[ начало ] [ Ш ]

Шевченко

(Тарас Григорьевич) — знаменитый украинский поэт. Род. 25 февраля 1814 г. в селе Моринцы, Звенигородского уезда Киевской губернии, в семье крепостного крестьянина помещика Энгельгардта. Через 2 года родители Ш. переселились в село Кириловка, где Ш. провел все детство. Мать его умерла в 1823-г.; в том же году отец женился вторично на вдове, имевшей троих детей. Она относилась к Тарасу сурово. До 9-летнего возраста Ш. находился на попечении природы, да отчасти старшей сестры своей, Екатерины, девушки доброй и нежной. Вскоре она вышла замуж. В 1825 г., когда Ш. шел 12-й год, умер его отец. С этого времени начинается тяжелая кочевая жизнь беспризорного ребенка, сначала у учителя-дьячка, затем у соседних маляров. Одно время Ш. был пастухом овец, затем служил у местного священника погонычем. В школе учителя-дьячка Ш. выучился грамоте, а у маляров познакомился с элементарными приемами рисования. На 16-м году, в 1829 г., он попал в число прислуги помещика Энгельгардта, сначала в роли поваренка, затем казачка. Страсть к живописи не покидала его. Помещик отдал его в обучение сначала варшавскому маляру, затем в Петербург, к живописных дел мастеру Ширяеву. В праздники юноша посещал Эрмитаж, срисовывал статуи в Летнем саду, где и познакомился с земляком — художником И. М. Сошенко, который, посоветовавшись с малорусским писателем Гребенко, представил Ш. конференц-секретарю академии художеств Григоровичу, художникам Венецианову и Брюллову, поэту Жуковскому. Эти знакомства, особенно последнее, имели огромное значение в жизни Ш., особенно в деле освобождения его из неволи. Жуковскому сильно помогала графиня Ю. Э. Баранова, близко стоявшая ко двору. Первая попытка склонить Энгельгардта к освобождению Ш. во имя гуманности оказалась неудачной. Брюллов отправился для переговоров к Энгельгардту, но вынес от него лишь то убеждение, "что это самая крупная свинья в торжковских туфлях" и просил Сошенко побывать у этой "амфибии" и сговориться о цене выкупа. Сошенко поручил это щекотливое дело профессору Венецианову, как человеку более авторитетному. Ш. радовала и утешала забота о нем высоко просвещенных и гуманных представителей русского искусства и литературы; но по временам на него находило уныние, даже отчаяние. Узнав о том, что дело его освобождения наткнулось на упорство помещика, Ш. пришел однажды к Сошенко в страшном волнении. Проклиная свою горькую долю, он грозил отплатить Энгельгардту и в таком настроении ушел домой на свой грязный чердак. Сошенко сильно перетревожился за своего земляка и ждал большой беды. По свидетельству княжны Репниной, Жуковский, узнав об ужасном состоянии духа молодого человека, близком к самоубийству, написал к нему на лоскутке бумажки успокоительную записку. Эту записку Ш. хранил у себя в кармане, как святыню, и показывал ее княжне в 1848 г. "Сговорившись предварительно с моим помещиком, — говорит Ш. в своей автобиографии, — Жуковский просил Брюллова написать с него портрет, с целью разыграть его в частной лотерее. Великий Брюллов тотчас согласился, и портрет у него был готов. Жуковский, с помощью графа Вьельгорского, устроил лотерею в 2500 руб., и этой ценой была куплена моя свобода, 22 апреля 1838 г.". В знак особого уважения и глубокой признательности к Жуковскому, Ш. посвятил ему одно из наиболее крупных своих произведений: "Катерына". По освобождении Ш. сделался, по собственным его словам, одним из любимейших учеников-товарищей Брюллова и близко сошелся с художником Штернбергом, любимым учеником Брюллова.

Годы 1840-47 — лучшие в жизни Ш. В этот период расцвело его поэтическое дарование. В 1840 г. вышел, под названием "Кобзарь", небольшой сборник его стихотворений; в 1842 г. вышли "Гайдамаки" — самое крупное его произведение. В 1843 г. Ш. получил степень свободного художника; в том же году Ш., путешествуя по Малороссии, познакомился с княжной В. Н. Репниной, женщиной доброй и умной, принимавшей впоследствии, во время ссылки Ш., самое теплое в нем участие. В первой половине 1840-х годов вышли "Перебендя", "Тополя", "Катерына", "Наймичка", "Хусточка" — крупные и художественные произведения. Петербургская критика и даже Белинский не понимали и осуждали малорусскую литературу вообще, Ш. — в особенности, усматривая в его поэзии узкий провинциализм; но Малороссия быстро оценила Ш., что выразилось в теплых приемах Ш. во время его путешествия в 1845-47 гг. по Черниговской и Киевской губерниям. "Нехай буду мужицкий поэт, — писал Ш. по поводу отзывов критики, — абы только поэт; то мини бильше ничого и не треба". Ко времени пребывания Ш. в Киеве в 1846 г. относится сближение его с Н. И. Костомаровым. В том же году Ш. вошел в формировавшееся тогда в Киеве Кирилло-мефодиевское общество, состоявшее из молодых людей, интересовавшихся развитием славянских народностей, в частности украинской. Участники этого кружка, в числе 10 человек, были арестованы, обвинены в составлении политического общества и понесли разные кары, причем больше всего досталось Ш. за его нелегальные стихотворения: он был сослан рядовым в Оренбургский край, с запрещением писать и рисовать.

