маак). "К задней части обруча прикрепляется привязываемая к косе косоплетка, которая состоит из связанных между собой пластинок, то треугольных, то четырехугольных... Женский пояс выкладывается четырехугольными металлическими пластинками, обыкновенно разукрашенными узорчатой, нередко очень красивой резьбой (изображение барса, например; Маак)". Любопытный pendant к характерным приуральским пряжкам с медвежьими головами, уложенными среди вытянутых передних лап, представляет приготовленная таким же образом из шкур оленьих голов попона (Маак, т. VIII, 7).

Чеканная бляха с изображением медвежьей головы и лап.

Уже в повседневном костюме якутки сказывается спрос на "звериный стиль" — на подвески в виде птиц и коньков; но самым решительным выражением его является костюм шамана, точнее — шаманки. Современный шаманский костюм следует считать частью древнего женского костюма: в пользу такого взгляда говорит вся эволюция шаманизма. Шаманство в его зачаточном состоянии представляет функцию женщины-родоначальницы, домохозяйки (Трощанский). Женщины шаманят у якутов и до сих пор и считаются более могущественными, чем шаманы-мужчины. В настоящее время шаманы вытесняют, правда, шаманок, но молчаливым признанием того, что мужчина присвоил себе функцию женщины, является стремление шамана возможно более уподобиться женщине: якутские шаманы расчесывают волосы на две стороны и заплетают их в косы, как женщины, а при камланье распускают; не ложатся, подобно женщинам, на правую сторону конской шкуры; имеют право быть наравне с женщинами в юрте родильницы в первые 3 дня после родов; надевают, в случае отсутствия специально шаманского плаща, девичью одежду; нашивают на передней части своего плаща два железных или медных круга, изображающих женские груди (Трощанский, Серошевский). С переходом шаманской деятельности в руки мужчин получил специальное значение и женский шаманский костюм; в позднейшем повседневном костюме женщины сохранились только бедные пережитки былого костюма в виде привесок — коньков и птиц. Смысл этих привесок приходится угадывать по тому значению, которое приписывается фигуркам, украшающим костюм шамана-мужчины. Фигурки эти — изображения духов, содействующих и покровительствующих шаману, когда он надевает украшенный ими плащ. Первое место между изображениями духов-покровителей занимает äмäгят — прикрепленная на груди человеческая фигурка, иногда с бубном; это — изображение умершего шамана, покровительствующего носителю плаща. Затем идет "мать — зверь" (ijа-кыл) — переживание эпохи, когда шаманство было достоянием женщин: изображения животного (самки), в которое в былое время обращалась шаманка, которое было ее двойником, вместилищем ее души. В настоящее время только название напоминает о былом значении женского элемента. Je-кыл'ом шамана может быть собака, бык, жеребец, орел, лось, черный медведь, ворон. "Звери-матери" — это изображения животных, которые считались родоначальницами и покровительницами отдельных материнских родов (ije-yca), не употреблялись в пищу и почитались, как родовые богини (тангара). За "зверем-матерью" следуют жгуты, изображающие собой змей, кисти, изображающие ящериц, лягушек, железные фигурки рыб, птиц (гагара, лебедь, гусь). Все эти фигурки помогают шаману при камланье: птицы служат посыльными к духам или помогают ему проникнуть в их подводную обитель (Трощанский). Работают на шамана, конечно, не куски металла, а те силы, которые в них, по якутским верованиям, заключены. "Железки и побрякушки шаманского костюма имеют душу — иччитэ" (Серошевский). Душу усопшего или духа вселяет в изображения шаман, а, может быть, и изготовляющий их мастер-кузнец, равный шаману по сверхъестественному могуществу (Трошанский): факты позволяют то и другое предположение; определенное решение вопроса представляется затруднительным, так как новых шаманских костюмов в настоящее время уже не приготовляют, и разъяснить секрет изготовления изображений некому.

Литая фигура, группа из мужчины (слева) и женщины (справа).

Если мы от фигурок-подвесок таманского якутского костюма обратимся к древностям приуральской чуди, к предметам Гляденовского городища и коллекции Теплоухова, то для нас отчетливо выяснится смысл всех этих уродливых человечков, змей, ящериц, птиц, рыб, зверей, снабженных ушками для подвешивания: это древние родичи современных принадлежностей шаманского костюма. Каким образом принадлежности якутского, тюркского шаманского костюма могли очутиться в инвентаре древних финнов Приуралья? На этот вопрос возможны два ответа: или формы финно-угорского шаманства Приуралья были близки к формам шаманства тюркского и монгольского; или Ч. женщины Приуралья заимствовали у своих тюркских соседок (например, башкирок) имевшие религиозное значение принадлежности их костюма и обратили их в простые украшения, которые исподволь вышли из употребления под влиянием новых "мод". Основание для решения вопроса во втором смысле дают факты из современной жизни инородцев Поволжья: чувашские и черемисские женщины носят во время свадеб украшенную раковинами и монетами широкую плечевую перевязь (теветь) с подобием подушечки или кармана на конце; для них эта перевязь — простое украшение, но она заимствована у татар, которые придают ей значение "оберега": в подушечку зашивается бумажка с текстом молитвы или стихом из Корана, имеющим силу отвращать действие злых духов. В каком бы направлении ни решился этот вопрос в будущем, несомненным останется основной результат сопоставления: к уяснению смысла Ч. древностей археологи придут через всестороннее изучение материальной и духовной культуры современных насельников Восточной России и Сибири.

Ср. Aspelin, "Les antiquités du Nord"; граф Уваров, "Мерянские древности"; Спицын, "Древности Камской Чуди по коллекции Теплоуховых"; Спицын, "Гляденовское костище"; Теплоухов, "Древности Пермской Чуди в виде баснословных людей и животных"; Кондаков и Толстой, "Русские древности" (вып. III); Маак, "Вилюйский округ Якутской области" (ч. III, превосходные таблицы); Серошевский, "Якуты"; Трощанский, "Эволюция черной веры у якутов" (Казань, 1903).