Орская крепость, куда сначала попал Ш., представляла грустное и пустынное захолустье. "Редко, — писал Ш., — можно встретить подобную бесхарактерную местность. Плоско и плоско. Местоположение грустное, однообразное, тощие речки Урал и Орь, обнаженные серые горы и бесконечная Киргизская степь..." "Все прежние мои страдания, — говорит Ш. в другом письме 1847 г., — в сравнении с настоящими были детские слезы. Горько, невыносимо горько". Для Ш. было очень тягостно запрещение писать и рисовать; особенно удручало его суровое запрещение рисовать. Не зная лично Гоголя, Ш. решился написать ему "по праву малороссийского виршеплета", в надежде на украинские симпатии Гоголя. "Я теперь, как падающий в бездну, готов за все ухватиться — ужасна безнадежность! так ужасна, что одна только христианская философия может бороться с ней". Ш. послал Жуковскому трогательное письмо с просьбой об исходатайствовании ему только одной милости — права рисовать. В этом смысле за Ш. хлопотали граф Гудович и граф А. Толстой; но помочь Ш. оказалось невозможным. Обращался Ш. с просьбой и к начальнику III отделения генералу Дуббельту, писал, что кисть его никогда не грешила и не будет грешить в смысле политическом, но ничего не помогало; запрещение рисовать не было снято до самого его освобождения. Некоторое утешение дало ему участие в экспедиции по изучению Аральского моря в 1848 и 1849 гг.; благодаря гуманному отношению к ссыльному генерала Обручева и в особенности лейтенанта Бутакова, Ш. позволено было срисовывать виды Аральского побережья и местные народные типы. Но эта снисходительность вскоре стала известна в Петербурге; Обручев и Бутаков получили выговор, и Ш. сослан в новую пустынную трущобу, Новопетровское, с повторением воспрещения рисовать. В ссылке Ш. близко сошелся с некоторыми образованными ссыльными поляками — Сераковским, Залеским, Желиховским (Антоний Сова), что содействовало укреплению в нем идеи "слияния единоплеменных братьев". В Новопетровском Ш. пробыл с 17 октября 1850 г. по 2 августа 1857 г., т. е. до освобождения. Первые три года пребывания в "смердячей казарме" были очень тягостны; затем пошли разные облегчения, благодаря, главным образом, доброте коменданта Ускова и его жены, которые очень полюбили Ш. за его мягкий характер и привязанность к их детям. Не имея возможности рисовать, Ш. занимался лепкой, пробовал заниматься фотографией, которая, однако, стоила в то время очень дорого. В Новопетровском Ш. написал несколько повестей на русском языке — "Княгиня", "Художник", "Близнецы", заключающих в себе много автобиографических подробностей (изд. впоследствии "Киевской Стариной").

Освобождение Ш. состоялось в 1857 г., благодаря настойчивым за него ходатайствам графа Ф. П. Толстого и его супруги графини А. И. Толстой. С продолжительными остановками в Астрахани и Нижнем Новгороде Ш. возвратился по Волге в Петербург и здесь на свободе предался поэзии и искусству. Тяжелые годы ссылки, в связи с укоренившимся в Новопетровском алкоголизмом, привели быстрому ослаблению здоровья и таланта. Попытка устроить ему семейный очаг (актриса Пиунова, крестьянки Харита и Лукерья) не имели успеха. Проживая в Петербурге (с 27 марта 1858 г. до июня 1859 г.), Ш. был дружески принят в семье вице-президента академии художеств графа Ф. П. Толстого. Жизнь Ш. этого времени хорошо известна по его "Дневнику", подробно переданному его биографами нового времени (преимущественно Конисским). В 1859 г. Ш. побывал на родине. Тут у него возникла мысль купить себе усадьбу над Днепром. Было выбрано красивое место под Каневом. Ш. усиленно хлопотал о приобретении, но поселиться тут ему не пришлось: он был тут похоронен, и место это стало местом пилигримства для всех почитателей его памяти. Отвлекаемый многочисленными литературными и художественными знакомствами, Ш. в последние годы мало писал и мало рисовал. Почти все свое время, свободное от званых обедов и вечеров, Ш. отдавал гравированию, которым тогда сильно увлекался. Незадолго до кончины Ш. взялся за составление школьных учебников для народа на малорусском языке. Скончался Ш. 26 февраля 1861 г. Похоронные речи напечатаны в "Основе" 1861 г. (март).

Ш. имеет двоякое значение, как писатель и как художник. Его повести и рассказы на русском языке довольно слабы в художественном отношении. Вся литературная сила Ш. — в его "Кобзаре". По внешнему объему "Кобзарь" не велик, но по внутреннему содержанию это памятник сложный и богатый: это малорусский язык в его историческом развитии, крепостничество и солдатчина во всей их тяжести, и наряду с этим не угасшие воспоминания о казацкой вольности. Здесь сказываются удивительные сочетания влияний: с одной стороны — украинского философа Сковороды и народных кобзарей, с другой — Мицкевича, Жуковского, Пушкина и Лермонтова. В "Кобзаре" отразились киевские святыни, запорожская степная жизнь, идиллия малорусского крестьянского быта — вообще исторически выработавшийся народный душевный склад, со своеобразными оттенками красоты, задумчивости и грусти. При посредстве своего ближайшего источника и главного пособия — народной поэзии, Ш. тесно примыкает к казацкому эпосу, к старой украинской и отчасти польской культуре и даже стоит в связи, по некоторым образам, с духовно-нравственным миром "Слова о Полку Игореве". Главная трудность изучения поэзии Ш. заключается в том, что она насквозь пропитана народностью; крайне трудно, почти невозможно определить, где кончается малорусская народная поэзия и где начинается личное творчество Ш. Ближайшее изучение открывает литературные источники, которыми пользовался Ш. то удачно, то неудачно. Таким источником была поэзия Мицкевича (см. ст. г-на Колессы в "Записках Товарыства Шевченка"), отчасти Н. Маркевич (см. ст. г-на Студинского в № 24 "Зори", 1896 г.). Ш. любил Пушкина, знал многие его стихотворения наизусть — и при всем том влияние Пушкина на поэзию Ш. трудно определить за украинскими наслоениями. Заметно влияние "Братьев разбойников" на "Варнака", влияние "Египетских ночей", "Редеет облаков летучая гряда". Есть еще одно препятствие для научного анализа Ш. — художественная цельность, простота и задушевность его стихотворений. Его поэмы туго поддаются холодному и сухому разбору. Чтобы определить воззрения Ш. на задачи и цели поэтического творчества, нужно обратить внимание не только на те признания, которые находятся в "Орыся моя, ниво", "Не нарикаю я на Бога", "За думою дума"; нужно привлечь еще те места, где говорится о счастье, как понимает его поэт, о славе. В особенности важны в смысле поэтических признаний все те места, где говорится о кобзаре, о пророке и о думах, как любимых детях. В большинстве случаев поэт подразумевает под кобзарем самого себя; поэтому он внес во все обрисовки кобзаря много лирического чувства. Исторически сложившийся образ народного певца был по душе поэту, в жизни и нравственном облике которого действительно было много кобзарского. О кобзаре Ш. говорит очень часто; реже, сравнительно, встречается пророк. К стихотворениям о пророке тесно примыкает небольшое, но сильное стихотворение об апостоле правды. В обрисовке пророка, в особенности в стихотворении "Неначе праведных дитей", заметно влияние Лермонтова.

Народность Ш., как и других выдающихся поэтов, слагается из двух родственных элементов — народности внешней, заимствований, подражаний, и народности внутренней, психически наследственной. Определение внешних, заимствованных элементов нетрудно; для этого достаточно ознакомиться с этнографией и подыскать прямые источники в народных сказках, поверьях, песнях, обрядах. Определение внутренних психологических народных элементов весьма затруднительно и в полном объеме невозможно. У Ш. есть и те, и другие элементы. Душа Ш. до такой степени насыщена народностью, что всякий, даже посторонний, заимствованный мотив получает в его поэзии украинскую национальную окраску. К внешним, заимствованным и в большей или меньшей степени переработанным народно-поэтическим мотивам принадлежат: 1) малорусские народные песни, приводимые местами целиком, местами в сокращении или переделке, местами лишь упоминаемые. Так, в "Перебенде" Ш. упоминает об известных думах и песнях — про Чалого, Горлыцю, Грыця, Сербына, Шинкарьку, про тополю у края дороги, про руйнованье Сичи, "веснянки", "у гаю". Песня "Пугач" упоминается, как чумацкая, в "Катерыне", "Петрусь" и "Грыць" — в "Черныце Марьяне"; "Ой, не шумы, луже" упоминается дважды — в "Перебенде" и "До Основьяненка". В " Гайдамаках" и в "Невольнике" встречается дума о буре на Черном море, в небольшой переделке. Свадебные песни вошли в "Гайдамаки". По всему "Кобзарю" рассеяны отзвуки, подражания и переделки народных лирических песен. 2) Легенды, предания, сказки и пословицы сравнительно с песнями встречаются реже. Из легенд о хождении Христа взято начало стихотворения "У Бога за дверьмы лежала сокыра". Из преданий взят рассказ о том, что "ксендзы некогда не ходили, а ездили на людях". Пословица "скачы враже, як пан каже" — в "Перебенде". Несколько поговорок рядом в "Катерыне". Много народных пословиц и поговорок разбросано в "Гайдамаках". 3) В большом количестве встречаются народные поверья и обычаи. Таковы поверья о сон-траве, многие свадебные обычаи — обмен хлебом, дарение рушников, печение коровая, обычай посадки деревьев над могилами, поверья о ведьмах, о русалках и др. 4) Масса художественных образов взята из народной поэзии, например образ смерти с косой в руках, олицетворение чумы. В особенности часто встречаются народные образы доли и недоли. 5) Наконец, в "Кобзаре" много заимствованных народно-поэтических сравнений и символов, например склонение явора — горе парубка, жатва — битва (как в "Слове о Полку Игореве" и в думах), зарастание шляхов — символ отсутствия милого, калина — девица. Народная песня потому часто встречается в "Кобзаре", что она имела огромное значение для поддержания духа поэта в самые горестные часы его жизни. Народность Ш. определяется, далее, его миросозерцанием, излюбленными его точками зрения на внешнюю природу и на общество, причем в отношении к обществу выделяются элемент исторический — его прошлое, с элемент бытовой — современность. Внешняя природа обрисована оригинально, со своеобразным украинским колоритом. Солнце ночует за морем, выглядывает из-за хмары, как жених весной, посматривает на землю. Месяц круглый, бледнолицый, гуляя по небу, смотрит на "море безкрае" или "выступае с сестрой зорей". Все эти образы дышат художественно-мифическим миросозерцанием, напоминают древние поэтические представления о супружеских отношениях небесных светил. Ветер у Ш. является в образе могучего существа, принимающего участие в жизни Украины: то он ночью тихонько ведет беседу с осокой, то гуляет по широкой степи и разговаривает с курганами, то заводит буйную речь с самим морем. Один из самых главных и основных мотивов поэзии Ш. — Днепр. С Днепром в сознании поэта связывались исторические воспоминания и любовь к родине. В "Кобзаре" Днепр — символ и признак всего характерно малорусского, как Vater Rhein в немецкой поэзии или Волга в великорусских песнях и преданиях. "Немае другого Днипра", — говорит Ш. в послании до мертвых, живых и ненарожденных земляков. С Днепром поэт связывал идеал счастливой народной жизни, тихой и в довольстве. Днепр широкий, дюжий, сильный, как море; все реки в него впадают, и он все их воды несет в море; у моря он узнает о казацком горе; он ревет, стонет, тихо говорит, дает ответы; из-за Днепра прилетают думы, слава, доля. Здесь пороги, курганы, церковка сельская на крутом берегу; здесь сосредоточен целый ряд исторических воспоминаний, потому что Днепр "старый". Другой весьма обычный мотив поэзии Ш. — Украина, упоминается то мимоходом, но всегда ласкательно, то с обрисовкой или естественно-физической, или исторической. В описании природы Украины выступают чередующиеся поля и леса, гаи, садочки, широкие степи. Из коренной психологической любви к родине вышли все сочувственные описания малорусской флоры и фауны — тополя, перекати-поля, лилеи, королева цвита, ряста, барвинка и особенно калины и соловья. Сближение соловья с калиной в стихотворении "На вичну память Котляревському" построено на сближении их в народных песнях. Исторические мотивы весьма разнообразны: гетманщина, запорожцы, запорожское оружие, пленники, картины печального запустения, исторические шляхи, могилы казацкие, угнетение униатами, исторические местности — Чигирин, Трахтемиров, исторические лица — Богдан Хмельницкий, Дорошенко, Семен Палий, Пидкова, Гамалия, Гонта, Зализняк, Головатый, Дмитрий Ростовский. На рубеже между историей и современностью стоит мотив о чумаках. Во время Ш. чумачество было еще чисто бытовое явление; позднее оно было убито железными дорогами. В "Кобзаре" чумаки появляются довольно часто, причем чаще всего говорится о болезни и смерти чумака. При благоприятных обстоятельствах чумаки везут богатые подарки, но иногда они возвращаются с одними "батожками". Вообще чумачество описано в духе народных песен, и местами под прямым их влиянием, что может быть наглядно выяснено соответствующими параллелями из сборников Рудченко, Чубинского и др. Солдатчина у Ш. тесно переплетается с панщиной и ныне в данной им обрисовке в значительной степени представляется архаическим явлением: в солдаты еще сдают паны, служба продолжительная; сравнительно наиболее полный и сочувственный образ солдата — в "Пустке" и в "Ну що, здавалося, слова".

Поэзия Ш. очень богата религиозно-нравственными мотивами. Теплое религиозное чувство и страх Божий проникают весь "Кобзарь". В послании до живых и ненарожденных земляков своих благочестивый поэт вооружается против атеизма и объясняет неверие односторонним влиянием немецкой науки. Как человек весьма религиозный, Ш. в теплых выражениях говорит о силе молитвы, о киевских святынях; о чудотворном образе Пресвятой Богородицы, о богомолке, постоянно выдвигает христианские принципы добра, в особенности прощение врагам. Сердце поэта исполнено смирения и надежды. Все это спасло его от пессимизма и отчаяния, лишь по временам, под влиянием тяжелых условий его личной жизни и жизни его родины, пробивавшихся в поэзию Ш. В тесной связи с основным религиозно-нравственным настроением поэта стоят мотивы о богатстве и бедности, о значении труда. Поэта смущает имущественное неравенство людей, нужда их, смущает и то, что богатство не обеспечивает счастья. Его принцип — "и чужому научайтесь, и свого не цурайтесь". Поэту, однако, совсем была чужда идея искания истины и служения ей независимо от каких-либо традиций. У Ш. обнаруживается местами узкое национально-прикладное понимание науки, местами отождествление науки с моралью и неудачное иронизирование над людьми "пысьменными и друкованными".

Политические мотивы поэзии Ш., ныне большей частью устаревшие, известны по заграничным изданиям "Кобзаря" (лучшее изд. Огоновского). Его славянофильству посвящено в "Кобзаре" немало страниц. Сюда же примыкает стихотворение "Славянам", напечатанное в октябрьской книжке "Киевской Старины" за 1897 г. Кое-где разбросаны этнографические мотивы — о ляхах, евреях, цыганах, киргизах. В особые группы можно выделить как мотивы автобиографические, например ценное в этом отношении послание к Козачковскому, так и мотивы об отдельных писателях, например о Сковороде, Котляревском, Шафарике, Марко Вовчке.

Все перечисленные выше мотивы поэзии Ш., за исключением двух-трех (Днепр, Украина, казаки), отступают перед основными мотивами семейно-родственными. Семья — настоящая суть всего "Кобзаря"; а так как основу семьи составляет женщина и дети, то они и наполняют собой все лучшие произведения поэта. П. И. Житецкий, в "Мыслях о малорусских думах", говорит, что в произведениях малорусской поэзии, как школьной, так и народной, народная этика сводится главным образом к семейной морали, основанной на чувстве родства; в народной поэзии правда называется матерью ридною, а мать — правдою вирною, и в образе матери создана большая нравственная сила, как сила любви. Все эти суждения вполне применимы к поэзии Ш., которая по развитию семейно-родственных идеалов примыкает непосредственно к народной поэзии. Арена развития семейно-родственных начал — село — обрисована весьма сочувственно. Как в народной поэзии, у Ш. село обыкновенно рифмуется со словом весело. Идеалом поэта было, чтобы "пустыню опановалы веселии села". Есть и "убоги села", и "село неначе погорило" — все от панщины. Еще чаще упоминается и местами полнее описана хата — излюбленный мотив Ш. Большей частью хата лишь упоминается, обыкновенно с добавкой эпитета "белая": "Хатки биленьки — мов диты в билых сорочках", "хатына, неначе дивчына, стоить на прыгори". В несчастных семьях хата "пусткою гние", покои немазаны, сволок немытый. Лучшие описания хаты — в стихотворениях "Хатына" и "Вечир". Своеобразны сравнения и образы: погорелая хата — истомленное сердце, хата — славянство, хата — могила. Молодость, молодые лета обрисованы в духе народной словесности, местами как подражание и перепев. Дивчина входит во многие стихотворения; чаще всего описание девичьей красоты, любви, дивованья. Отношение поэта к девушке — глубоко гуманное. Одно из лучших стихотворений Ш. в этом отношении "И станом гнучкым" написано под влиянием известной "Молитвы" Лермонтова. С чувством искренней горести поэт рисует падение девушки. В "Черниця Марьяна" и "Назар Стодоля" описаны вечерницы, сговор, коровай, весилье, брак неравный по летам, брак неравный по общественному положению. Потребность в семейной жизни отмечена во многих местах "Кобзаря". В особенности видное значение в поэзии Ш. имеют дети. В русской литературе нет ни одного писателя, у которого так много места было бы отведено детям. Причиной тому были сильные личные впечатления поэта из тяжелого его детства и его любовь к детям, подтверждаемая, помимо "Кобзаря", и многими биографическими данными, в особенности характерными воспоминаниями г-жи Крапивиной. Незаконнорожденные дети или байструки встречаются на многих страницах Кобзаря, как темное пятно крепостного быта. Семейные отношения выражены в обрисовке матери вообще, отношений между матерью и сыном, отношений между матерью и дочерью. Повсеместно рассеяно много народно-поэтических элементов, частью как результат прямого заимствования из народной поэзии, частью как наблюдение над живой действительностью. Отношение отца к сыну в "Сотнике" построено на несколько исключительном мотиве любви к одной и той же женщине.

Один из самых излюбленных мотивов Ш. — покрытка. У Ш. был предшественник, касавшийся этого мотива — Г. Ф. Квитка. В народной поэзии покрытка встречается редко, кое-где в песнях, да и то большей частью мимоходом и описательно. Ш. принадлежит заслуга обстоятельного изучения социальных условий, порождавших при крепостничестве покрыток, и заслуга изображения их не только художественного, но и гуманного. Поэт не жалел темных красок при описании горемычной доли покрытки, местами не без крупных преувеличений. В действительности "покрывание" сходило для девиц легче, при значительной снисходительности общественного мнения (о покрытках, как бытовом явлении, см. заметку Фон-Носа в "Киевской Старине" за 1882 г., III, 427-429). Большим сочувствием Ш. пользовались также наймички. Целая поэма, лучшее произведение Ш., посвящено наймичке и получило такое заглавие. Если бы Ш. не написал ни одной строчки, кроме "Наймычки", то этой поэмы было бы достаточно, чтобы поставить его во главе малорусской литературы и в один ряд с наиболее крупными славянскими гуманитарными поэтами. В то время как народная поэзия оставляет без внимания старость, Ш. с любовью относится к старикам и старухам — бедным вдовам. Таково симпатичное изображение деда, вспоминающего о молодости, деда в семейной обстановке, с внуками, старого кобзаря Перебенди. Образ смерти в стихотворении "По-над полем иде" и в "Невольнике" в виде косаря — образ традиционный, стоящий в близкой связи с произведениями поэзии и искусства как южнорусских, так и западноевропейских. Стихотворение это, при всем том, отличается в высшей степени своеобразным, чисто украинским характером, как образцовая национальная обработка широкого международного культурного мотива.

Изучение Ш., как живописца, представляется трудным делом, по разбросанности и малой доступности его произведений, лишь случайно и в очень малом числе попадавших на выставки. Большая часть рисунков Ш. хранится в Чернигове в музее Тарновского. Издано очень немногое и в отрывочной форме. Исследований и описаний мало (Шугурова, Русова, Горленко, Кузьмина, Гринченко); исследования кратки, касаются частных вопросов; еще недавно, в декабре 1900 г., г-н Кузьмин небезосновательно жаловался, что о Ш., как художнике, "почти ничего не говорилось". Мнения о Ш., как рисовальщике, значительно расходятся. Так, г-н Кузьмин говорит, что "Шевченку по справедливости может быть приписана слава едва ли не первого русского офортиста в современном значении этого слова". Еще ранее Сошенко усматривал в Ш. живописца не последней пробы. Иначе смотрит г-н Русов (в "Киевской Старине", 1894 г.). По его мнению, Ш. в живописи был лишь "фотографом окружающей природы, к которой и сердце его не лежало, и в создании жанра он не пошел дальше ученических проб, шуток, набросков, в которых, при всем желании найти какую-либо художественную идею, мы уловить ее не в состоянии, до такой степени неопределенна композиция рисунков". И Кузьмин, и Русов признают в живописи Ш. несоответствие ее поэтическим его сюжетам, но в то время как г-н Русов усматривает в этом недостаток, г-н Кузьмин, напротив, видит достоинство.

Чтобы определить значение Ш., как живописца и гравера, нужно оценить его произведения в совокупности и с разных исторических точек зрения, не подгоняя их под то или другое излюбленное требование. Ш. заслуживает изучения как сила, отразившая на себе настроение эпохи, как ученик определенных художественных течений. Кто пожелает ознакомиться обстоятельно со школой Брюллова и выяснить его влияние, тот некоторую долю ответа найдет в рисунках и картинах Ш. Кто пожелает изучить влияние в России Рембрандта, тот также не сможет обойти Ш. Он относился к искусству с глубокой искренностью; оно доставляло ему утешение в горькие минуты его жизни. Рисунки Ш. имеют немалое значение для его биографии. Есть рисунки, взятые прямо из окружавшей поэта бытовой обстановки, с хронологическими датами. Распределенные по годам (что сделано уже отчасти г-ном Гринченко во 2 т. каталога музея Тарновского), рисунки в совокупности обрисовывают художественные вкусы и стремления Ш. и составляют важную параллель к его стихотворениям.

Кроме автобиографического значения, рисунки Ш. имеют значение историческое. Одно время поэт, по поручению киевской археографическое комиссии, срисовывал малорусские памятники старины в Переяславле, Субботове, Густыни, Почаеве, Вербках, Полтаве. Тут находятся рисунки домика Котляревского, развалин Густынского монастыря до исправления, места погребения Курбского и др. В настоящее время историческую ценность имеют многие жанровые рисунки. Таков, например, рисунок "В былое время" (в собрании С. С. Боткина в СПб.). На рисунке изображено наказание шпицрутенами, печальная "зеленая улица". Приговоренный к наказанию сбросил сорочку; у ног его валяются снятые тяжелые железные кандалы. Перед ним тянется длинный ряд его невольных палачей. Вблизи ведро, должно быть, с водой. Вдали на горе очертание крепости. Это — правдивая страница из истории русского быта. Вспоминая однажды, в конце своей жизни, солдатчину, Ш. достал из альбома этот рисунок и дал своему ученику Суханову такое пояснение его, что тот тронут был до слез, и Ш. поспешил утешить его, сказав, что этому зверскому истязанию наступил конец. Историческое значение имеет ныне и бытовой в свое время рисунок "Товарищи", изображающий тюремную камеру с двумя скованными арестантами, причем железная цепь идет от руки одного арестанта к ноге другого — превосходная иллюстрация к книге А. Ф. Кони о докторе Гаазе. Характерно обрисована вся тюремная обстановка.

Есть еще одна сторона в рисунках Ш., весьма любопытная — этнографическая. Если разобрать многочисленные рисунки Ш. с фольклорными целями, то в итоге получится ценная этнографическая коллекция. Так, для ознакомления с постройками могут пригодиться старинное здание в украинском селе, комора в Потоке, батьковская хата; для ознакомления с костюмами — ярмарка, девушка, рассматривающая рушник, женщина в намитке, выходящая из хаты, "коло каши" (четыре крестьянина едят под вербой кашу из казанка), "знахарь" в костюме, характерном для крестьян Киевской губернии, "старосты" в интересный момент подачи невестой рушников и многое др. Для малорусского жанра старого времени интересны рисунки чумаков в дороге среди курганов, бандуриста, деда у царины, пасечника, волостного суда ("судня рада") с подписью: "отаман сбира на село громаду, колы що трапытця незвычайне, на раду и суд. Громада, порадывши и посудывши добре, расходится, пьючи по чарци позвовои" и др. В этих рисунках Ш. является достойным современником Федотова. Ограниченное местное значение имеют многочисленные рисунки среднеазиатской природы — той пустынной, степной обстановки, среди которой Ш. вынужден был влачить свою жизнь: бедная природа, песчаные бурханы, скалистые берега рек, редкие кустарники, группы солдат и татар с верблюдами, магометанские кладбища. Рисунки этого рода, сохранившиеся в значительном количестве и большей частью прекрасно исполненные, могут послужить хорошей иллюстрацией к некоторым горестным стихотворениям Ш. из первых тягостных лет его ссылки.

Картин Ш. масляными красками очень мало; Ш. лишь изредка прибегал к кисти. Судя по обстоятельному каталогу г-на Гринченко, в богатом собрании Тарновского в Чернигове (свыше 300 №№) находятся всего лишь четыре картины Ш. масляными красками — "Катерына", "Голова молодого человека", "Портрет княгини Репниной" и "Кочубей". Г-н Горленко в "Киевской Старине" за 1888 г. указывает еще на три картины Ш. масляными красками — "Пасечник", портрет Маевской и собственный портрет. В Харькове, в частном музее Б. Г. Филонова, находится приписываемая кисти Ш. большая картина "Спаситель", высотой аршина два и шириной полтора. Работа чистая, краски свежие, отлично сохранившиеся, но стиль чисто академический. Христос изображен по пояс, в профиль, со взором, обращенным на небеса. В музее искусств и древностей харьковского университета находится небольшая картина Ш., написанная на холсте масляными красками, с надписью белой краской: "Та нема гирше так никому, як бурлаци молодому". На картине поясное изображение пожилого малоросса, с небольшими усами, без бороды и без бакенбард. Улыбка на лице не отвечает надписи. Фон картины почти совсем черный. Заметно влияние Рембрандта, которого Ш. рано полюбил. По словам В. В. Тарновского, Ш. в академии называли русским Рембрандтом, по существовавшему тогда обыкновению давать наиболее даровитым ученикам имена излюбленных художников-образцов, с манерой которых работы этих учеников имели наиболее сходства. В офортах Ш. обнаруживаются характерные черты работ великого голландца: те же неправильные, пересекающиеся в самых разнообразных направлениях штрихи — длинные, частые — для фонов и затемненных мест, мелкие, почти обрывающиеся в точки в местах светлых, причем каждая точка, каждый мельчайший завиток, являются органически необходимыми, то как характерная деталь изображаемого предмета, то для усиления чисто светового эффекта. В последнее время рисунки Ш. случайно попадали и на выставку гоголевско-жуковскую в Москве в 1902 г., и на выставку XII археологического съезда в Харькове в 1902 г., но здесь они терялись в массе других предметов. В Харькове были выставлены две гравюры Ш. 1844 г. — "Судня рада" и "Дары в Чигирине", обе из коллекций профессора М. М. Ковалевского в Двуречном Куте, Харьковского уезда. В печати неоднократно было высказано пожелание (например, г-ном Горленко в "Киевской Старине" за 1888 г.), чтобы все рисунки и картины Ш. были воспроизведены и изданы в форме собрания, что весьма пригодилось бы и для истории русского искусства, и для биографии Ш.

Литература о Ш. весьма велика и очень разбросана. Все вышедшее до 1884 г. указано в "Показчике новой украинской литературы" Комарова (1883) и в "Очерках истории украинской литературы XIX столетия" профессора Петрова, 1884 г. Издано много воспоминаний о Ш. (Костомарова, Чужбинского, Чалого, Юнге, Тургенева и др.), много биографий (лучшие — М. К. Чалого, 1882 г., и А. Я. Конисского, 1898 г.), много популярных брошюр (лучшие — Маслова и Ветринского), много критических разборов отдельных произведений (например, Франко о "Перебенде", Кокорудзы о "Послании"). Ежегодно февральская книжка "Киевской Старины" приносит исследования и материалы о Ш., иногда новые и интересные. В Львове много лет уже работает научное общество ("Товарыство") имени Ш., в изданиях которого находят место ценные исследования о Ш., например исследование г-на Колессы о влиянии Мицкевича на Ш. И в других галицко-русских периодических изданиях разбросано немало статей о Ш., иногда оригинальных по точке зрения, например ст. Студинского об отношении Ш. к Н. Маркевичу в "Зоре" за 1896 г. Как исторические, так и публицистические издания дают место статьям о Ш.; так, в "Вестнике Европы" напечатаны воспоминания Юнге, в "Русской Старине" — письма Жуковского к графине Барановой по поводу выкупа Ш. из неволи, в "Неделе" за 1874 г. (№ 37) — статья о Ш., в дополнение к лекциям профессора О. Ф. Миллера по истории новейшей литературы. В лучших общих курсах (например, "Очерках" профессора Н. И. Петрова) Ш. отведено много места. В разных провинциальных газетах и литературных сборниках разбросаны статьи о Ш., иногда не лишенные интереса, например ст. Конисского о море в стихотворениях Ш. в № 30 прекратившегося одесского изд. "По морю и суше" за 1895 г., сведения о народных преданиях или мифах о Ш. в "Харьковских Ведомостях" за 1894 г., № 62 и др. Полные издания "Кобзаря" — заграничные (лучшее — львовское, в 2 т., под редакцией Огоновского). В России все издания "Кобзаря" сокращенные, с пропуском резких политических стихотворений. История изданий "Кобзаря" указывает на чрезвычайно быстрое его распространение в новейшее время, в зависимости от развития образования. Первое издание (Мартоса) вышло в 1840 г. Через 4 года появилось 2-е издание "Кобзаря", куда вошли уже "Гайдамаки". Третье издание вышло в 1860 г., после возвращении поэта из ссылки. Оно появилось благодаря материальной поддержке со стороны известного сахарозаводчика Киевской губернии Платона Симиренко. Это издание встретило в Петербурге очень сильные препятствии со стороны цензуры и только благодаря заступничеству министра народного просвещения Ковалевского увидело Божий свет. В 1867 г. появляется "Чигиринский торбанист-певец" (4 изд. "Кобзаря"). В том же году Кожанчиков издает сочинения Ш. в двух томах, содержавших в себе 1 84 пьесы. Через два года вышло 6-е издание Ш. С тех пор в продолжение 14 лет (1869-83) стихотворения Ш. не издавались в России, но выдержали в самое короткое время (1876-81) четыре издания в Праге и Львове. 7-е издание (1884) "Кобзаря" Ш. появилось в Петербурге. С этого времени "Кобзарь" выдержал более 7 изданий в значительном числе экземпляров (одно изд., например, в 60 тыс., другое в 20 тыс. и т. д.). Из отдельных произведений Ш. в большом количестве (50 тыс. экз.) издана была "Наймичка" (Харьков, 1892).

Н. Сумцов.


Page was updated:Tuesday, 11-Sep-2012 18:16:59 MSK